Я выключаю шоковый режим своего фонаря и направляю яркий галогеновый луч на лица двух пьяниц, которые сейчас пытаются подняться на колени, яростно отплевываясь. Они все еще зажимают ладонями уши. Один из них склоняется и блюет на траву светлым пивом, но второй – Карл Геттс – неотрывно смотрит на меня. Я вижу в его взгляде ненависть. Не существует возможности договориться с ним разумно. И пока он здесь, я не могу чувствовать себя в безопасности.
– Полиция сейчас будет здесь, – говорю я ему. Он кидает взгляд в сторону патрульной машины, как будто не заметил ее раньше – и, вероятно, действительно не заметил, – и вспышка неприкрытой ярости на его лице заставляет меня крепче сжать монтировку. Он хочет избить меня. Может быть, убить. И, возможно, сорвать злость на моих детях.
– Ты – гребаная шлюха, – бросает Геттс. Я думаю о том, как славно хрустнули бы его зубы под монтировкой.
Он – всего лишь пять футов восемь дюймов вони и дерьмовой сущности, и я сомневаюсь, что если прикончить его, мир лишится чего-то важного. Но, я полагаю, даже у этого урода есть люди, которые его любят.
Такие люди есть даже у меня.
Офицер Грэм первым оказывается рядом со мной. Я рада видеть его: он выше и сильнее и при желании способен напугать кого угодно одним своим видом. Оценивает ситуацию, хмурится и спрашивает:
– Какого черта здесь творится?
В моих интересах первой изложить свой взгляд на происходящее, и я быстро сообщаю:
– Эти идиоты решили нанести мне недружественный визит. Они блокировали нас на подъездной дорожке. Кто-то – вероятно, они же – испохабили наш дом. Я пыталась уехать от них по бездорожью, но наткнулась на камень, который перебил мне ось. У меня не было выбора. Я пыталась не пустить их к моим детям.
– Лживая сучка…
Грэм, не сводя с меня взгляда, протягивает руку, заставляя пьяницу умолкнуть.
– Офицер Клермонт снимет ваши показания, – говорит он ему. – Кец?
Напарник – точнее, напарница Грэма – высока и стройна. Это молодая афроамериканка с коротко стриженными волосами и резкими движениями. Она отводит двух пьянчуг к разбитому пикапу и вызывает «Скорую помощь» и службу спасения, дабы те позаботились о троице в кабине и об их травмированном дружке, валяющемся на склоне. Они что-то кричат ей высокими, неразборчивыми голосами. Вряд ли ей нравится с ними об щаться.
– Значит, вы утверждаете, что все это произошло без каких бы то ни было провокаций? – уточняет Грэм.
Я поворачиваюсь, чтобы снова взглянуть на него, потом наклоняюсь к открытому окну и целую Коннора в лоб.
– Ланни? Ты в порядке, солнышко?
Она показывает мне поднятый большой палец и отклоняет голову назад, чтобы унять кровотечение из носа.
– Вы не против отложить монтировку? – сухим тоном спрашивает у меня Грэм, и я понимаю, что продолжаю крепко сжимать железку, как будто все еще противостою некой угрозе. Мой палец все еще лежит на кнопке шокового режима моего фонарика. Я отступаю от края этого невидимого обрыва и кладу монтировку и фонарик рядом с «Джипом», затем отхожу на пару шагов. – Ладно. Хорошее начало. Итак, вы сказали, что эти парни блокировали вам путь. Вы поссорились с ними?
– Я их даже не знаю, – отвечаю я чистую правду. – Но, полагаю, до них дошли слухи о моем бывшем муже. Думаю, вы уже в курсе.
Его лицо почти ничего не выражает, но я вижу, как что-то меняется в глубине его глаз, и он плотнее сжимает губы, потом сознательно расслабляет их.
– Насколько я понимаю, ваш муж обвинен в убийстве.
– Бывший муж.
– Угу. Серийный убийца, если я правильно понял.
– Вы же знаете, что правильно, – говорю я. – Слухи расходятся быстро. Полагаю, в таком маленьком городке особенно. Я попросила детектива Престера принять меры по защите моих детей…
– Мы уже ехали, чтобы заняться этим, – сообщает он. – Сегодня нас назначили дежурить у вашего дома.
– Полагаю, к тому времени краска уже высохнет.
– Краска?
– Можете полюбоваться, когда закончите с делами здесь. Не увидеть ее вы не сможете, – говорю я ему. Я невероятно измотана. Начинают ощущаться мелкие травмы, полученные во время аварии. Ноет левое плечо – вероятно, его передавило ремнем. Шею сводит, вокруг переносицы просыпается тупая боль. По крайней мере кровь из носа больше не идет, так что я, должно быть, ничего не сломала, и, когда я трогаю носовой хрящ, он не смещается под пальцами. «Со мной все хорошо, – думаю я. – Лучше, чем я заслуживаю». – Это всего лишь первый раунд. Вот почему я сказала, что нам нужна защита.
– Мисс Проктор, возможно, вам следует принять во внимание, что из шести человек, охотившихся на вас, по меньшей мере четверо получили различные ранения, – говорит Грэм без малейшей враждебности. – Думаю, победу в этом раунде мы можем засчитать вам, если вы ведете счет.
– Не веду, – отвечаю я, но это ложь. Я рада, что этот долбаный пикап лежит на боку, истекая радиаторной жидкостью на траву. Я рада, что четверо подонков будут залечивать раны – возможно, это даст им понять, что не следует больше соваться ко мне. Мне лишь жаль, что они покалечились не настолько сильно, чтобы это помешало им физически. – Вы меня не арестуете.
