«Повесть о капитане Копейкине» содержала в себе очень острое политическое жало. И это было верно угадано петербургской цензурой, потребовавшей от автора либо выбросить всю «Повесть», либо внести в нее существенные исправления. Гоголь не жалел усилий, чтобы спасти «Повесть». Но все усилия оказались безрезультатными. 1 апреля 1842 года цензор А. Никитенко сообщил ему: «Совершенно невозможным к пропуску оказался эпизод Копейкина — ничья власть не могла защитить его от гибели, и вы сами, конечно, согласитесь, что мне тут нечего было делать».
Гоголь был весьма огорчен подобным исходом дела. 10 апреля он писал Плетневу: «Уничтожение Копейкина меня сильно смутило! Это одно из лучших мест в поэме, и без него — прореха, которой я ничем не в силах заплатать и зашить». Писатель был убежден, что без Копейкина издавать «Мертвые души» невозможно.
Повесть о Копейкине давала автору возможность включить в поэму тему героического 1812 года и тем самым еще резче оттенить поведение чиновников губернского города, характерную для них вакханалию эгоизма красотой человеческого духа, нравственным величием подвига в защиту отечества. Почтмейстер недаром заметил, что из этого рассказа писатель мог бы сделать «в некотором роде целую поэму».
Сильный и мужественный, исполненный человеческого достоинства, Копейкин являл собой разительную противоположность бессердечию и произволу столичной власти, трусливой и жалкой губернской знати. Всем этим людям противостоит Копейкин — смелый, добрый человек с героической и печальной судьбой. Никогда еще тема маленького человека не звучала у Гоголя с такой трагической, пронзительной силой, ибо маленький человек вырастает здесь в фигуру величественную — в защитника и спасителя Родины.
Повесть о Копейкине всего лишь «на миг» отвлекала читателя от затхлого мира собакевичей и чиновников губернского города, но эта смена впечатлений создавала определенный художественный эффект и помогала отчетливее выразить идейный замысел всего произведения, его обличительный смысл.
Вот почему Гоголь так дорожил Копейкиным. Чтобы спасти «Повесть», пришлось пойти на серьезную жертву: пригасить в ней сатирические мотивы.
В течение нескольких дней писатель создал новый вариант «Повести о капитане Копейкине», «так что, — писал он Прокоповичу, — уж никакая цензура не может придраться».
Копейкин теперь как бы сам стал виноват в своей горькой участи. В письме к Плетневу от 10 апреля 1842 года Гоголь писал еще о «Копейкине»: «Я лучше решился переделать его, чем лишиться вовсе. Я выбросил весь генералитет, характер Копейкина означен сильнее, так что теперь видно ясно, что он всему причиною сам и что с ним поступили хорошо».
В этом варианте повесть о Копейкине появилась в печати. Лишь после 1917 года была восстановлена ее доцензурная редакция.
Главную роль в сюжете «Мертвых душ» играет Павел Иванович Чичиков. Чичиков — единственный персонаж, история жизни которого раскрыта во всех деталях. Историческая новизна характера заставила писателя заняться его всесторонним художественным исследованием. Чтобы понять Чичикова как общественно-психологический тип, надо было осмыслить тайну его происхождения и постигнуть те жизненные условия, под влиянием которых формировался его характер. Манилов и Собакевич, Коробочка и Ноздрев показаны Гоголем более или менее статично, то есть вне развития, как характеры, олицетворяющие уклад жизни, вполне устоявшийся, неподвижный, рутинный. Они везде одни и те же, вопрос о формировании таких характеров не возникает. Одному Плюшкину дана в поэме «предыстория», но это история вырождения «мудрой скупости» в «прореху на человечество». Статичность характера вполне соответствовала застойности быта и всего образа жизни подобных людей.
К характеру Чичикова Гоголь подошел иначе. Чичиков, выражавший явление новое, еще только зреющее, должен был быть изображен по-другому, иным способом. Характер его показан в непрерывном развитии, в столкновении с различными препятствиями, возникающими на его пути.
Жизнеописание Чичикова гораздо полнее, чем любого из персонажей «Мертвых душ». Перед нами проходит вся жизнь героя. Писателю было важно показать этот характер и в его истоках — социальных и психологических, и в процессе его последующего развития.
Чичиков — «новый» человек в России, вызывавший к себе величайший интерес и любопытство. То было время, когда истинным хозяином жизни становился капитал. Без роду и племени, он бесцеремонно вторгался в светские гостиные и все более напористо оттеснял в различных областях общественной жизни дворянскую аристократию.
Прослышав о миллионах Чичикова, все губернское общество потянулось к нему. Но так же быстро оно отпрянуло от него, как только узнало, что никаких миллионов у него нет. И «прилив» и «отлив» дали Гоголю материал для тонких психологических наблюдений.
Для Гоголя Чичиков — вовсе не мелкий жулик. Писатель видел неукротимую энергию Чичиковых в их стремлении к капиталу, к «миллиону». Видел, что Чичиковы, стремясь к «миллиону», освобождаются от всего человеческого в себе и беспощадны к людям, ставшим на их пути.
