тому же у него тик, с тех пор как тонул. Хорош царь –
гримасничает и дёргается, как паяц.
Я доложил свой план, возражал против необдуманных восстаний и бунтов на окраинах, чтобы сберечь наши силы до решительного часа.
– Отлично. Но на армию Врангеля не надейтесь. У вас свои силы. У вас – фронт, у нас – тыл. Нужно сговориться с иностранными державами и с финансистами. Для этих переговоров хорош Коковцов.
Перехожу к главному.
– Управлять Россией должны те, кто прожил там тяжёлые годы. Мы сами не претендуем на посты, мы образуем партию, которой будет руководить монарх и Политический совет партии.
– Согласен. Такая партия нужна. Без решения совета вашей партии – ни шагу.
Заговорили о внешней политике. Принесли географические карты.
Все лимитрофы упразднить, кроме Польши, но в отношении её – только неясные обещания, чтобы потом можно было отказаться.
Снова разговор о Маркове и его лозунге «За веру, царя и отечество».
– Пока не подходит. Лучше «Законность и порядок».
Точка. Нужны обращения ко мне с мест. Меня глубоко тронул верноподданнический адрес. Это нужно для переговоров с иностранными правительствами и финансистами для займов.
– Не найдёт ли ваше высочество возможным выпустить воззвание от вашего имени?
– Пожалуй. Выпустим своевременно. Но текст предварительно покажете мне.
Аудиенция продолжалась три часа».
Арапов с нетерпением ожидал возвращения Якушева.
Выслушав рассказ о свидании, сказал:
– Старик одряхлел, инертен, окружён интриганами. В
Кирилле мы тоже разочарованы. Нет царя, да и только!
И с горя напился в «Кавказском погребке» на Монмартре.
В Париже Якушев заключил соглашение между «Трестом» и ОРА, между внешними и внутренними торговыми группами, как эти две организации условно назывались.
Вся переписка должна была идти через Хольмсена. Представителем «Треста» в Париже назначался молодой князь
Ширинский-Шихматов, в Берлине, на Потсдамерштрассе, 27, обосновался другой представитель «Треста» – Арапов.
Якушев вернулся в Москву.
Подводя итоги своей поездки, он не обольщался, но все же считал, что основная задача выполнена: «Тресту» удалось проникнуть в Высший монархический совет, завязать сношения с Врангелем и, наконец, добиться аудиенции у
Николая Николаевича.
Подробности поездки обсуждались с Артузовым, Пилляром и Старовым. О результатах её Артузов докладывал Дзержинскому. Он нашёл, что Якушев действовал умно и вполне оправдал доверие. Дзержинский ещё раз обратил внимание на необходимость помощи Якушеву в военных делах. «Тресту» нужен опытный специалист –
начальник штаба.
– Это должна быть фигура авторитетная, чтобы ей доверяли монархисты, – сказал Артузов.
– Что вы думаете о товарище Потапове? – спросил
Дзержинский.
– О Николае Михайловиче?
– Да. Он вполне подходит. Для белых это фигура импозантная – генерал-лейтенант, генштабист. Поговорите с ним. Словом – действуйте, решайте сами, как было с Бирком. Оправдывает он наше доверие?
– Вполне.
– Вот и хорошо. До свидания.
Позвонил телефон, и, уже закрывая за собой дверь,
Артузов услышал голос Дзержинского:
– Относительно заказов локомотивов в Швеции моё мнение…
27
– Пока все идёт хорошо, – сказал Артузов Якушеву, –
но представьте, эмигранты пожелают послать сюда ревизоров… Ведь хотели же они послать своего представителя на мнимый съезд членов «Треста».
– Я это предвидел и предупредил, чтобы без нашего разрешения никого в Россию не посылали. «Трест» за их безопасность не отвечает. А по поводу посылки на съезд их делегата было сказано, что наше приглашение три недели провалялось в канцелярии Высшего монархического совета на Лютцовштрассе и попало к Маркову после того, как представители с мест разъехались. Вот, мол, какие промахи мешают нашей многотрудной работе, вызывают боль и разочарование.
Якушев привёз письмо великого князя Дмитрия Павловича, адресованное «Тресту», и огласил его в Политическом совете и на Болоте специально собравшейся «пятёрке».
«Передайте единомышленникам, что я душой с ними, –
писал Дмитрий Павлович – …праздничный колокольный трезвон возвестит, что настал великий час…»
Аудиенция у Николая Николаевича и обещание денег
«Тресту» подняли авторитет Якушева среди монархистов –
членов МОЦР. Ртищев настаивал на его поездке в Петроград, там, по его словам, образовались сильные группы во главе с «весьма достойными людьми».
Якушев не возражал, но сказал, что поедет туда после реорганизации Политического совета «Треста». Сейчас он занят подысканием авторитетного в военном деле кандидата, который мог бы возглавить штаб «Треста». О ком речь? Пока тайна.
На этом совещание кончилось. Якушев остался наедине со Стауницем. Тот сообщил ему уже известные сведения об отъезде Романа Бирка в Ревель, о том, что «окно» на эстонской границе организовано и действует.
Якушев спросил о Зубове.
– Слишком осторожен, – ответил Стауниц. – Нервничает. Напуган. Но имеет большие возможности.
– Посмотрим, как он их реализует.
28
В Москве, в доме на Лубянской площади, внимательно следили за опасной вознёй, которую поднимали контрреволюционные группы, подобные «пятёрке» Стауница.
Ликвидировать их ещё не настало время: с этими группами стремились связаться эмигрантские монархические организации за границей. Поездка за границу придала Якушеву в глазах заговорщиков вес: он был принят «самим» Николаем Николаевичем, уполномочен Верховным монархическим советом. Росту авторитета Якушева способствовало и его сообщение о том, что пост начальника штаба МОЦР
согласился принять генерального штаба генерал-лейтенант, имя которого он не может пока назвать по соображениям конспирации.
Николай Михайлович Потапов посетил Артузова. Артузов положил перед Николаем Михайловичем несколько внушительных папок и оставил его наедине более чем на два часа. Когда же вернулся, то разговор зашёл не о деле, а о Достоевском и его «Преступлении и наказании», вернее, о том как изображён в романе следователь Порфирий
Петрович.
– Я лет пять назад видел в роли Раскольникова артиста
Орленева. Он меня привёл в восторг. Но исполнитель роли
Порфирия был не менее талантлив. Забыл его фамилию. А
роль ведь труднейшая… – говорил Потапов.
Артузов интересовался театром и литературой и охотно поддержал этот разговор:
– Достоевский говорит о деле следователя, что это искусство, в своём роде художество. И описал Порфирия
Петровича замечательно. Логика, убедительность доводов, глубокий психологический анализ душевного состояния
Раскольникова – вот пути следствия. А его игра с Раскольниковым! Игра в простодушие, с виду такой безобидный чиновник, куда ему до Раскольникова! А как он расставляет ловушки? Молодым следователям надо читать и читать эти главы романа. Профессия следователя –
наблюдать, наблюдать и, отталкиваясь от деталей, искать главное. Но, разумеется, время другое, и преступления, которыми мы занимаемся, другие. Враги говорят о каких-то сверхъестественных методах следствия в ГПУ, чуть ли не о гипнозе. Чепуха! Стараешься доказать подследственному, что дело, ради которого он рисковал жизнью, обречено, что он был обманут и действовал вслепую, не понимая, кому служит. Конечно, встречаются исступлённые фанатики. Но и тут мы не забываем о том, о чем всегда говорит Дзержинский: надо помнить, что лишённый свободы ограничен в защите; лишение свободы есть зло, но к нему ещё надо прибегать, чтобы восторжествовало добро и правда… Дело, с которым вы познакомились, тоже нужно делать, чтобы восторжествовала правда.
– Понимаю. Я прочитал все материалы о «Тресте». Кого же я должен играть в этой увлекательной пьесе?
– Мы, так сказать, одолжили вас у нашего военного ведомства. Зная вас, Феликс Эдмундович считает, что именно вы можете с успехом изображать начальника штаба
«Треста». Якушев, при всех его способностях, не авторитетен в военных вопросах.
– Якушев… Поразительно, как вы могли перевоспитать такого зубра. Я его немного знал, ума ему не занимать, ловкости тоже… Когда-то он ловко сделал карьеру…
Позвонил телефон. Артузов сказал в трубку:
– Конечно. Прошу. – И продолжал, обращаясь к Потапову: – Сейчас придёт Якушев. Я вас оставляю одних, так вы лучше договоритесь.
И он вышел. Через несколько минут вошёл Якушев.
– Вы помните наш разговор в госпитале? Как я был наивен и просто глуп, – начал он. – Я впервые соприкоснулся с «Верховным». Какая ограниченность, какой ничтожный кругозор, убожество мыслей. И при этом претензия на роль державного хозяина, заученные слова о народе, который якобы только и ждёт царя-батюшку и готов претендента на престол завалить всеподданнейшими адресами…
– Все это так, но за эту куклу держатся несколько десятков тысяч отъявленных головорезов, одержимых ненавистью к советской власти. Мы с вами раньше верили, что служим России верой и правдой, а оказалось, что правда была на стороне тех, кто боролся с царизмом. Должен вам сказать, что ещё юнкером, когда присягал на верность царю-батюшке, я был довольно искренен. Потом вышел в офицеры и на одного умного и честного человека встречал десятки злых, глупых и бесчестных. Затем видел близко и того, кому присягал на верность. На раз имел случай «всеподданнейше» докладывать царю, а с его высочеством
Николаем Николаевичем вступил однажды в конфликт.
Будучи военным агентом в Черногории, не позволял его тестю, черногорскому князю, запускать лапу в русскую казну. За это меня и возненавидела его дочь, супруга Николая Николаевича. Ведь деньги, которые с нас тянул её папаша, были не царские, а народные… И тогда ещё, будучи близок ко двору, я убедился: если содрать с их величеств и высочеств всю мишуру, мундиры, ленты, звезды –
останутся мелкие, голые и ничтожные людишки… Так-то, Александр Александрович!. Я вхожу в игру, которая мне кажется необходимой, и рад, что в этой игре вы исполняете одну из первых ролей.