Под постом целая лавина комментариев – сотни комментариев, – но автор начального поста утаивает информацию, чтобы подразнить комментаторов, дает ничего не значащие ответы, намеки, опровергает слухи. А затем, когда я пролистываю экран вниз примерно пять раз, выдает один убийственный факт:
Сучка прячется в Штате Добровольцев.
Должно быть, примерно половина прочитавших это полезла в Гугл за уточнением, но мне все понятно сразу. Он знает, что я в Теннесси. Это почти наверняка означает: ему известно, что я в Стиллхауз-Лейк. Скорее всего, у него есть те же фотографии, которые получил Мэл, или же именно этот человек их и сделал.
Мои хитрые ходы никогда не срабатывали против моего бывшего мужа-убийцы. Он нажал на спуск, и я воображаю, как сейчас он лежит на тюремной койке и смеется, представляя, как я лишаюсь столь тщательно выстроенной безопасности – точно кусков кожи. Как он мастурбирует при мысли об этом.
Мне трудно дышать – настолько это больно. На миг я ощущаю себя невесомой. Не падаю и не стою на твердой поверхности. Все исчезло. Нам конец. Все мои усилия, все мое бегство, все мои попытки спрятаться… все тщетно. Да здравствует Интернет.
«Тролли» никогда и ничего не забывают.
Я слышу вдали вой сирен. Полиция уже едет. Мертвая девушка плавает в озере, равномерно покачиваясь на едва заметных волнах; волосы вихрятся и клубятся, подобно медленно струящемуся дыму. Лодка уже движется к причалу – должно быть, рыбак вышел из ступора. Подняв взгляд, я вижу, что его лицо нездорово-красного цвета, предвещающего сердечный приступ, и он гребет с неистовой силой, а его жена прижалась к нему, и вид у нее почти такой же больной. Это просто люди, чей обычный, безопасный мир расступился у них под ногами, и теперь они падают куда-то во тьму. Туда, где живу я.
Я вижу на холме в отдалении маячки полицейской машины, мчащейся к озеру со стороны Нортона.
Пишу Авессалому:
Уже неважно. Меня вот-вот арестуют.
Проходит целая вечность, прежде чем приходит его ответ – об этом уведомляет резкая вибрация телефона, похожая на жужжание злой осы, готовой укусить.
Черт. Это сделала ты?
Он должен был спросить. Все должны будут об этом спросить.
Я пишу в ответ: «Нет», – и снова выключаю телефон. Лодка с силой ударяется о причал, едва не проламывая борт, и я бросаю рыбаку канат. Он задевает его жену – я совершенно не намеревалась этого делать, – но та, похоже, даже не замечает.
Чувствую спиной еще чей-то взгляд и поворачиваю голову.
Сэм Кейд стоит на своем крыльце – нас разделяет расстояние, равное примерно длине двух футбольных полей. На нем клетчатый черно-красный купальный халат и шлепанцы; Сэм неотрывно смотрит на меня. На ошеломленную чету из лодки. Я чувствую, как его внимание смещается на труп в озере, потом снова на меня.
Я не отвожу взгляд. Сэм тоже.
Затем он поворачивается и уходит в дом.
Я помогаю выбраться из лодки сначала женщине, потом ее мужу, усаживаю их на ближайшую скамью и бегу в дом за теплыми пледами. Я как раз накидываю эти пледы на плечи обоим, когда первая полицейская машина резко тормозит в нескольких футах от нас; маячок на крыше продолжает неистово мигать, но сирена уже умолкла. Позади этой машины останавливается угловатый седан, и я без малейшего удивления вижу, что за рулем сидит детектив Престер. Вид у него такой, словно он не спал вовсе.
Я чувствую себя мертвой. Одеревеневшей. Выпрямляюсь, когда Престер выходит из седана. Из полицейской машины вылезают два офицера в форме – помоложе Престера. Офицера Грэма среди них нет, но я видела их в Нортоне и его окрестностях. И еще целая вереница машин направляется к нам по дороге. Это утро переполнено какой-то неизбежностью. Я знаю, что мне должно быть страшно, но я не напугана; почему-то весь страх испарился, когда я увидела в озере труп этой бедняжки, изуродованный и выброшенный. Как будто все складывается одно к одному, и я каким-то шестым чувством осознавала это заранее.
Я вижу, как Престер идет ко мне, и говорю ему:
– Пожалуйста, проследите, чтобы с моими детьми все было в порядке. В Интернет просочились сведения о нашем месте жительства. Им грозит смертельная опасность. Настоящая. Мне все равно, что будет со мной сейчас, но они должны быть в безопасности.
Лицо у Престера мрачное и решительное, но он молча кивает и, остановившись рядом со мной, смотрит на двух несчастных, сидевших в лодке. Я отворачиваюсь, когда он начинает расспрашивать их. Смотрю на домик Сэма Кейда – и вскоре замечаю, как он выходит из дверей, одетый в вылинявшие джинсы и простую серую футболку, запирает дверь – на оба замка, отмечаю я, – медленно спускается по ступеням и идет к нам. Полицейские еще не успели выставить оцепление, да на самом деле это и не нужно. Сэм подходит беспрепятственно и останавливается в нескольких футах от нас. Примерно с минуту мы молчим. Он сует руки в карманы джинсов и покачивается с носка на пятку, глядя не на меня, а на труп в озере. Затем спрашивает в воздух, словно обращается к мертвой девушке:
– Хочешь, чтобы я позвонил кому-нибудь?
