– Потому что поздно начали вешать, – сказала она.
– А как узнать, когда поздно и когда рано?
– Вешать надо было с самого начала. Теперь уж не пропустим. Я верю в Александра Павловича.
– Конечно, нужна сильная рука. Жалею, Мария Владиславовна, что в Париже мы в первый раз с самого начала не увиделись с генералом. Помешал и сбил с толку приезд
Врангеля. Зато потом мы договорились обо всем.
– У Кутепова рука сильная. Вы бы видели, как он снёс голову саблей полковнику, служившему у красных… В
Галлиполи он повесил многих, кто забыл свой долг.
– И все-таки почему один кавалергард, барон Маннергейм, сделал то, что не удалось сделать другому кавалергарду – Скоропадскому?
– Мне рассказывали, что барон все умел превосходно делать: пить и не пьянеть, командовать эскадроном, командовать страной, а главное – расстреливать.
Якушев вдруг усмехнулся:
– А вы жестокая, Мария Владиславовна. Жестокая, хотя и красивая… Я почему-то представляю вас в открытом платье, на балу, а не в этом облике…
– Учительницы или офицерской вдовы?. А вы – шармер, дамский угодник. Впрочем, у вас министерская голова, и за это я прощаю вам даже комплименты. И ещё за то, что, когда вы говорите о будущем государе, у вас такое лицо…
– Какое?
– Ну… просветлённое.
– Но ведь это будущее России, той России, которую мы с вами знали, потеряли и, я верю, вернём.
– Ценою крови. Большой крови… – сказала она. –
Кстати, вы когда-нибудь знали этого Рейли? В Петрограде?
– Нет. Я встречал английских офицеров, но это были снобы в щегольских френчах. (Якушев не счёл нужным рассказывать о встрече в Петрограде.)
– Этот, говорят, не из таких. Этот не дрогнет…
Он вдруг взял её руку и довольно громко, закатывая глаза, с чувством произнёс:
– Мария, бедная Мария, краса черкесских дочерей! Не знаешь ты, какого змия ласкаешь на груди своей…
Она с изумлением повернулась к нему. Он указал ей взглядом на соседний стол. Господин с сигарой явно к ним прислушивался.
– Не пора ли нам?
– Пойдём.
На улице он говорил ей:
– Вы думаете, финны нам верят? Они не забыли генерала Бобрикова, генерал-губернатора, помнят и великого князя Финляндского, его величество Николая Александровича… Всюду нужна конспирация, всюду слежка.
Учиться нам надо, Мария Владиславовна.
– У кого учиться?
– А хотя бы у того же Рейли… – Он взглянул на часы. –
Время идти к Бунакову. Он нас ждёт.
В час дня они были у Бунакова.
Разговор шёл на общие темы. Якушев, как всегда, сумел придать беседе деловой характер:
– Вы советовали нам связаться с англичанами. Как это сделать?
– Могу вам пообещать приезд кого-нибудь из англичан для рекогносцировки.
– Вы, кажется, называли кого-то? Это Железный?
– Он. Вы разочарованы?
– По слухам, он занимается коммерцией, и очень удачно. Какой смысл Железному приниматься за старое?
Бунаков пожал плечами:
– Вы думаете, что он может бросить то, чему отдал лучшие годы своей жизни? Тогда вы не знаете этого человека. Могу вам сказать, что Советы никогда не имели более опасного врага.
– Дай-то бог! – сказала Мария Захарченко.
– Для него это вопрос чести, особенно после провала
Савинкова. Он так в него верил.
Речь шла о Сиднее Джордже Рейли.
Бунаков показал письмо Рейли. Оно было подписано псевдонимом Железный.
– Упомянутый собирается в дорогу… обладает выдающимися личными и финансовыми связями как в Англии, так и в Америке.
Этот разговор происходил в феврале 1925 года.
Из письма Сиднея Джорджа Рейли о положении в
России
«…Власть медленно, но неминуемо отмирает. Героический период закончен весной 1921 года, наступивший затем период консолидации власти и стремление к строительству (нэп) не могли дать желательных результатов ввиду страшного напора голода и экономического развала.
Красная Армия для меня до сих пор неразрешимая загадка. Существенный вопрос: что идёт скорее – инфильтрация в армию здорового крестьянского элемента или коммунизация рекрутов? Вероятно, в первых стадиях переворота больше всего надо считаться со специальными частями ГПУ и ЧОН. О них я мало знаю достоверного, но допускаю, что и они хотя бы ввиду своей численности, не могут в удачный момент избегнуть действия общего закона солдатского бунта, то есть должны поддаться массовому настроению окружающей среды».
Рейли предлагал такие способы действий: пропаганду, террор, диверсии.
Оставался неразрешённым вопрос: какой ценой может быть приобретена моральная и материальная помощь Европы и Америки?
«За себя скажу следующее, – писал Рейли, – это дело для меня есть самое важное дело в жизни: я готов служить ему всем, чем только могу».
59
С письмом Рейли ознакомились Дзержинский и Менжинский.
– Этот злодей, пока жив, не оставит в покое советский народ.
И тогда было решено поймать Рейли.
