Алексей не ладил ни с отцом, ни с братьями. Это был человек со странностями, увлекался учением йогов, лечил голодом югославского короля и сам умер от голода (в прямом смысле слова). Все это видели и только шутили на его счёт.
Климович много рассказывал Потапову и по пути в
Сербию, в Стремске Карловцы, где находился штаб Врангеля. Они туда поехали вместе.
Стремске Карловцы был совсем маленький городок –
семь тысяч жителей: сербов, хорватов. Единственный трехэтажный дом занимала штаб-квартира Врангеля. Обстановка штаба: офицеры и генералы в полной форме царской армии, адъютанты – все производило впечатление старорежимного штаба верховного главнокомандующего.
Но зоркий глаз Потапова не мог не заметить, как низка дисциплина и какое подавленное настроение у нижних чинов и юнкеров.
Врангель принял Николая Михайловича через полчаса после приезда. Он показался Потапову несколько утомлённым, раздражительным. Но о «Тресте» говорил уважительно, даже с комплиментами:
– Я рад войти в сношения с вами, слышал много хорошего… Сильная организация, это чувствуется даже здесь.
Но позвольте говорить откровенно, напрямик: в моем штабе царит разруха; мы не готовы к действиям; прежде всего нужен человек, который возьмёт на себя ответственность. Романовы? Молодые князья – ветреники. Николай Николаевич? Стар и в руках у свиты, у Станы с её фрейлинами. Если он не возьмёт на себя ответственность –
придётся все сосредоточить у меня.
– Плацдарм для выступления против Советов?
– Я считаю плацдармом не Польшу, а Кавказ. Но этот вопрос можно ещё обсудить. Если не удастся начать на
Кавказе, я не возражаю против западной границы. Есть некоторые резервы в Польше, в лимитрофах. Там много офицеров.
Потапов сказал, что «Трест» интересует хотя бы приблизительный подсчёт сил.
– Ядро моей армии – корпус Кутепова, две дивизии, пятнадцать – двадцать тысяч штыков, половина – офицеры, устойчив только офицерский состав. Плохо с военным снаряжением, можно было бы развернуть четыре дивизии.
Правда, штабы мы теперь сокращаем. Наши возможности, в общем, шестьдесят – сто тысяч человек. На интервенцию надежды нет, она полностью провалилась. Что же касается времени начала операций, то можно надеяться на весну будущего, двадцать четвёртого года.
– Как ваше превосходительство представляет себе будущее устройство России?
– Вопрос очень серьёзный. Не считаться с результатом революции нельзя. Полный возврат к старым порядкам невозможен. И здесь нам придётся столкнуться с правыми.
Они в эмиграции совершенно утратили представление о том, что произошло за эти годы в России. Террор, по-моему, чепуха, булавочные уколы. И напрасно Кутепов носится с этой идеей, совсем напрасно…
– Рад, что наши взгляды совпадают. Но в вопросе о монархе мы твёрдо остановились на Николае Николаевиче.
Конечно, если бы при этом возникла фигура вроде Столыпина, это был бы идеальный выход.
Врангель в упор взглянул на Потапова.
«Нет, он хватает выше», – подумал Потапов.
– Хорошо было бы послушать кого-нибудь из ваших видных строевых начальников, – задумчиво сказал Врангель. – Что касается Кавказа, то у нас прочные связи на
Кубани… Вы с дороги устали. Не угодно ли отдохнуть?
Завтра продолжим беседу.
На следующий день было решено, что все сношения с
«Трестом» будут идти через Климовича. Связь будут поддерживать с ведома «Треста» офицеры. Кроме польского желательно иметь «окно» и в Финляндии. О денежной помощи Врангель сказал:
– Мы бедны, как церковные крысы. Деньги надо искать у англичан или американцев. Но эти господа относятся с недоверием к нашей «армии в сюртуках».
И Врангель взял со стола альбом с фотографиями:
– Вот, извольте видеть, здесь изображены чины нашей армии на мирной работе в Европе, Южной Америке… Мне доложили, что вы собираетесь уезжать? Жаль, но я вас понимаю… Кстати, как вам удаётся покидать вашу должность в штабе Красной Армии на столь долгое время?
Потапов понял, что таится в этом вопросе.
– В то время, когда я беседую с вами, моё второе «я»
находится в Туркестане, в длительной командировке: Термез, Кушка – далеко. Кроме того, я заядлый охотник.
Срок моей командировки истекает. Вернусь тем же путём, через «окно»… Путь знакомый и вполне безопасный.
– Ну, храни вас бог.
На обратном пути, в Париже, были снова беседы с
Климовичем и Хольмсеном. Потапов понял, кто настраивал Врангеля против «Треста». Оказывается, это был все тот же Чебышёв, исполнявший должность министра внутренних дел при Врангеле. Врангель и верил в то, что
«Трест» – мистификация ГПУ, и не верил. Визит Потапова настроил Врангеля в пользу «Треста»: как-никак Потапов был его товарищ по Академии генерального штаба. И
кроме того, можно было понадеяться на полицейский нюх
Климовича, которому поручена была связь с «Трестом».
Как бы там ни было, поездка Потапова удалась. Теперь
«Трест» охватывал все монархические организации за рубежом. В него верили потому, что подпольная монархическая организация в центре России была заветной мечтой эмиграции. Каждому деятелю белого движения хотелось ставить на этот козырь и этим укрепить свой авторитет.
Дзержинский и его сотрудники это понимали. Перед
«Трестом» были поставлены задачи: подчинить себе монархическое «общественное» мнение, внедрить ему мысль о вреде терроризма и диверсий; дискредитировать идею интервенции, убедить, что главное – внутренняя контрреволюция, то есть «Трест», эмиграция же – только подмога; давать эмиграции материал для споров. Темы дискуссий: ненужность сословий; земельный вопрос; национализация промышленности; невозможность возврата земли помещикам; споры о кандидатурах на престол; бонапартизм
Врангеля; разногласия между Врангелем и Кутеповым.
Кутепов всегда был опасным противником советской власти. К нему была ниточка – «племянники». Их надо не только нейтрализовать, но и заставить действовать в пользу
«Треста».
38
«Племянники» находились на попечении Стауница. В
ларьке, на Центральном рынке, они проводили весь день и, получая пакеты для «Треста», передавая другие пакеты сотрудникам посольств, чувствовали себя участниками секретной работы могущественной подпольной организации. Пока они жили в квартире Стауница, у них складывалось впечатление, что вокруг идёт сложная таинственная работа. Этому способствовали загадочные телефонные звонки Стауница, появление новых людей, переговоры в отдельной комнате. Стауниц поручил Марии Захарченко шифровку писем, отправляемых за границу. Работа была кропотливая, требующая много времени и внимания.
«Племянники» отправили Кутепову донесение, в котором не только восторженно отзывались о работе «Треста», но и сообщали о его нужде в деньгах. О деньгах все время говорил Стауниц.
Однажды он прочитал при супругах записку атташе польского посольства Вернера: «Привёз из Варшавы игрушки с монограммами для ваших руководителей. Полковник Байер обещал субсидировать ваше агентство в
Варшаве, то есть Липского. Как обстоит дело с лесными концессиями?»
Стауниц крепко выругался и извинился перед Захарченко.
– Можете не извиняться. При мне ещё не так выражались. А игрушки, то есть револьверы, могут пригодиться.
– Игрушками он не отделается. Вообще эти господа ведут себя скверно, нашу почту перлюстрируют. Про концессии для «лесорубов» ни звука. А самое скверное, они рассматривают «Трест» как источник военной информации.
– А вы как думали? За услуги надо платить.
– Но не шпионскими сведениями. Наша организация –
патриотическая. Нам нет смысла ослаблять армию, которую мы готовим для переворота. Это решение Политсовета.
– То есть Якушева?
– Не только его.
– Однако эти вернеры и байеры нам нужны. Вот и вертись!
Мария Владиславовна потрепала Стауница по щеке:
– Вас, Эдуард, этому не учить.
Когда в первый раз в ларёк наведался Зубов, Захарченко не могла найти с ним верный тон. Он нагнулся над прилавком, взял пакет и сказал:
– Нынче я в штатском, без ордена, чтобы вас не волновать. Кстати, у меня есть и «Георгий», золотой, с бантом, первой степени, за германскую войну.
С тех пор она говорила с ним вежливее.
Вскоре Захарченко и Радкевича переселили за город.
Зубов привёл на дачу, где они жили, некоего Антона Антоновича, из петроградской организации «Честь и престол».
Он понравился «племянникам»: пристальный взгляд сквозь стёклышки пенсне, сухость и сдержанность в разговоре.
– Вы не из штабных? – полюбопытствовал Радкевич.
– Нет. Из штатских. Служил по судебному ведомству.
Больше ничего «племянники» от него не добились, но о петроградской организации с тех пор отзывались хорошо.
На самом деле Антона Антоновича звали Сергей Владимирович, фамилия его была Дорожинский, и он был ценным для Артузова сотрудником. Его предполагалось направить в Петроград вместе с Захарченко и Радкевичем.
Их пребывание в Москве становилось опасным: супруги задумали совершить диверсию втайне от «Треста».
Дорожинский поддерживал связь «Треста» с представителем польского атташе. Полковник Вернер вручил подарки – браунинги с монограммами – для Потапова и
Якушева. Антон Антонович очаровал Вернера хладнокровием и умением вести увлекательный разговор, ничего существенного при этом не сказав.
– Я дам пану явку к сотруднице нашего консульства в
Петрограде пани Кудлинской. Можете быть спокойны, она даже не живёт в консульстве и не бывает там: числится сотрудницей нашей репатриационной комиссии и живёт во дворе костёла на Невском. Вы ей будете очень полезны как представитель вашей организации.
И Вернер дал Дорожинскому такую записку:
«Многоуважаемая пани Мария. Податель сего имеет в руках половину зеленой пятимиллионной ассигнации серия 1004. Другую половину этой облигации Вы получили от меня в Минске, в вагоне. После проверки указанного можно вполне ему довериться».