– Почему же? – с деланным удивлением спросил Великий Окочур, видимо, умиляясь моим ответом.
– Потому что у вас нет лица! – абсолютно искренне сказала я. – Вот если бы я могла видеть вас, ваши глаза, мне было бы не так страшно!
– Ваша Смертоносность, я прошу вас простить моей невесте эту дерзость! – почтительно сказал Люрор де Куку. – Она слишком молода и не знает здешних порядков! И…
– Не извиняйтесь, советник! Тем более что она права, – неожиданно перебил его Великий Окочур. – И я, пожалуй, исполню это невинное желание.
Мрак внутри капюшона вдруг преобразился, обретая формы. Правда, это всё-таки была не настоящая телесная оболочка, а скорее что-то вроде плотного фантома, и, тем не менее, через мгновение на меня смотрел седовласый мужчина, правильные черты лица которого придавали его внешности какой-то особый благородный лоск. Такую внешность было бы впору иметь мудрецу, познавшему все тайны мира, если бы не его огромные выпуклые глаза.
Лишённые радужек и зрачков, они, казалось, представляли собой сплошную мозаику из сотен осколков разноцветных стёкол, видимо, вобрав в себя смертоносную силу взгляда всех уничтоженных Великим Окочуром некромантов. И за этим стеклянным фасеточным калейдоскопом своеобразного имаго потустороннего мира таилось мрачное, мертвенное сияние, словно во тьме души Великого Окочура теплилась небольшая, но яркая свеча интереса ко мне. Жуткий взгляд! К тому же мне показалось, что он нескромно устремлён в глубокий вырез моего декольте, проникая в самые сокровенные глубины.
– Так лучше? – спросил Великий Окочур, обнажив в плотоядной улыбке пожелтевшие от времени и острые, как заточенные ножи, зубы.
Такими можно было легко прокусывать шеи на досуге, а то и что потвёрже, например, грызть гранит науки в прямом смысле этого слова и зажёвывать сталью характеров. Мало того, что у этого экземпляра огромные фасеточные глазищи, как у Вельзевула – повелителя мух, так он, кажется, ещё и самая настоящая акула некромантского дела, хотя и окочуренная!
– Да, – собравшись с духом, выдала я. – У вас очень запоминающаяся внешность, Ваша Смертоносность!
– А вы так восхитительно живы и обворожительно юны, белль фам! – прошептал в ответ Великий Окочур.
Я мучительно пыталась вспомнить, что означает на французском «белль фам». Похоже, он сделал мне комплимент.
– Брак среди некромантов – неслыханная редкость. Обычно они слишком самодостаточны, чтобы связывать себя подобными обязательствами. И все эти годы я был уверен, что холодное сердце моего первого советника вообще никому не суждено покорить! – сказал тем временем мой жуткий собеседник. – Поведайте же мне страшную тайну о том, что вы предприняли, чтобы очаровать Люрора де Куку? В чём ваш секрет?
– Не знаю, – честно призналась я. – Я ничего не делала специально.
– А как вы познакомились? Чем привлекли его внимание? – продолжал допытываться Ле Гран Фушюз.
– Ну я…навела на него порчу, – пролепетала я, потупив взгляд. – Случайно.
Это вызвало тихий смех Великого Окочура и сдержанную улыбку моего жениха.
– И вы позволили навести на себя порчу, советник? – весело спросил Хозяин потустороннего Парижа, остро взглянув на Люрора де Куку, так что эта весёлость сразу показалась мне напускной.
– Чего не сделаешь ради любви? – смиренно кивнул Люрор де Куку.
– Ради любви… – задумчиво и тихо проговорил Ле Гран Фушюз, бросив проницательный взгляд на меня, а потом на моего жениха. – Мне казалось, что вы поклонник уже достаточно распустившихся цветов, а не робких бутонов, не успевших ещё расцвести. Хотя в них, бесспорно, есть своя прелесть.
– Что ж, – во всеуслышание провозгласил Великий Окочур, – тем интереснее будет проходить проверка вашей избранницы! Я ведь так и не назначил дату?
– С вашего разрешения мы отложим ритуал недели на две, – осторожно сказал Люрор де Куку. – Эжени тяжело перенесла переход и ещё не успела адаптироваться к местному времени и пище, не говоря уже об отточенности умений. Она…
– Шесть дней! – холодно сказал Великий Окочур, бесцеремонно перебив моего жениха.
