– Потому что это часть проклятия. Когда-то у меня был боевой конь. Я получил его в дар от магов как символ моей победы в каждом бою, – сказал Карломан. – А накануне моего похода против некроманта конь пропал, а с ним и удача.
– А где он сейчас? – продолжала допытываться я (просто сразу вспомнилось предсказание Ленорман о том, что она видит меня на коне).
– Никто не знает! Но я надеюсь найти его, – с грустью ответил Карломан.
Потом он вдруг вскочил с места и отошёл к окну, встав под светопад лунных лучей.
– Эжени! – прошептал он. – У меня есть подарок для тебя!
Я подошла к нему, тоже ступив в серебряный свет. В его лучах моя несуразная длинная кружевная ночная рубашка, каких я никогда не носила в обычной жизни, а тут надела из уважения к хозяйке заведения, выглядела, словно бальный наряд золушки, не хватало только туфелек, зато очень хорошо смотрелся педикюр с мелкими стразами.
– Вот! – сбивчиво начал Карломан. – Я сорвал его для тебя. Конечно, в этом мире живых цветов не найти, но я…всё же…
Он замолчал и преподнёс мне розу с засохшими лепестками, которая выглядела точь-в-точь как та, что была в моём сне. Я вспомнила, что фраза «ма флёр» переводится как «мой цветок», и прикоснулась к потемневшему сухому стеблю, невольно дотронувшись и до пальцев Карломана. В миг, когда наши руки встретились, произошло чудо: роза вдруг расцвела! Лепестки из потемневших и скованных смертью превратились в свежие и благоухающие, стебель стал зелёным и упругим, а потом преобразился и принц.
Вместо скелета, сквозь рёбра которого виднелся пейзаж за окном, передо мной, совсем близко, стоял молодой мужчина с тёмными волосами, рассыпавшимися по крепким плечам, и ошеломлённо смотрел на меня, а рука его была тёплой и живой. Мне хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно, но моя рука дрогнула, и волшебство исчезло, снова вернув прежний облик всему вокруг, только в душе осталось что-то невыразимо светлое и прекрасное.
– Я буду хранить её! – сказала я, прижав засохшую розу к груди.
А Карломан церемонно поклонился мне, прошептав что-то волшебное на певучем французском. Потом мы ещё много говорили о каких-то пустяках, и я всё-таки уснула, но уже без сновидений, а проснулась, когда ко мне в комнату влетела взволнованная Жюли и, весело подмигнув мне, затараторила, переходя на конспиративный шёпот:
– О, дорогая Эжени! Как хорошо, что вы появились у нас! Ведь не с кем же словом перекинуться, одни мужчины кругом, а столько новостей! Я готова выдать вам все самые страшные тайны!
– Сделайте такую милость! – улыбаясь, сказала я, погладив розу, которую мне подарил Карломан.
– Ах! С чего же начать? – радостно залопотала она, сплетая руки в замок, и, закатив глаза, подлетела к потолку. – Свежее веяние моды потустороннего Парижа! Но это может подождать! Вышел новый указ Великого Окочура! А, впрочем, и это тоже потом. Наш алхимик хочет увидеться с вами. Хотя и это не главное! Вы знаете, что слышно о знаменитом некроманте-эстете Люроре де Куку? Это просто потрясающе! Вы не поверите!
– Что же слышно? – спросила я, вспомнив свой недавний сон.
– Говорят, он всё утро икал, как сумасшедший, словно его одновременно вспоминали все проклятые по обе стороны!
Я засмеялась, вспомнив, что в сердцах пожелала этому цветоводу-любителю икать три дня и три ночи. Подействовало? Или просто совпадение?
– У вас шпионы в доме некроманта? – спросила я, когда мне удалось принять серьёзный вид.
– Если бы! – всплеснула пухлыми облачными руками Жюли и упала на пол, словно гигантская капля. – К нему в дом невозможно пробраться!
– Тогда откуда эти сведения? – не отступала я.
Не скрою, мне уже стал интересен Заправила тринадцатого сектора. Было в нём нечто притягательное, как в фильме ужасов, смотреть который страшно, но оторваться невозможно.
– Из газет! – пояснила Жюли и, заметив мой скептический взгляд, добавила: – Не верите? Да они сейчас сами вам скажут!
«Газеты?!» – хотела удивиться я, но не успела, потому что Жюли открыла шкаф, и оттуда хлынула целая стая шелестящих страниц, похожих на диковинных птиц (многие из них даже были сложены в виде самолётиков или журавликов). Они окружили меня шумным, орущим на разные голоса роем, и мне пришлось срочно заткнуть уши, чтобы не свихнуться от их бесперебойного лопотания.
– Тихо! – крикнула я, и вся печатная братия умолкла, послушно зависнув подле меня. – Меня интересует только Люрор де Куку! И не бормочите все разом!
Данные, которые посыпались на меня как из рога изобилия, поразили моё воображение. Во-первых, они были в стихах, поэтому газетное бормотание напоминало литмонтаж агитбригады заштатного сельского клуба. Во-вторых, то, что я узнала, поразило моё воображение. А в-третьих, это преподносилось очень забавно и немного походило на шараду:
«Просится каждый поступок в строку –
Тем знаменит наш Люрор де Куку.
Ходит, как пишет, он – левой ногой,
И зачеркнёт, что не надо, другой…»
Я представила себе эту сказочную походку в совокупности с дьявольской улыбкой некроманта и усмехнулась. Надо же, какие дерзости позволяют этим газетам! Свобода слова просто зашкаливает! Странно. Газеты же продолжали свою речь:
«Третьей ногой (смертный всяк это знает!)
Он элегантно следы заметает».
– Стоп! – крикнула я, замахав руками на шевелящие бумажными крыльями листки. – Какой третьей?! У него, что, три ноги?!
Хотя…Речь, кажется, шла о некромантской трости. Следы, значит, заметает? В моих мыслях трость превратилась в помело, уносящее Заправилу тринадцатого сектора на некромантский шабаш, а повествование тем временем продолжалось:
«Вечно он выбрит, осанист, надушен,
Ценит живые и мёртвые уши,
И в час потехи шалит от души,
Щедро навесив побольше лапши».
«Скажите, пожалуйста! Лапшист надушенный!» – подумала я, хотя в глубине души уже ощущала, что хочу побеседовать с этим некромантом, а газеты продолжали:
«Стар он, но борозду портить не будет,
К порче пригоднее всё-таки люди.
Оченно их ему видеть охота,
Ажно с утра разразилась икота!
Видно, настала общенья пора,
Раз к нему тяга так бьёт из нутра!»
– Кто автор этой заметки? – спросила я, усмехаясь её вызывающему зубасто-ироническому стилю и прозрачным намёкам.
– Автор пожелал остаться «иксом»! – сообщил мне шелестящий листок.
– Как это «иксом»? – удивилась я.
– Очень просто! – конспиративным шёпотом пояснила Жюли. – «Икс» – это неизвестное!
Хмыкнув, я вооружилась лорнетом и ещё раз прочитала послание. Подписи не было. Действительно, мусьё «икс». Вместо подписи у самой кромки мятого листа значился адрес, дословно звучавший как «Рю де Муве Гарсон, 13» («улица Плохих Мальчиков, 13»), и время – естественно, 13:13. Что бы это значило?! Этот старый конь, Люрор де Куку, который, по его же словам, борозды не портит (но и глубоко не пашет, как гласит русская пословица), догадался обо всём и забил мне стрелку таким эффектным образом, потому что не знал, где я нахожусь?! В этом послании мне виделась завуалированная угроза, дескать, если я не явлюсь по адресу, то порча! Ведь раз я смогла заставить его икать, то страшно представить, что может сделать он мне в ответ!
– Не может быть и речи! Ты туда не пойдёшь ни с провожатыми, ни в одиночку! – пробасил Шарман, после того, как раза три пробежал глазами послание.
О нём супругу успела растрезвонить Жюли – возможно, за это её и звали «шарманкой»: как заведётся, не остановишь.
– Но почему?! – не отступила я, потому что мне уже накрепко втемяшилось в голову сходить на улицу Плохих Мальчиков.
– Мадемуазель не знает, что такое некромант, и, особенно некромант с Почётной Грамотой Бессмертия! – мрачно сказал Шарман. – Мало ей того, что он сделал с Базилем, с принцем и со всеми нами. Она, видимо, желает сама угодить в его гербарий!
– Какой гербарий?! – пробормотала я, и мне живо вспомнились засушенные розы, замершие в вазонах.
– Это тебе пусть алхимик расскажет, он всё рвался с тобой беседы беседовать, а мне недосуг, – недовольно проворчал Шарман и, ничего не объяснив, махнул рукой куда-то в тёмный угол и ушёл в соседнюю комнату.
Я сделала несколько шагов в указанном направлении и ощутила характерный запах, который полюбила ещё с седьмого класса, как только приступила к изучению моего любимого предмета, – аромат химических реактивов!
Я осторожно приоткрыла дверь, воровато заглядывая внутрь, и увидела типичную средневековую лабораторию. Всюду стояли разные склянки и горшочки, валялись молотки и кочерги, дымились тигли, а в дальнем углу комнаты была алхимическая печь, в которую сквозь смотровое отверстие как раз заглядывал хозяин этого магического безобразия. Старик гномьего роста, что называется, от горшка два вершка, стоял ко мне спиной, поэтому я не могла разглядеть его лица, но это только разжигало моё любопытство. Я уже хотела постучать в дверь, как подобает воспитанной мадемуазель, и войти, но меня остановил голос Базиля.
– Ну и как у нас с мечтой всех алхимиков – философскими камнями-мау? – деловито спрашивал он, словно был главой комиссии по приёмке объекта. – Ты так долго пыхтишь над своими опытами, что, казалось бы, должен уже создать целую кучу, а на самом деле получил только камень в почках.
– Если не прекратишь болтать, я добавлю тебе в еду зелье, от которого твой язык, а может, и ещё кое-что, завяжется узлом, Базиль, – спокойно сказал на это алхимик, регулируя огонь в печи.
– Понял! – весело отозвался оборотень, демонстративно завязав рот шейным платком, будто это моглоостановить бьющий оттуда речевой поток.
Алхимик вздохнул и покачав головой, отошёл в дальний угол, где принялся перетирать в ступке какой-то ингредиент, а я по-прежнему не мола разглядеть лицо хозяина лаборатории.
– А где Его Высочество? – спросил алхимик через некоторое время.