Это так не к месту, что я едва не начинаю смеяться, но знаю, что, если засмеюсь, это перейдет в неудержимую истерику. Я начинаю собирать осколки чашки, раскиданные на столе рядом со мной, но потом до меня доходит, что я делаю. Что делает он.
– Сэм. – Я кладу ладонь ему на руку, и он слегка вздрагивает. – Перестань. Это место преступления.
– Черт. – Он оставляет бумажные полотенца, пропитанные бурой жидкостью, валяться посреди стола. – Верно.
Кеция снова входит в домик. Она делает заметки в блокноте-молескине и одновременно говорит:
– Ладно, я прошу вас двоих выйти наружу, будьте так добры. Как только прибудет другой наряд, я должна передать им место преступления в целости и сохранности. Детективы уже едут.
Встаю и иду к двери, откуда снова могу видеть дом. Ничего не изменилось. Достаю из кармана телефон.
– Вы поехали от моего дома прямо сюда, верно?
– Нет, – отвечает Кец. – Мне поступил вызов на общей волне, что кто-то из наших полицейских ранен, чуть дальше по главной дороге. Я как раз возвращалась назад, когда получила сообщение о стрельбе здесь. Извините. Но прежде чем уехать, я постучалась и сказала им, что мне нужно отлучиться. Ваша дочь ответила, что с ними все будет в порядке.
На меня обрушивается волна паники, и я вижу, что глаза Сэма тоже расширяются. Он спрашивает:
– Вы нашли того раненого полицейского?
Он опережает меня всего на один вдох. Выражение лица Кеции делается непонимающим, потом мрачным.
– Нет. Я вообще никого не нашла на том месте.
До нас всех одновременно доходит, что это сообщение и даже стрельба здесь… всё это были отвлекающие маневры.
В следующее мгновение Сэм уже на ногах. Он хватает свой дробовик и мой рюкзак, швыряет рюкзак мне, не прерывая движения, а я уже бегу, бегу так, как будто за мной гонится монстр.
– Подождите! – кричит мне вслед Кеция.
Я не останавливаюсь. Я бегу быстрее, еще быстрее, я не могу остановиться. Слышу за спиной рев двигателя и сворачиваю к обочине, и Кеция притормаживает рядом со мной, а Сэм распахивает дверцу и машет рукой. Я ныряю в машину и едва не прищемляю себе ноги дверью. Кеция права. Так быстрее.
Я смотрю, как убегает под колеса дорога. Кеция Клермонт водит машину, как чокнутая, но дорогу нам никто не преграждает, и это короткая поездка; она резко поворачивает на нашу подъездную дорожку, стреляя гравием из-под колес, и тормозит у самого крыльца. Красная краска блестит на гараже, словно свежая кровь, текущая из раны.
Я вылетаю из машины и бегу ко входной двери. Она заперта, и я отпираю ее, распахиваю; сигнализация часто пищит, предупреждая. Я набиваю код и делаю глубокий вдох. Слава богу. Сигнализация по-прежнему включена. Дети никуда не делись. Все хорошо, они в безопасности.
Я роняю рюкзак на диван и бегу по коридору.
– Ланни! Коннор! Где вы?
Ответа нет. Нет ни единого звука. Я перемещаюсь с той же скоростью, но время словно бы замедляется. В коридоре делается темнее. Закрытые двери по обеим сторонам нависают надо мной. Я хочу повернуть назад, подождать остальных, но не могу. Не могу.
Я распахиваю дверь комнаты Ланни и вижу на полу скомканное одеяло, сброшенное с кровати; одна сторона аккуратно подоткнутой простыни выбилась и свисает за край матраса. Ноутбук Ланни лежит на полу, открытый и перевернутый под странным углом. Я хватаю его и смотрю на экран. Цветной череп – заставка «День Мертвых» – радостно скачет из угла в угол. Заставка у Ланни активна лишь короткое время, пока компьютер не уходит в спящий режим. Больше пяти минут, меньше пятнадцати. Это сделала не она. Она никогда не обращалась так со своим ноутбуком.
Я ставлю компьютер на кровать и оглядываюсь по сторонам, открываю шкаф, заранее боясь того, что могу там найти. Заглядываю под кровать.
– Гвен… – раздается у меня за спиной голос Сэма. Я оглядываюсь через плечо. Он смотрит в комнату моего сына, и голос у него какой-то странно тихий и ровный, а когда он переводит взгляд на меня, зрачки у него сжаты в точку, словно ему в лицо направлен яркий белый свет. Я направляюсь к нему: Сэм останавливает меня, вытянув свободную руку, словно страж, пытающийся удержать меня от смертельного падения, но ему не удастся по-настоящему остановить меня, не воспользовавшись дробовиком, который он держит в другой руке.
Я проскальзываю мимо него и хватаюсь за дверной косяк, чтобы Сэм не мог оттащить меня назад силой.
Я вижу кровь.
Это сцена прямиком из кошмара. Кровь, размазанная по сбитым светло-голубым простыням на постели Коннора. Длинный, ровный разрез в подушке сочится белыми перьями, забрызганными кровью.
Моего сына в комнате нет.
Мои дети исчезли.
Я чувствую, как подламываются колени, и вцепляюсь в обе боковые стороны дверной рамы. Сэм что-то говорит мне, касается моего плеча, но я не слышу его. Едва вернув себе власть над собственными ногами, я кидаюсь вперед, но Кеция Клермонт, обхватив сильной рукой мою талию, разворачивает меня и прислоняет спиной к стене в коридоре. Ее пистолет снова в кобуре, карие глаза смотрят на меня пристально и повелительно.