Я тоже не смотрю на него прямо. Никто из нас не хочет вступать в диалог. Так типично для нас обоих.
– Думаю, уже немного поздно, – отвечаю я, подразумевая, что поздно и для убитой, и для меня. Мы обе сейчас беспомощно дрейфуем в пустоте, выставленные на обозрение всему миру без малейшей надежды укрыться. Но я сразу же испытываю стыд из-за того, что мысленно объединила себя с ней. Я не провела часы, а возможно, и дни, мучаясь в лапах садиста, а потом испытав ужас смерти – перед тем, как все закончилось. Я всего-навсего была замужем за таким садистом. – Я сказала Престеру, но ты можешь удостовериться, что он точно приглядит за Ланни и Коннором. Сэм, теперь многим известно о том, где мы находимся. Это ты сделал?
Он переключает на меня внимание так резко, что это кажется совершенно ненаигранным. Я чувствую всплеск удивления, исходящий от него.
– Сделал что?
– Это ты сдал меня в Интернете?
– Конечно, нет! – выпаливает он, нахмурившись, и я верю ему. – Я никогда не сделал бы этого, Гвен, чтобы там ни было. Я не стал бы подвергать тебя и детей такому риску.
Киваю. На самом деле я и не думала, что это сделал он, хотя заподозрить это было бы вполне логично. Нет, мне скорее представляется, что какой-то умник в Нортонском полицейском управлении решил свершить анонимное правосудие чужими руками. Это вполне могла быть какая-нибудь мелкая сошка. Кто угодно в той цепочке, которой стало известно мое прежнее имя и которая заканчивается на детективе Престере. Я даже не могу винить того, кто это сделал. Никто не забыл Мэлвина Ройяла.
И никто не забыл Маленькую Помощницу Мэлвина. В маньяках-мужчинах люди иногда находят некую безумную, нездоровую притягательность, но женщин-сообщниц ненавидят все. Это ядовитое варево из мизогинии [18], лицемерной ярости и того простого, вкусного факта, что можно без проблем уничтожить эту конкретную женщину, в то время как других трогать нельзя.
Меня никогда не простят за то, что я невиновна, потому что для них я никогда не буду невиновной.
Сэм снова отводит взгляд, и у меня возникает иррациональное ощущение, будто он хочет что-то мне сказать. В чем-то признаться. Он опять принимается раскачиваться с носка на пятку, но не говорит ничего, потом встряхивает головой и идет прочь, к моему дому.
Детектив Престер произносит, не оборачиваясь и не отрываясь от своих дел:
– Мистер Кейд, мне нужно будет поговорить и с вами тоже.
– Вы сможете найти меня в доме мисс Проктор, – отвечает Сэм. – Мне надо убедиться, что с детьми всё в порядке.
Я вижу, как Престер мысленно взвешивает, следует ли ему настоять на своем или нет, но явно решает, что это может подождать. Он уже подцепил на крючок крупную рыбу. Нет смысла вылавливать больше, чем можешь разделать за один раз.
Я быстро пишу Ланни, что Сэма можно впускать в дом; она открывает дверь, едва тот поднимается на крыльцо, и кидается ему на шею. То же самое делает Коннор. Удивительно, как легко они его приняли, и, надо признать, я ощущаю легкий угол боли.
Впервые задумываюсь о том, не могло ли мое присутствие в их жизни причинять им постоянный, активный вред, и этот вопрос настолько огромен и ужасен, что он комком застревает у меня в горле, перекрывая дыхание. Однако теперь ответ на этот вопрос, скорее всего, не в моих руках. Детей, вероятно, заберут социальные службы, и не исключено, что я никогда больше их не увижу.
«Стоп. Ты думаешь то, что хочет заставить тебя думать ОН. Словно ты – беспомощная жертва. Не позволяй ему отнять у тебя то, чего ты добилась. Борись за это».
Я закрываю глаза и приказываю себе отпустить прочь эту тревогу, эту боль. Мое дыхание выравнивается, и, когда я открываю глаза, обнаруживаю, что детектив Престер закончил опрашивать чету, нашедшую тело, и идет в мою сторону.
Я не жду. Поворачиваюсь и иду к его седану. Слышу легкое шарканье его подошв по причалу, как будто он застигнут врасплох, однако Престер не собирается останавливать меня. Я знаю, что он намерен допросить меня в приватной обстановке.
Мы влезаем на заднее сиденье: я – с пассажирской стороны, он – позади кресла водителя. С медленным вздохом погружаюсь в теплую дешевую обивку сиденья. Неожиданно чувствую себя усталой. На каком-то глубоком бессознательном уровне я все еще испытываю страх, но знаю: что бы теперь ни произошло, я не в силах это изменить.
– Вы сказали, что информация о вас попала в Интернет, – произносит Престер. – Прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы вы знали – это сделал не я. Если это дело рук кого-то из нашей конторы, я найду этого подонка и проделаю ему в заднице новую дырку.
– Спасибо, – отвечаю я. – Но теперь это не поможет, верно?
Он знает, что не поможет, и секунду медлит, прежде чем достать из кармана цифровой диктофон и включить его.