Гоголь хорошо понимал ту страшную угрозу, которую нес народу Чичиков. Чичиковщина проникала в души все большего числа людей, шире становился круг тех, которые испытывали «нежное расположение к подлости» при виде «миллионщика». Чичиковы угрожают пошлый мир сменить миром воинствующей подлости. Пошлый мир «мертвых душ» исторически обречен. Чичиков же растет как «приобретатель, хозяин», растет безнаказанно, при тайной зависти к его силе.
«Мертвые души» — произведение энциклопедическое по широте охвата жизненного материала. Это художественное исследование коренных проблем современной писателю общественной жизни. Здесь вскрыты ее самые острые социальные противоречия. В композиционном отношении главное место в поэме занимает изображение помещичьего и чиновничьего мира. Но идейным ее стержнем является мысль о трагической судьбе народной. Правда, «люди низкого класса» изображены не крупным планом и занимают в общей панораме событий скромное место. Гоголь при этом иронически ссылается на вкусы «читателей», которые «неохотно… знакомятся с низкими сословиями». Но значение тех немногих эпизодов, в которых непосредственно изображается народная жизнь, в общей концепции произведения чрезвычайно велико.
Среди образов крепостных крестьян мы не видим характеров столь же яркой художественной силы, как среди помещиков. Но тем не менее типажи, представляющие крепостную Россию, весьма разнообразны. От малолетней девочки Пелагеи — той самой, которую Селифан корил в незнании, «где право, где лево», — до безымянных, умерших или беглых мужиков Собакевича и Плюшкина, которые не действуют, а лишь мимоходом упоминаются, перед нами проходит обширная галерея персонажей, многоцветный образ народной России. Этот образ проникнут у Гоголя той атмосферой сердечности и благородства, которая заставляет нас вспомнить самые проникновенные лирические страницы «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Тараса Бульбы». Широкий размет души, природная сметка, мастеровитость, богатырская удаль, чуткость к слову, разящему, меткому, — в этом и во многом другом проявляется у Гоголя истинная душа народа.
Изображение народа проникнуто у Гоголя поэзией. От «Вечеров на хуторе» и «Тараса Бульбы» идет прямая дорога к лирической атмосфере многих страниц «Мертвых душ».
Повествование в «Мертвых душах» то и дело прерывается взволнованными лирическими монологами автора, оценивающего поведение героя или размышляющего о жизни, об искусстве. Наибольшего напряжения достигает лирический голос автора на тех страницах, которые непосредственно посвящены Родине, России, ее будущему. Будущее России никогда еще с такой страстной силой не вторгалось в изображение крепостнической действительности. Впервые в русской литературе будущее становилось судьей настоящего.
Лирические монологи Гоголя — примечательное явление и с точки зрения художественной. В них угадываются завязи нового литературного стиля, который позднее обретет яркую жизнь в прозе Тургенева и особенно в творчестве Чехова.
В сознании писателя далеко не сразу определились жанровые особенности «Мертвых душ». Сложный и оригинальный замысел требовал для своего воплощения и соответственных художественных решений. Привычные жанровые схемы казались Гоголю неподходящими. Надо было совершенно по-новому завязывать сюжет и композиционно его развертывать.
На начальном этапе работы Гоголь назвал свое новое произведение романом. Характерно замечание Гоголя в письме к Пушкину: «Сюжет растянулся на предлинный роман». Это слово «роман» мелькает еще несколько раз в гоголевских письмах. Одновременно в письмах начинает проскальзывать и другое слово — «поэма». Например, 12 ноября 1836 года он сообщает Жуковскому из Парижа о том, как идет работа над новым произведением: «Каждое утро, в прибавление к завтраку, вписывал я по три страницы в мою поэму…» Гоголю все еще неясно, в какую жанровую форму выльется его художественный замысел. 28 ноября того же 1836 года он пишет Погодину: «Вещь, над которой сижу и тружусь теперь, и которую долго обдумывал, и которую долго еще буду обдумывать, не похожа ни на повесть, ни на роман, длинная, длинная, в несколько томов, название ей «Мертвые души» — вот все, что ты должен покамест узнать о ней». Однако впоследствии Гоголь все более убежденно склонялся к мысли, что его новое произведение — поэма. Но поэма не в традиционном, а в каком-то особом значении слова.
Такое необычное определение прозаического произведения Гоголь несколько позднее теоретически обосновал в набросках к «Учебной книге словесности для русского юношества».
Рассматривая в них поэзию повествовательную, Гоголь выделяет в ней несколько видов в зависимости от широты охвата жизненных явлений. «Величайшим, полнейшим, огромнейшим и многостороннейшим из всех созданий» Гоголь называет эпопею, являющуюся достоянием древнего мира и наиболее совершенно выразившуюся в «Илиаде» и «Одиссее». Характерная особенность эпопеи в том, что в ней отражается целая историческая эпоха, жизнь народа и даже всего человечества.