Потом над ней навис кто-то по-детски ухмыляющийся.
На мгновение ей показалось, что это она сама смотрит на нее сверху вниз. Вот-вот скрестит руки на груди, уголок рта поползет вверх, формируя желчную усмешку, всякий раз появляющуюся, когда Лизе хотелось немного пожурить кого-нибудь. Эту привычку она подхватила у своей матери.
Прямо над ней, медленно надвигаясь, завис освещенный вспышками электричества лик, обрамленный ветвями вечнозеленых растений. Она дернулась и закусила губу, готовая ко всему – видя, что это не она сама, язвительная и раздраженная, а мужчина, бородатый и дикий, проведший, судя по его виду, все последнее десятилетие на каком-нибудь диком острове в компании доктора Моро, безутешно пытающегося заставить человеческое начало превалировать над звериным.
Со своего ракурса она могла разглядеть, что на нем не было рубашки, а его грудь была сплошь покрыта рубцами и шрамами. У незнакомца были кустистые изогнутые брови и уродливые уши. Его нижняя губа – темная, будто ее обладатель горстями ел чернику, – сильно отвисла, походя на букву «V». У Лизы замерзли ноги, и она попыталась вытащить их из воды. Лежащая в грязи и потихоньку заметаемая гонимыми ветром листьями, она знала, что похожа сейчас на наспех похороненный труп.
Мужчина обошел куст и встал над ней – голый и мохнатый, с ногтями, разросшимися до состояния когтей.
– Привет, – сказал Енот, наклоняясь, чтобы коснуться ее плеча – сперва ласково, но уже вскоре гораздо грубее, смелее. – Хочешь меня?
Его глаза остекленели, когда Джейкоб послал ему команду: прочь. Енот застонал и, бросив на него взгляд, говорящий «нет, только не снова», убрал руку с шеи Лизы, встал прямо – и вдруг с криком бросился наутек через поле.
Джейкоб опустился на колени и вытащил ее из воды – такую белую, с лицом в тине, со спутанными волосами, прилипшими ко лбу, и все еще такую красивую. Он не понимал, жива она или нет.
– Ты собираешься отпустить нас домой? – вдруг спросила она, и Кэти расплакалась.
– Да, – заверил он.
– Когда?
– Сейчас. Прямо сейчас.
– Слава богу.
Кэти выскочила из тени. В слезах, как Джейкоб заметил, она чем-то напоминала Бет. Упав рядом с Лизой, она уставилась подруге в глаза – а потом обвила ее руками и зарыдала еще горше.
– Ты нашла то, что искала? – спросила Лиза.
– Кто, черт возьми, знает? – ответила Кэти. Как ей казалось, Лиза еще не выглядела умирающей – и с каждой секундой приобретала все более здоровый вид. – Как ты?
– Более глупого вопроса ты мне еще не задавала.
– Правда?
– По-моему, да.
– Все равно скажи хоть что-то.
– Я чувствую себя как дерьмо.
– Лиза, ты сможешь встать? – мягко спросил Джейкоб.
– Не-а.
– Держись.
– Отличный совет, умник.
– С тобой все будет хорошо, – сказал он, твердо уверенный в своих словах.
Музы наблюдали за ними из леса.
Его брат и сестра были рядом.
– Они хотят тебя, – сказала Лиза.
– Они хотят нас всех.
Восхитительный гнев вернулся к нему тогда, в один внезапно сладкий момент, когда он почувствовал, как их влажные языки облизывают его мозг. Они звали. Они всегда звали его. Мощь их присутствия теперь тяготила сильнее всего, ибо они черпали силы для себя из его собственной сути. Где-то под шеей зародилось это знакомое ощущение, напряжение во лбу предупредило о назревающем кошмаре – об омуте, который вот-вот затянет его в себя снова, как встарь. Он упал вперед, роняя слюну с губ, – пронзенный насквозь мозг, пальцы и промежность горели адским огнем.
Длинные черные волосы Рейчел были завиты, будто в честь какого-то торжества. Собственно, для них всех настал момент невозврата: почему бы не отметить его. Но где же мама и папа? Джозеф стоял, уставившись на него, – весь напряженный, как и всегда.
Вернись к нам, Третий, сказала Рейчел, и ее голос звучал не только лишь в голове. Джейкоб никогда прежде не слышал, чтобы она его умоляла. Оставайся с нами, прошу.
– Нет. Теперь я знаю, что произошло. – Он мог вообразить, как отец пишет эту сцену; мир, ад и чистилище сходились на театральных подмостках в одной игре.
Джозеф все никак не мог оторвать глаз от Лизы. Пошли, сказал он. Тут все мечты обращаются в явь.
– Как-то неуверенно ты это говоришь, – заметил Джейкоб, и Рейчел обняла поникшие плечи брата, ладонями скользя по бицепсам Джозефа. Джейкоб мог только вообразить, каково это – когда кто-то любит тебя так сильно. Он почувствовал укол восхищения и ревности. Нечто из леса шепотом звало их всех по именам – минувшие годы отшлифовали его похоть, и оно желало выплеснуть ее снова. Джозеф усмехнулся, точно зная, что сейчас происходит в голове Джейкоба, и вскоре Рейчел захихикала – мерзко и сухо, звуча не более живо, чем хрустящий под ботинком жухлый лист.
Третий…
– Все кончено, – отрезал он.
Ну нет. Ты же сам этого не хочешь.
