Вдоволь насмотревшись по сторонам и не найдя ничего, заслуживающего внимания, Со Ны де Кадавр от досады сжал кулаки так, что захрустели костяшки. Я подумала, что ему тоже пора было использовать вазелин, как и его костлявым наёмникам. Кстати, на руках некромант носил чёрные перчатки – возможно, кисти у него тоже были обезображены. Подняв голову, как одинокий волк, Со Ны де Кадавр издал жуткое горловое рычание, от которого у меня затряслись поджилки. Наверное, у него после оживления оказались повреждены голосовые связки… или такой мрачный гроул, достойный концерта в жанре готик-металл, был персональной «фишкой» этого некроманта?
В ответ на рычание прямо на цилиндр незваного гостя неожиданно посыпался какой-то мелкий мусор, что вполне могло случиться в старых домах. Со Ны де Кадавр ещё раз полоснул по потолку алым лучом из монокля и, резко повернувшись, пошёл прочь. Мы тоже разошлись по комнатам, но я так и не смогла заснуть, до утра просидев у окна и созерцая тёмные парковые аллеи. Других незваных гостей не было, но, может быть, они затаились до поры.
Утро выдалось немного мрачноватым, но тёплым. Сначала призраки из таверны долго летали по саду, проверяя, нет ли опасности для живых и полуживых, которым придётся оставить дом, но ничего подозрительного не обнаружили. Вероятно, все наёмники и сам Со Ны де Кадавр удалились, так никого и не обнаружив. Я, Карломан, Базиль, Фламель и ещё несколько мятежников вышли из таверны и отправились прочь через парк. Сзади сочился жар и слышался треск горящих дров. Я хотела оглянуться, но Фламель остановил меня со словами:
– Уходить нужно без оглядки, чтобы в памяти сохранился образ, к которому захочется возвратиться.
Я согласилась, и мы продолжили путь. Разумеется, мне, Базилю и Карломану втемяшилось в голову узнать, куда пойдёт Фламель и какие ингредиенты он планирует покупать. Алхимик сначала ворчал, что ему не нужны провожатые, особенно такие беспокойные, как мы, но вскоре смирился и зачем-то велел нам читать афиши и объявления на всех встречающихся столбах. Это показалось мне странным, зато Базиль развлекался от души, выискивая самые смешные.
– «Зоопарк вымерших животных открывает двери посетителям! В программе бритые мамонты, черепахи без черепов, хищные зайцы и…»
– Это не то, – со знанием дела перебил его Фламель, совершенно не разделявший веселье оборотня.
– «Вход в рай находится в следующем квартале, любовь с первого взгляда дёшево», – с ещё большим энтузиазмом продолжил Мурный Лохмач, тайком отрывая листок с адресом и пряча себе в карман.
Алхимик только укоризненно покачал головой.
– «Общий сбор самых известных людей потустороннего мира на территории психиатрической клиники», – растерянно прочитал Карломан, вопросительно глянув на Фламеля, но алхимик только развёл руками.
– «Салон красоты «Квазимодо» сделает из вас шедевр!» – Это бросилось в глаза мне.
Ни за что бы не пошла! И Фламель, похоже, был со мной согласен.
– «Услуги палача от головной боли!» – прочитал Базиль, выразительно показывая, жестами, какие это будут услуги, но это тоже не обрадовало алхимика.
– «Вечер встреч «Ужины из могилы» с Жозефом Бальзамо. Улица Сен-Клод, дом 1. Вход по приглашению», – сказал Карломан, добравшись до следующего столба.
– Вот оно! – обрадовался алхимик, подходя к принцу. – У Бальзамо можно пополнить запасы алхимических ингредиентов и последних новостей.
– Ты водишься с такими людьми, Фламель?! – хмыкнул Базиль, смерив старика хитрым взглядом, а потом добавил, повернувшись ко мне: – Бальзамо – отпетый авантюрист, более известный под именем граф Калиостро!
– Неужели сам Калиостро?! – поразилась я.
– Он талантливый алхимик и большой оригинал! – возразил Базилю Фламель. – И он никогда не подводил меня.
– А ему можно доверять? – усомнился Карломан.
– Доверять мы и не будем, – усмехнулся на это алхимик. – Просто придём в гости как зрители. У меня есть контрамарка. На ужинах бывают Вольтер, Мотескье, Дидро и другие интересные личности! Сама Жанна д'Арк однажды с неофициальным визитом прямо на боевом коне верхом в окно залетала. Нас ожидают приятные философские беседы, музыка, танцы.
В общем, оставалось дождаться ужина. Времени было достаточно для того, чтобы осмотреть стратегические важные места города, о которых говорил Робеспьер: почта, телефон, телеграф. Оказалось, что в потустороннем Париже они имеют более важное, глубокое и странное значение. Базиль сказал, что почта расположена вблизи известного на все времена Собора Парижской Богоматери, и что пересылкой здесь может заниматься каждый пижон. Я не поверила его болтовне, зная, что он любит зубоскалить по поводу и без, и, как выяснилось, зря.
На площади рядом с Нотрдам-де-Пари стоял разноцветный шатёр, а над ним парили голуби и будто прибитая к воздуху рекламная растяжка с надписью: «Главпочтамт потустороннего мира». В шатре, лениво отгоняя птиц, чинно восседал разряженный средневековый мужчина. Меня особенно поразило то, что у него, как у заправского щёголя тех времён, было стазу две шляпы: одна, в виде усечённого колпака, похоже, скрывала лысину, а вторая висела за спиной, словно сменная голова. Действительно, пижон какой-то! Для довершения эффекта из крышки стола, наверное, указывая на особую значимость служителя почтамта, торчали вверх остриями две чёрные стрелы, а рядом располагалась табличка, гласившая: «НЕ КАНТОВАТЬ!», и стоял кубок с вином (обычно такой знак на посылке обозначал особенную хрупкость содержимого). Казалось бы, что тут захватывать?! Всё проще пареной репы! Но мои спутники не разделяли моего оптимизма.
Мы остановились среди толпы прочих обитателей этих мест, стараясь не привлекать к себе внимания. Это было не сложно, потому что все ожидали какого-то грандиозного действа, не замечая нас. Неожиданно в одну из башен собора ударила молния, возникшая из пустоты, потому что никаких грозовых туч не наблюдалось, а потом в центре площади начало твориться нечто поразившее меня до глубины души. Голуби, словно по чьей-то команде упавшие с небес, начали слаженно двигаться по трём концентрическим окружностям, завораживая взоры этим бесконечным кружением, постепенно сжимавшимся к центру, которым был внезапно потемневший и ставший каким-то ветхим и страшным шатёр.
Только теперь я обратила внимание на то, насколько местные голуби отличаются от тех птиц, которых я часто кормила на улицах Парижа. Крылья этих голубей были похожи на клочья тёмного дыма, глаза горели, словно уголья, а клювы были снабжены приличными зубами. Когда все эти птицы потусторонья собрались к центру площади, произошло необыкновенное превращение: голуби, слившись в едином торнадо, окружили средневекового мужчину, вышедшего из шатра, и постепенно, будто сливаясь с ним, образовали подобие человека с головой птицы и крыльями из тёмного дыма. В это время молния ударила во второй раз, и этот гигантский человеко-голубь взмахнул крыльями и провалился сквозь площадь, ставшую вдруг похожей на тёмные облака.
– Вот это и есть пижон! – шёпотом проговорил Базиль. – Голубь, значит, по-французски. Через него Великий Окочур держит связь с великими Сущностями «Сниже», в том числе и с самой Противоположностью Жизни.
– Если нам удастся захватить почту, мы смогли бы сами вступить в Ней контакт! – добавил Фламель. – И рассказать всю правду о беззакониях, которые тут творятся.
В это время молния ударила в третий раз, и на площади снова возник разноцветный шатёр со средневековым некантуемым содержимым повышенной хрупкости. Вот тебе и пижон!
– В следующий раз я тебе телеграф покажу! – пообещал Базиль, а я уже вздрагивала от приближения каждого голубя.
В общем, впечатлений осталось море, а, когда день стал клониться к вечеру, мы отправились на улицу Сен-Клод, где нас ожидал ужин из могилы с самим Калиостро!
Контрамарка представала собой небольшую квитанцию, на которой были указаны цифры 90-60-90 (телефон экстренного вызова Калиостро или параметры гостей ужина?) и красовалась маленькая приписка: «При входе сказать пароль».
– А почему здесь нет точного указания пароля? – поинтересовался Карломан.
– Потому что пароль по контрамарке гость может назвать сам, какой в голову придёт. Если стражи сочтут нужным, они пропустят гостя, – пояснил Фламель, высоко подняв квитанцию, словно выставляя её напоказ.
Стражами оказались вертикальные опоры в виде мужских фигур, стоявших по обе стороны от входа, куда уже толпилась небольшая очередь. Каждого нового посетителя стражи грозно вопрошали:
– Пароль?!
Далее следовала непереводимая игра слов из уст желающего попасть к Калиостро, после которой некоторых стражи выдворяли, взяв за шиворот каменной ручищей. Когда очередь дошла до меня, я пробормотала что-то невразумительное, получив в ответ дополнительный вопрос, как на экзамене по химии:
– Кес ке се?! Да она по-французски ни бельмеса! – Стражи, сдвинув брови, сурово глянули на меня каменными глазами. – Что она там бормочет?!
В моих мыслях от волнения осталась только одна фраза, которую я и произнесла с торжественностью пионерской клятвы:
– «Шьёрт побьери!»
Как ни странно, этого оказалось достаточно. То ли мои размеры были близки к тем, что указывались в контрамарке, то ли ещё по каким-то критериям, но стражи одобрили мой вход, и я беспрепятственно проследовала внутрь, попав в призрачный полумрак довольно большого зала, полного самых разных гостей, словно сошедших со страниц учебника истории. Я узнала Мольера и Дюма, рядом с которым стояли бравые мушкетёры, мадам де Помпадур и других – всех невозможно было перечислить.
Я немного успокоилась, когда увидела поодаль Карломана. Фламель и Базиль уже бродили среди гостей, беседуя и кланяясь знакомым, а мы с принцем решили отойти к стене и присесть на небольшой диван, чтобы не привлекать к себе внимания. Основное действо началось на небольшой импровизированной сцене, где в луче света появился смуглый и широкоплечий хозяин вечера и тепло поприветствовал всех, сорвав бурю аплодисментов.