– Это был даже не вопрос.
– За это любой нормальный адвокат сделает из вас собачий корм. Мать с детьми, на которую напали шестеро пьяных подонков, арестована? Правда? Уже через полчаса я стану главной героиней всего Твиттера.
Грэм вздыхает. Это медленный, протяжный вздох, который смешивается с плеском озерной воды внизу. Над озером начинает подниматься туман по мере того, как воздух остывает достаточно, чтобы запустить этот процесс. Белые клубы похожи на стаю призраков. «Озеро мертвых», – думаю я, стараясь не смотреть на него. Вся прелесть Стиллхауз-Лейк для меня теперь мертва.
– Нет, – наконец говорит Грэм, – я вас не арестую. Я арестую их за преступно причиненный вред, а старину Бобби, сидевшего за рулем, – за вождение в пьяном виде. Достаточно?
Этого недостаточно. Я хочу, чтобы их арестовали за нападение, но Грэм явно не собирается этого делать.
Должно быть, он видит, что я собираюсь начать спор, потому что поднимает руку, останавливая меня.
– Послушайте, они и пальцем вас не тронули. По крайней мере один из них достаточно трезв, чтобы сообразить, что нужно сказать: мол, они увидели, как вы налетели на камень, и поспешили следом, чтобы помочь, но вы повели себя как последний параноик и направили на них эту штуку – что бы то ни было. Если мы не найдем краску или ее следы на них или в их машине, они смогут заявить, что понятия не имеют, кто разрисовал ваш дом.
– Разрисовал? Это вам не стрит-арт!
– Ну хорошо, изуродовал. Смысл в том, что они будут утверждать, будто даже не собирались ни преследовать вас, ни нападать. А у вас в руках была монтировка. Насколько я могу судить, эти люди не вооружены. – Шестерым мужчинам против одной женщины не требуется оружие, и Грэм это знает, но он, конечно же, прав. Юридическая защита работает в обе стороны.
Я прислоняюсь к своему разбитому «Джипу», не в силах стоять прямо.
– Нам нужен эвакуатор, – говорю я. – Наш «Джип» сам по себе уже никуда не поедет.
– Я договорюсь об этом, – отвечает офицер. – А пока что забирайте детей и возвращайтесь в дом. Мы убедимся, что никто не проник внутрь.
Я знаю, что никто этого не сделал. В мою систему сигнализации встроено приложение для мобильных оповещений, и, если приходит сообщение, я могу сразу же взглянуть на планшет и просмотреть запись, чтобы увидеть, кто там был. Никто не выбивал наши окна и не выламывал двери, но все равно, сейчас мне меньше всего на свете хочется приводить моих детей обратно в дом, все еще истекающий красной краской. Я полагаю, что двери гаража не случайно были выбраны в качестве мишени для этой огромной красной кляксы. Напоминание о том, где Мэлвин занимался своим убийственным ремеслом.
Но на самом деле у меня нет выбора. По выражению лица Грэма я понимаю, что он не повезет нас ночевать в какой-нибудь из нортонских мотелей, и сильно подозреваю, что, если сейчас позвоню детективу Престеру, он просто не возьмет трубку. Мой «Джип» сломан, и мне остается только полагаться на милость посторонних, но… моя паранойя слишком сильна, чтобы я могла рассматривать этот вариант. Мои ближайшие соседи, Йохансены, помогали блокировать выезд. Сэм Кейд лгал мне с самого начала. Хавьер – заместитель помощника шерифа и, вероятно, тоже не ответит на мой звонок.
Я протягиваю руку в открытое окно «Джипа» и отпираю дверцы, забираю свои ключи и помогаю Ланни выбраться. Кровотечение у нее из носа почти прекратилось, и не похоже, чтобы он был сломан, но синяки у нее наверняка будут. У всех нас. И это моя вина.
Я опираюсь на дочь, когда мы втроем медленно идем за офицером Грэмом вверх по холму, к дому, который больше не ощущается как дом.
10
Офицер Грэм старательно фотографирует нанесенный ущерб. Красное – точно не кровь; оно по-прежнему остается ярко-красным, а кровь к этому времени уже окислилась бы до бурого цвета. Краска. Большинство слов написаны спреем из баллончика, за исключением слова «Убийца» – оно начертано кистью, которую щедро окунули в краску, и от букв вниз тянутся алые потеки, что придает надписи дополнительно зловещий вид. Я отпираю дверь и отключаю сигнализацию, и Грэм тщательно проверяет весь дом. Он ничего не находит, но я опять же заранее знаю, что так и будет.
– Хорошо, – говорит офицер, возвращаясь в гостиную и вкладывая пистолет в кобуру. – Мне нужно забрать ваши пистолеты, мисс Проктор.
– У вас есть ордер на их изъятие? – спрашиваю я. Он пристально смотрит на меня. – Значит, нет. Я отказываюсь сотрудничать. Добудьте ордер.
Выражение его лица не меняется, а вот поза – да: он подается чуть вперед, стойка делается немного более агрессивной. Я скорее чувствую, чем вижу это. Вспоминаю то, что Коннор сказал по дороге домой: это сыновья Грэма избили моего сына. Я гадаю, чему именно они могли научиться от своего отца. Я хочу поверить этому человеку: он носит полицейский значок, он единственный, кто действительно стоит между мною и злыми людьми, которые жаждут напасть на меня. Но, глядя на него, я не уверена, что готова на такой шаг.