Грязь присосалась к ногам Джозефа. Раздались сердитые чавкающие звуки, когда он сделал несколько шагов вперед. Его взгляд переместился с Кэти на Лизу и обратно.
Держу пари, она вскоре скажет, что ты ей нравишься, сказал он, пытаясь звучать как можно более едко и саркастично. Но такой голос больше подошел бы очень капризному ребенку, чем взрослому мужчине. Но оно тебе нужно? После всего, что вы пережили?
– Ты мне правда нравишься, – пробормотала Кэти за спиной. – По-настоящему.
Джейкоб отстраненно кивнул. Практически осознанное электризованное напряжение неба хорошо отвечало его собственным чувствам в этот момент. Мигрень тянула за мозги, как леска – за крючок, увязший в пасти рыбы. Дыхание Лизы задавало ему ритм; всхлипывания Кэти повторяли его пульс.
Отдай свою любовь мне, умоляла его сестра.
– Господи Иисусе, – пробормотал он. – Перестань.
Некоторые смерти длятся слишком долго, чтобы быть всего лишь смертями. То, что должно быть единым, – сливается: чувство паники, аномальные жидкости, скользящие через мозг к височной доле, плоть и кровь встречаются в сердце гнева. Черные глубины пруда звали его. Джейкоб понял свое положение на шкале природы в это мгновение. Рейчел двинулась вперед, совсем как в тот день, что задал начало их смертям, протянула руку – и возложила ему на шею. Джозеф верным псом двинулся за ней, и все трое сошлись вместе – так должно быть всегда, – когда Джейкоб повернулся лицом к воде.
Музы, все как одна, тоскливо взвыли. Джейкоб сжимал и разжимал кулаки, ощущая жжение в пальцах, пламя в сердце. Папа не стал бы писать счастливый конец. Музы со всех сторон обступили их, толпясь – голые жертвы на заклание, – распевая все ту же унылую песнь.
– Где Офелия? – спросил он.
Кто-то указал ему под ноги, и, обернувшись, он увидел ее – едва ли заметную под высокой травой. Ее желтые глаза-блюдца смотрели на него, мигая так же любяще, как встарь, чувственные и яркие. В руках она держала свое дитя.
Интересно, чего ты ожидал, бросил Джозеф.
Ребенок был мертв.
Это ничего для тебя не значит, напомнила ему Рейчел.
– Боже, – пробормотал Джейкоб, – еще как значит.
Офелия поднесла к нему дитя, будто подношение. Она захныкала: «Мой господин, мой господин…» – потому что это было все, что она могла сказать. Младенец пролегал меж них как Рубикон, и Джейкоб коснулся того места, где должен был быть его лоб, ощутив прохладу и безвредность мертвой плоти. Музы молча созерцали действо. Дождь ослабевал с каждой минутой; Джейкоб не знал, к кому теперь обратиться за советом. Ухмыляющийся и такой же красивый, как всегда, Джозеф, казалось, знал ответы – но не хотел их давать.
Музы, лицо к лицу, обступили его плотнее. Носы тыкались ему в подмышки, груди мягко вдавились в виски. Он чувствовал, как их лапы скользят по спине – будто он угодил в давку в час пик в вагоне метро. Клубясь, как воды омута, они внимательно изучали его с изумленными глазами. В руках Офелии, прижатый к груди, лежал их наследник – сверток без единой различимой черты.
Единственные два слова, которые еще могли иметь для них какое-то значение – «любовь» и «отказ», – схлестнулись в этой точке, где они впервые узнали настоящую цену страсти. Джейкоб оглянулся и увидел в тени Кэти и Лизу, которые постепенно все больше и больше отдалялись от него самого. Воспоминания о живых братьях и сестрах колотились о лед настоящего, обнаруживая собственную смертность – и оставаясь там, где они открыли правду о том, сколь нераспутываемым может стать узел любви. Сон сирены Офелии дал им дар поэзии, и его дитя пострадало из-за этих нужды и похоти.
– Мы не подвели, Офелия, – сказал Джейкоб с улыбкой.
Она провела пальцем по его губам, разгладила брови.
– Ты любишь меня?
– Конечно.
Тьма закружилась вихрем, когда Кэти напряглась.
Офелия ответила на его улыбку.
– Это все, чего я когда-либо хотела, Джейкоб.
Она привела его на уже расчищенное место, и они вместе похоронили ребенка. Одни музы помогали копать, другие спали, третьи ждали восхода солнца. Топливо его кошмаров прошло алхимическую возгонку, и он сделал для муз то, что, как он желал, Бог однажды сделает для человечества, – забрал плод знания назад.
Музы уменьшались, возвращались в свои исходные размеры и разбегались прочь, и кустарник теперь кишел животными, которые были людьми, но очистились. Они свистели и пищали, зная, что он рядом, но не заботясь, не благодаря и не прощая его – примиряясь и с даром, и с проклятием того, что он сперва даровал, а потом забрал. Джозеф и Рейчел, глядя за этим отступлением во все глаза, сновали туда-сюда, будто могли что-то выиграть от возвращения невинности в дикую природу.
Первые лучи рассвета заиграли на блестящей чешуе, и взгляд глаз, которые остались без век и никогда больше не моргнут со звуком блоп-плоп, задержался на Джейкобе. Очень осторожно взяв рыбу в руки, он опустил ее в пруд, где она и исчезла.
«Конец,