– Подумай головой, Гвен, – говорит она мне. – Тебе нельзя туда входить. – Она достает из кармана телефон и нажимает кнопку быстрого набора, почти сразу соединившись с кем-то. – Детектив? Вы срочно нужны тут, в доме Гвен Проктор. Предположительно случай похищения детей. Двоих. Задействовать всех, кто свободен. – Она прерывает звонок, все еще удерживая меня на месте. – С тобой всё в порядке, Гвен? Гвен!
Я умудряюсь кивнуть. Я не в порядке, я не могу быть в порядке, но смысла спорить нет, к тому же она спрашивает совсем не об этом. Она спрашивает, могу ли я контролировать себя, – а я могу. По крайней мере, могу попытаться.
Сэм тоже нависает надо мной, и, лишь увидев на его лице болезненную сосредоточенность, сомнение, я понимаю, что эта сцена может означать две совершенно разные вещи.
Первая – истина: мои дети похищены.
Вторая – вполне правдоподобная ложь: я что-то сделала со своими детьми, прежде чем покинуть дом. Кто-нибудь обязательно так подумает. Не Кеция: она была у дома, наблюдала и разговаривала с Ланни через дверь. Но я стану первой подозреваемой. Может быть, единственной, несмотря на все ее показания.
– Нет, – выговариваю я. – Кеция, ты же знаешь, я этого не делала!
– Знаю. Но давай не будем создавать улики, которые запутают следствие, – говорит она мне и с профессиональной легкостью ведет меня в гостиную, к дивану. На пути лежат игровые контроллеры, и я поднимаю их и откладываю в сторону с тупой заботливостью. У Коннора есть дурацкий обычай – оставлять их там, где он их бросил. До меня доходит, что его руки последними касались этих кнопок, и я бережно прижимаю один из контроллеров к себе, как будто он может рассыпаться, может исчезнуть, словно моего сына никогда не существовало, кроме как в моем воображении…
– Гвен. – Сэм присаживается рядом со мной на корточки, заглядывая мне в лицо. – Если всё так, как ты сказала, значит, кто-то знал, что ты ушла из дома. Кому ты говорила об этом?
– Никому, – тупо отвечаю я. – Тебе. И детям. Я сказала детям, что вернусь. Они были в полном порядке. – Это моя вина. Мне вообще не следовало уходить. Ни за что на свете. – Ты должна была следить! – бросаю я Кеции.
Она не реагирует на это, только сжимается, и мне кажется, что ей больно. Она понимает, что подвела меня, и цена этого… цена может оказаться выше, чем готов принять любой из нас.
– Кого они могли впустить в дом?
– Никого!
Я почти выкрикиваю это, но тут же понимаю, что это не совсем правда. Они впустили бы Сэма Кейда, но Сэм… было ли у него время, чтобы сделать это? Да. Он видел, как я бегу вверх по холму. Это давало ему по меньшей мере час, чтобы прийти сюда и сделать… что? Уговорить их впустить его, каким-то образом похитить моих детей, да так, что на нем не осталось ни единой отметины? И куда бы он их отвез? Нет. Нет, я не могу поверить, что это сделал Сэм. Это бессмыслица как с эмоциональной, так и с логической точки зрения. Мои дети сопротивлялись бы, как дьяволы. Но когда я остановилась возле его дома, на Сэме не было ни капли крови. И Кеция увидела бы его.
«Если только они не действовали заодно».
Я чувствую, что он думает то же самое обо мне. Пытается вычислить, как я могла сделать это со своими детьми. Мы снова не доверяем друг другу, и, возможно, в этом и был весь смысл.
«Кто еще? Кто еще, кроме Сэма?» Не думаю, что мои дети впустили бы в дом Кецию Клермонт, несмотря на то, что она им понравилась и что она представительница власти. Детектива Престера? Может быть.
А потом до меня доходит ужасная, холодная истина, от которой все внутри сжимается. Я забыла кое о ком. Кое о ком, кому они доверяли. Кое о ком, кого они впустили бы в дом без сомнений, потому что раньше я доверяла ему настолько, что оставляла их с ним. Хавьер Эспарца. Хавьер, который исчез из тира сразу же после того, как отдал мне патроны.
Его машины не было на стоянке тира, когда я уходила. Он мог знать код от системы сигнализации. Он видел, как я включаю и отключаю ее, видел, как это делают дети. Хавьер Эспарца прошел военную подготовку. Он знает, как похищать людей – как похищать их тихо.
Я пытаюсь сказать это – и не могу. Не могу издать ни звука. Мои легкие горят, и я лихорадочно втягиваю воздух, чтобы охладить их. Игровой контроллер Коннора в моих руках кажется теплым, словно живое тело, и я думаю о том, что тело моего сына сейчас уже может быть холодным, он может быть… но мой мозг протестует, он не дает мне закончить эту мысль. Хавьер, который легко мог взять дробовик из тира, из багажника своей машины. Хавьер, которому я доверяла присматривать за моими детьми. Которому они верили настолько, что могли впустить его внутрь, отключив сигнализацию. Который мог легко узнать у детей код и, выходя, снова включить ее.
«Ты кое о чем забываешь», – шепчет мне голос Мэла. Я вздрагиваю, потому что не желаю слышать этот голос в моей голове, особенно сейчас. Но он прав. Я кое о чем забываю…