В этой операции мог быть полезен Бунаков, но он требовал от «Треста» документов о Коминтерне и ставил приглашение Рейли в Хельсинки в зависимость от получения шпионских сведений. На это Якушев, разумеется, не мог пойти.
Надо было как-то завоевать расположение Бунакова.
Помог неожиданный случай.
– В Москве живёт мой брат – Борис Николаевич. Нельзя ли передать ему привет от меня? – спросил Бунаков во время встречи с Якушевым.
– Можно, – делая вид, что думает о другом, сказал
Якушев. – А почему бы вам его не повидать?
– Уж не прикажете ли мне ехать в Москву, прямо в объятия ГПУ?
– Зачем вам ехать в Москву? Он может приехать к вам, в Хельсинки.
– Это возможно?
Якушев рассмеялся:
– То ли мы ещё проделывали, дорогой мой!.. Доставим вам вашего брата целым и невредимым.
И в августе 1925 года произошла трогательная встреча братьев Бунаковых.
Борис Бунаков рассказал старшему брату Николаю о том, как произошло его путешествие в Финляндию. Все было очень просто. Однажды вечером за ним пришли, дали ему полчаса на сборы, отвезли на вокзал, утром он был в
Ленинграде, вечером оказался в Сестрорецке, поздно ночью «подкупленный» пограничник переправил его на финскую сторону. Самое неприятное – прогулка пешком по скверной дороге. На финской стороне его ждали капитан Рузенштрем и брат. Единственным багажом Бориса
Бунакова была скрипка в футляре.
Весь процесс «перехода» границы младшим Бунаковым предварительно был продуман чекистами.
Теперь Бунаков-старший стал ещё доверчивее относиться к «Тресту», считая себя обязанным Якушеву за встречу с братом. Оказывается, Рейли хотел встретиться с представителями «Треста» ещё в мае 1925 года, но задержался из-за каких-то дел. В середине августа 1925 года в
Хельсинки прибыл Кутепов, чтобы «освежить» свои отношения с «Трестом» и узнать, как себя держать с Сиднеем
Рейли, которого ожидали в Париже.
Кутепов жаловался на интриги Врангеля при дворе
Николая Николаевича, говорил, что армия отходит от
Врангеля. Узнав о том, что специально для свидания с
Якушевым приезжал в Хельсинки начальник 2-го отдела польского генерального штаба Таликовский, Кутепов ещё раз убедился в том, что «Трест» – дело серьёзное.
Но самым важным для Якушева была телеграмма
Сиднея Рейли: «Сожалею задержке. Задержан окончательным завершением моих дел. Важно иметь своём распоряжении свободу передвижения. Уверенно считаю, что буду готов отъезду 15 августа. Выехать ли мне непосредственно Париж или Гельсингфорс? Можете ли вы устроить общее собрание конце месяца?»
На совещании с Кутеповым решили, что он примет
Рейли в Париже, оттуда направит его в Финляндию, а затем
Якушев пригласит гостя в Москву.
Рейли действительно приехал в Париж, виделся с Кутеповым и не понравился ему. Они не понравились друг другу. Рейли, разочаровавшись в белой эмиграции, пренебрежительно относился к её деятелям. Теперь он надеялся на «внутренние силы». Этим и объяснялся его повышенный интерес к «Тресту». Кутепов же решил, что Рейли не хочет или не может достать деньги для «Треста». О
деньгах Якушев часто ставил вопрос. Это свидетельствовало об активности «Треста», и Рейли знал, что русские контрреволюционные организации всегда выпрашивают деньги у иностранцев, у русских промышленников, у
Торгпрома.
Рейли ожидался в Хельсинки в конце сентября. Об этом
Мария Захарченко сообщила Якушеву в Москву. Она все ещё находилась в Финляндии.
Для руководства ОГПУ не было никакого сомнения в том, что Рейли задумал новую «экспедицию» в Россию, но конкретные планы его не были известны. Пилляр и Старцев следили за ходом операции и консультировали Якушева в процессе исполнения плана поимки Рейли.
24 сентября 1925 года Якушев был на финской границе.
25 сентября произошла первая встреча Якушева с
Сиднеем Рейли в Хельсинки, на квартире Бунакова.
Рейли, видимо, не помнил встречу с Якушевым осенью
1917 года в квартире Юрьевой или сделал вид, что забыл об этом. Однако он был уверен, что Якушев из тех, на кого он опирался, когда организовывал заговоры после Октябрьской революции. Во всяком случае, он отнёсся к Якушеву с доверием, а когда тот напомнил ему о Милочке Юрьевой, Рейли немного расчувствовался и пустился в интимные воспоминания, – конечно, он не сказал, как эта красотка дважды пострадала из-за своего обожателя.
Словом, встреча Якушева и Рейли получилась вполне дружелюбной.
Якушев так описал эту встречу:
«Рейли одет в серое пальто, безукоризненный серый в клеточку костюм. Впечатление неприятное. Что-то жестокое, колючее во взгляде выпуклых чёрных глаз, резко выпяченная нижняя губа. Очень элегантен. В тоне разговора – высокомерие, надменность. Сел в кресло, поправил складку брюк, выставил носки и новенькие туфли. Начал с того, что не может сейчас ехать в Россию. Поедет через 2-3 месяца, чтобы познакомиться с „Трестом“.
Я сказал: