— Господи, наконец!
— Александр Александрович жив, правда, чуть не умер от тифа, полтора месяца провалялся в больнице в Иркутске… Дайте-ка ножичек или ножницы…
Пока искали перочинный нож, Щелгачев наконец пришёл в себя от изумления:
— Ну дела! Столько времени ни звука. Вы уж простите меня, ради бога, поручик…
Вернулся Артамонов и положил ножик на стол. Колёсников осторожно подпорол подкладку пиджака и вытащил квадратный клочок полотна, исписанный цифрами.
— Шифр — книга Отто Вейнингера «Пол и характер», страница шестьдесят восемь…
— Давай мне, — сказал Щелгачев, — дело тонкое, где книга?
Артамонов дал ему книгу, и Щелгачев ушёл в другую комнату, чтобы не мешали.
— Ну, пока он расшифрует, скажите, дорогой, как там, что там?..
— Все узнаете из письма Политического совета МОЦР. Я рядовой член организации. Моё дело явиться, сдать письмо — и до свидания.
— Когда вы едете?
— Завтра. С вечерним поездом.
— Но все-таки расскажите, как там в Москве? Время есть. — Артамонов оглянулся на дверь комнаты, слышно было, как сопел Щелгачев.
— Ну что рассказывать. Нэп. Есть денежки — можно выпить, закусить. «Ампир», например, открылся…
И Колёсников, оживившись, рассказывал о Москве, прихлёбывая коньяк. Через двадцать минут вошёл Щелгачев и положил на стол расшифрованное письмо. Артамонов прочёл вслух:
— «Дорогие собратья! С радостью сообщаем вам, что МОЦР имеет прочную связь с группами монархистов в Петрограде, Киеве, Нижнем Новгороде, Ростове-на-Дону, Ярославле, Смоленске, Твери. Удалось установить связь с важными военными учреждениями, штабами, частями, коих не называем по понятным соображениям. Мы полагаем, что первое время не следует напирать на монархизм. Тактика такая: ярый монархизм внутри нашей организации и прикрытый извне. Приходится быть сугубо осторожным в солдатской среде. Будем стараться подчинить солдат влиянию командиров, верных нашему делу. Военному штабу нашей организации важно знать, какими вооружёнными силами можно располагать за границей. Из Берлина мы ожидаем не указаний, как действовать, а реальную помощь. Идёт подготовка к съезду всех наших организаций, но мешает нужда в деньгах. Необходимо установить прочную связь с вами, лучше всего через эстонскую границу, желательно устроить передаточный пункт на границе, а если нельзя, то через дипкурьеров дипломатической миссии…»
— Так… Завтра подробно обсудим.
— Почему завтра?
— Выпито немало, — смущаясь, сказал Колёсников. — В голове шумит.
— Верно. Да и нам надо позондировать почву у эстонцев… Но какая радость! Нашёлся Александр Александрович! Нашёлся! Выпьем за его здоровье!
И они выпили за здоровье Якушева.
Разошлись в полночь. Сначала ушёл Щелгачев. Затем собрался уходить Колёсников. Немного подождал, чтобы их не видели вместе.
— Хотя чего бояться? Тут — заграница. Ревель.
— Ну все-таки… Мы учёные. — И, наклонившись к уху Артамонова: — А Эрна у тебя ничего, хорошенькая…
Колёсников шёл, слегка пошатываясь, и Артамонов ещё долго стоял в подъезде, смотрел ему вслед. Он был очень доволен: наконец обнаружился Якушев.
17
Колёсников в Москве.
Он выстукивает букву за буквой на пишущей машинке, стараясь лаконично изложить суть дела, «без беллетристики», как любит говорить Старов.
«…Остановился в Ревеле в гостинице „Золотой лев“. Вечером пришёл к Артамонову, не застал, пришлось ждать. Встречен был с холодной вежливостью, вручил записочку Страшкевич. Потом появился Щелгачев. Разговор принял характер допроса… Ну, в общем, я вёл себя так, как было условлено. Сначала меня пробовали споить, прощупывали, я немного потянул, а затем объявил пароль и вручил шифрованное письмо. Его тут же расшифровали, и они убедились, что я действительно курьер МОЦР. На следующий день Артамонов и Щелгачев пришли ко мне в гостиницу. Откровенно говорили о ВМС — Высшем монархическом совете. Главный воротила — Николай Евгеньевич Марков, бывший член Государственной думы, известный черносотенец, затем князь Ширинский-Шихматов-отец, Тальберг, Баумгартен и известный вешатель генерал Гершельман. Щелгачев критиковал окружение великого князя Николая Николаевича, о Врангеле говорил почтительно. У него — вооружённая сила: так называемое ОРА — Объединение русской армии, затем „Союз галлиполийцев“ во главе с генералом Кутеповым. Артамонов очень интересовался Якушевым. Считает его подходящей фигурой для переговоров об объединении действий заграничных белоэмигрантов и МОЦР. Верят, что в России действует солидная монархическая организация. ВМС попытается её прибрать к рукам. Я сказал, что МОЦР — крепкий орешек и „старцам“ не по зубам. Дальше обсуждали возможность установления прочной связи Ревеля с Москвой через эстонскую дипломатическую миссию в Москве. Пакеты надо посылать в Ревель на имя графа Гудовича.
Артамонов вручил мне книгу «Последние дни последнего императора» для шифровки. Указал номера страниц. О получении пакета для Якушева я буду уведомлен открыткой по адресу: Москва, Серебряный переулок. Открытка поздравительная — аист несёт спелёнатого младенца.
Получив открытку, следует позвонить в эстонскую миссию, попросить к телефону атташе по делам печати Романа Бирка и сказать: «Доктор Липский спрашивает, как вы себя чувствуете?» Бирк должен ответить: «Благодарю, нога не болит. Думаю начинать сеанс массажа» — и указать день и час. Встреча наша должна произойти в кинематографе «Художественный», на Арбате. Там условимся где принять от него почту».
Косинов, он же Колёсников, чувствовал примерно то, что чувствует актёр после сыгранной трудной роли, которая ему удалась.
В юности, как и многие подростки, он увлекался похождениями Шерлока Холмса, а в зрелые годы много раз перечитывал Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Он вообще любил читать Куприна, но эта повесть пленила — особенно образ японского разведчика, его перевоплощение в русского пехотного офицера-замухрышку. Этот образ представлялся психологически верным. Но «поручик Колёсников» был другой образ — офицер, который прошёл через гражданскую войну, развращённый безнаказанными грабежами, вынужденный скрывать своё прошлое под маской «экономиста», добросовестного сотрудника советского учреждения. Притом Косинов должен был играть эту роль не перед доверчивыми зрителями в театре, а перед Щелгачевым, офицером врангелевской контрразведки, и Артамоновым, прошедшим серьёзную школу в английском паспортном бюро в Ревеле, то есть в отделении Интеллидженс сервис.
Артузов и Старов сочинили правдоподобную биографию Колесникову, начав с места рождения, родителей, города, где учился, где поручик проходил военную службу, кто однополчане, с кем встречался в Добровольческой армии. Надо было называть таких, кого не было в живых, или таких, с кем нельзя было столкнуться лицом к лицу, знать их внешность и характер, привычки.
Старов обладал настоящим талантом режиссёра в спектаклях, где провал роли мог стоить жизни «артисту». Он имел дело на допросах с типами, подобными воображаемому Колесникову, и дополнил психологический рисунок роли характерными для белогвардейца деталями. Роль была не эпизодическая. Косинову предстояло «играть» свою роль и в Москве.
Теперь следовало запастись терпением и ждать из Ревеля открытку с аистом.
18
Все, что произошло на собрании «семёрки» Стауница, обсуждалось у Артузова. Говорили о каждом члене «семёрки», и в особенности о Зое.
Якушев. Я убеждён, что она психически нормальна. По-видимому, на неё влияет Игорь — личность отвратительная. Мне кажется — не будь его, девчонку можно переубедить.
Старов. Я её не видел, не знаю.
Якушев. Я помню слова Феликса Эдмундовича. Он мне сказал: «Мы хотим не только карать, но и перевоспитывать людей…»
Артузов. Во всяком случае, ни Игоря, ни Зою трогать нельзя. Это переполошит всех. Попробуйте, Александр Александрович, оторвать её от этой компании. Попытайтесь. Что касается остальных, то мне кажется важным вот что: дайте им понять, что у вас есть возможность добыть деньги. Денег здесь никто не даёт, нэповские деляги побаиваются (вспомните, что говорил вам Градов). За границей только обещают, и то очень мало… Постарайтесь убедить Политсовет, что у вас есть возможности… Сошлитесь на людей, которые успели переправить свои миллионы за границу. Это придаст вам вес.
Пилляр. Мы получили сообщение из Ревеля. Почтовые сношения Высшего монархического совета с МОЦР будут происходить регулярно. Если эстонский генштаб согласен на создание «окна» — на это надо идти. Нам выгодно знать, где будут проходить эмиссары белых, чтобы иметь за ними наблюдение. Эстонский штаб за это потребует сведений шпионского характера. Нужен хороший генштабист, наш разумеется, который мог бы ответить так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
Якушев. Относительно съезда членов МОЦР? На этом настаивает Политсовет.
Артузов. Не в наших интересах активизировать контрреволюционные группы. С другой стороны, надо создать впечатление, что МОЦР — могущественная, активно действующая организация, собирающая силы. Пусть Александр Александрович поставит вопрос о созыве съезда в ограниченных размерах. Широкое представительство, мол, невозможно, на это нет средств, приезд большого количества людей с мест обратит на себя внимание… Возможен приезд тридцати — сорока человек.
Старов. Пока все?
Артузов. Да… Александр Александрович, если у вас сохранилась тень предубеждения против нас, пусть эти предубеждения окончательно рассеются. Мы верим вам, абсолютно верим, мы видим в вас боевого товарища и возлагаем на вас большие надежды… Это просил меня передать вам Феликс Эдмундович.
— Благодарю. — Якушев простился.
Уже дома, обдумывая все, что произошло с самого начала, вспоминая слова Артузова, Пилляра и Старова, Якушев понял, что они говорили с ним по-товарищески, не навязывали ему своих мнений. В вопросах, которые ему задавали о совещании, происходившем на Болоте, он не ощутил ни подозрительности, ни каких-либо ловушек.