ним Лену, назвав его «товарищ Артузов».
– Концерт, кажется, хороший, – добродушно заметил он. «Да они такие же товарищи, как все. Ничего в них нет строгого, пугающего, – думала Лена. – И Алексея знают, и некоторые приветливо здороваются с ним… А какие глупости мне приходили в голову…» Она взяла руку Алексея и слегка пожала. Он улыбнулся.
Все стихло. Раздвинулся занавес, в президиуме появился Луначарский, его встретили рукоплесканиями, предоставили слово для доклада.
Лена не раз слышала Анатолия Васильевича Луначарского, и каждый раз её поражало умение оратора с первых слов увлечь своих слушателей силой логики, целеустремлённостью и яркой образностью речи. Он говорил о том, как возникла революционная традиция праздновать Первое мая – праздник пролетарской солидарности, как потомки коммунаров, парижские рабочие, в день Первого мая идут со знамёнами к Стене коммунаров на кладбище Пер-Лашез, туда, где в 1871 году их дедов расстреливали солдаты версальского карлика Тьера. И хотя все знали, что Луначарский один из лучших ораторов партии, все же изумлялись тому, как он строил, казалось бы, очень сложную фразу, начиная её не так, как другие ораторы. Каждая фраза его речи не только выражала глубокие мысли, но и звучала как-то по-особенному. Он говорил красиво в хорошем смысле этого слова. Мысль, облечённая в красивую форму, становилась ещё более убедительной и ясной.
Луначарский напомнил, как в годы царизма сознательные рабочие мужественно и смело праздновали Первое мая. И хотя все это было известно, но докладчик говорил об этом так проникновенно, что подвиг русских рабочих осознавался каждым во всем величии. И вот Луначарский закончил:
– Советский Союз пока единственная в мире социалистическая республика, где в полном смысле свободно празднуется этот весенний праздник пролетарского единения, но мы мечтаем о будущем, когда все человечество соберётся под знамёнами победившего коммунизма.
Когда грянул «Интернационал», все встали. Сотни поющих голосов звучали вместе с трубами оркестра. Лена взглянула на Алексея и увидела его бледное от волнения лицо. А когда зал утих и они сели, он нежно погладил её руку.
Начался концерт.
Квартет имени Страдивариуса исполнил анданте кантабиле, трогательную и всегда волнующую часть струнного квартета Чайковского. Все слушали с большим вниманием и потом долго аплодировали. Затем на сцену вышел светловолосый, стройный молодой человек – поэт
Василий Каменский. Он расположил слушателей тем, что держался просто, непринуждённо и прочитал сильным, звонким голосом отрывок из поэмы «Стенька Разин». После выступления Каменского певица из Большого театра исполнила сегидилью из оперы «Кармен». В конце артист
Владимир Хенкин читал юмористические рассказы. Каждая его фраза вызывала взрыв смеха, в особенности когда он изображал сцену в танцклассе старого времени.
После концерта Алексей и Лена долго гуляли по
Москве, озарённой иллюминацией. Они вслух мечтали о будущем. Лена забыла о своих подозрениях, а он старался не думать о том, что завтра ему придётся вновь встречаться с теми, кого он презирал и ненавидел, вновь играть роль врага советской власти. Но что делать? Он солдат партии, посланный в разведку в стан врага. Когда-нибудь это кончится. Стауницы, кузены, захарченки будут стёрты с лица земли, кончится его мучительная работа. Но разве это конец борьбы? Разве сложат оружие все тайные и явные враги его родины?
Он шёл рядом с Леной, обнимая её, старался думать о другом, о том, что эта майская ночь принадлежит им до рассвета.
– Что, помирились? – спросила мать у Лены, когда она вернулась.
– А мы и не ссорились.
43
Со времени поездки Якушева в Париж прошло немало времени. Обстановка в кругах эмиграции с возникновением РОВС несколько изменилась. От Кутепова можно было ожидать активных действий. Связи с белой эмиграцией следовало упрочить, чтобы лучше знать её замыслы.
Решено было снова командировать Якушева и Потапова в
Париж под предлогом добывания денег для «Треста». Они перешли границу через «окно» под Вильной в октябре 1924 года.
В Варшаве Таликовский сообщил Якушеву о том, что готовится покушение белых на полномочного представителя Советского Союза в Польше – Петра Лазаревича
Войкова. Войков был предупреждён об опасности, но это предупреждение впоследствии все же его не спасло 21 .
Террористы действовали безнаказанно.
Потапов и Якушев прибыли в Париж 5 ноября 1924 года и были приняты Николаем Николаевичем.
Их встретили барон Вольф и приятель великого князя по охоте с борзыми – лейб-гусар Скалон. Он успел конфиденциально сообщить Николаю Николаевичу, что Мукалов якобы открыл в Москве сильную подпольную организацию (то есть «Трест»).
Николай Николаевич высмеял «осведомлённость»
Скалона и тут же отрекомендовал ему представителей этой организации.
Великий князь встретил гостей в сером потрёпанном
21 П. Л. Войков был убит 7 июня 1927 года в Варшаве белогвардейцем Кавердой.
костюме и высоких сапогах. Якушев заметил, что Николай
Николаевич несколько сдал со времени первого свидания с ним, однако бодрился, особенно в присутствии Потапова, о котором немало был наслышан от своей супруги.
Потапов сделал подробный доклад о возможностях
МОЦР в подготовке переворота в России. Вывод из доклада такой: потребуется 25 миллионов долларов, результата можно ожидать через полгода после получения денег.
– Кутепов полагает, что подготовка займёт десять месяцев, – заметил Якушев, – но, ваше высочество, необходим аванс – хотя бы десять миллионов долларов. Откуда их получить?
– Разумеется, у промышленников. Предполагается ли участие в перевороте других партий? Вероятно, эти господа постараются сунуть думских болтунов, октябристов, кадетов?
– Нет, ваше высочество. Мы этого не позволим. Только монархическая партия способна создать сильную власть…
Единственно, что нас беспокоит, – это притязания на престол Кирилла Владимировича.
– Не страшно. Её величество, вдовствующая императрица Мария Федоровна, опубликовала письмо против
Кирилла. Затем иерархи на Карловицком соборе вынесли постановление с осуждением Кирилла. Его поддерживает
Ватикан и католические банки, но американские банки сильнее католических.
Потапов слушал и думал: «Ничто не изменило „Верховного“ – та же вздорность, легкомыслие, поза».
После аудиенции у Николая Николаевича состоялось совещание с промышленниками. Якушев объявил, что для реставрации монархии необходимы только деньги. Промышленники говорили об оскудении их ресурсов, о том, что они опасаются гегемонии аристократии, окружающей
Николая Николаевича.
– Но он для нас только флаг, – возражал Якушев, – мы стоим за священное право собственности, за твёрдую власть. Нужен заём на выгодных для держателей займа условиях… А до займа – хоть десять миллионов долларов.
Стало ясно, что промышленники опасаются окружения
Николая Николаевича, больше доверяют бывшему премьер-министру Коковцову. С ним состоялся обед в ресторане
«Серебряная башня». Раньше Якушев его не знал. Коковцов оказался интересным собеседником. Вспомнили старых знакомых по Петербургу. Якушев был как-то представлен Макарову, тому самому министру, который после расстрела рабочих на Лене произнёс в Государственной думе облетевшую всю Россию фразу: «Так было и так будет впредь».
– Его постигла та же участь, что и некоторых других моих сослуживцев и знакомых, – расстрел в девятнадцатом году, – с сокрушением сказал Коковцов, – Макаров был довольно жёстким и упрямым человеком. Помнится мне, он долго искал подлинные письма государыни Александры
Федоровны к Распутину. Наконец добыл их и приехал ко мне. Спрашивает совета: как быть? А письма могли дать повод к самым непозволительным умозаключениям. Врезалась мне в память такая фраза: «Мне кажется, что моя голова склоняется, слушая тебя, и я чувствую прикосновение к себе твоей руки…» И это пишет императрица! И
кому? Хлысту и мошеннику…
Якушев нахмурился и нервно играл столовым ножом:
– Да, знаете… Тяжко это слышать нам, верноподданным.
– Эти письма, до того как попали к Макарову, гуляли по
Москве и Петербургу. Я советовал передать их царице, а
Макаров, упрямец, отдал государю. Тот посмотрел, побледнел и сказал: «Да, это не поддельные письма». И
нервно бросил их в ящик. Это был совершенно непривычный, нехарактерный жест для его величества.
– Ну и что же дальше?
– Дальше я сказал Макарову: «Отдали государю? Ну, ваша отставка обеспечена». Так оно и было. Мои слова сбылись очень скоро.
– И все-таки с династией нас связывает более чем трехсотлетняя история России. Конечно, нам бы хотелось увидеть на престоле царя, схожего характером с Николаем
Первым, но из всех оставшихся в живых членов царствующего дома мы видим на престоле только его высочество
Николая Николаевича.
– Есть препятствие – закон о престолонаследии, –
вздыхая, сказал Коковцов.
– Закон о престолонаследии установил император Павел Первый, но он не мог предвидеть того, что произойдёт в наше время, как не мог предвидеть и собственной насильственной кончины…
Якушеву, в общем, надоел этот далёкий от его целей разговор, и он начал о другом… Обсуждали положение во
Франции, приход к власти Эррио и де Монзи, что означало признание Советского Союза Францией. Негодование белой эмиграции в связи с этим признанием трудно было себе представить.
Продолжались хлопоты о займе.
Свидание с Кутеповым не состоялось. В Париж приехал
Врангель и отодвинул Кутепова. Тем не менее через «племянников» «Трест» просил Кутепова содействовать займу.
15 ноября 1924 года Потапов и Якушев возвратились в
Москву.
44
Якушев самым добросовестным образом исполнял свои обязанности по службе. Все сотрудники учреждения верили, что его поездки связаны с восстановлением Волжского речного пароходства. И дома тоже были убеждены, что глава семьи ничем, кроме водного хозяйства страны, не занимается. Жена и дети привыкли к его поездкам и нисколько не удивились, когда, побыв несколько дней дома, Александр Александрович уехал в Ленинград.