Затем он встал, остановив собравшегося подняться вслед за ним Люрора де Куку. Нетерпеливый жест Великого Окочура, к моему удивлению, казалось приковал некроманта к стулу, заставив моего жениха побледнеть и непроизвольно коснуться шеи, словно на неё захлестнули удавкой.
– Нет-нет, советник! Это меня ждут дела, а вы наслаждайтесь оперой и обществом вашей невесты! – повелительно сказал Ле Гран Фушюз, а потом, повернулся ко мне и добавил, обнажив в хищной улыбке острые зубы: – Мы скоро встретимся, мадемуазель, и вы проворкуете мне ещё что-нибудь такое же милое, как вы сами!
После этого его образ задрожал и рассеялся под натиском мрака, хлынувшего изнутри. Дольше всего оставались видимыми его фасеточные глаза, будто постепенно рассыпавшиеся разноцветными стёклами. Когда превращение было завершено, Великий Окочур стремительно удалился из ложи. Мне понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться и прийти в себя от увиденного.
Я не слышала оперных арий, не ощущала ничего вокруг, кроме биения крови в висках. Когда все страхи отшумели, в голову пришла мысль, что мне представился шанс очень близко подобраться к Хозяину потустороннего мира – как раз то, чего так хотели мятежники. Но что толку, если я не знаю, как его обезвредить? Как я смогу противостоять тому, кто неизмеримо сильнее меня?! Ответ на этот вопрос мог дать только Люрор де Куку. Но можно ли было ему доверять?
Я искоса взглянула на своего жениха и быстро отвела взгляд, заметив, что он тоже смотрит на меня. Вид у него был вполне спокойный и даже довольный, что как-то не вязалось с недавней бледностью после жеста Великого Окочура. Что у него на уме? Кто этих некромантов разберёт?
Я посмотрела на сцену, чтобы отвлечься от мрачных мыслей. Опера шла своим чередом. Началась знаменитая ария, которую я любила с детских лет: «Сердце красавиц, склонно к измене…». Исполнял её сам Призрак Оперы, демонстрируя великолепный тенор. Местные потусторонние прелестницы, млея от красоты звучания этого голоса, с криками «браво!» бросали свои сердца на сцену вместо букетов.
Увидев это, я невольно вскочила со стула и слегка перегнулась через золотые перила ложи. В этот момент Призрак Оперы, видимо, окончательно войдя в образ, тоже вынул из груди сердце и бросил его мне. Я отшатнулась назад от неожиданности, когда этот странный знак внимания мягко опустился на мои ладони, заставив меня вскрикнуть от ужаса, вызвав смех зала. Я выронила сердце на пол, поздно осознав, то, что с улыбкой произнёс через мгновение Люрор де Куку:
– Оно тряпичное! Это шутка, ма флёр! Шутка, которой встречают каждую необычную гостью здешнего Гранд-опера!
Он наклонился, чтобы поднять сердце, а я заметила, что из этого бутафорского органа кровообращения вывалилась маленькая записочка, оставшаяся у меня в ладонях. Умирая от любопытства, я быстро спрятала её за корсаж платья и помахала рукой тенору, который поклонился мне под бурные аплодисменты зала.
– Неплохой экземпляр, – оценивающе сказал Люрор де Куку, рассматривая сердце, трепетавшее у него на ладони. – У нас есть целые лавки подобных вещей. В зависимости от цели можно заказать, например, с любовной тахикардией или, как в данном случае, с аритмией искреннего восхищения.
– Или такое, чтобы, как говорится, «инфаркт микарда, вот такой рубец»? – спросила я.
Люрор де Куку весело усмехнулся мне в ответ:
– Таких здесь и так в избытке, мы ведь в потустороннем мире, не забывайте, ма флёр.
– Так те сердца, что бросали певцу – тоже бутафория? – сделала вывод я.
– Конечно, – сказал некромант, – как и многое вокруг. Настоящие могут быть только у живых. У вас, например, у меня…
Он взял мою руку и неожиданно прижал к своей груди:
– Чувствуете, как бьётся?
Я отметила, что сердце билось учащённо. К чему бы это? Неужели тахикардия любовная одолела, или просто старость не радость? Впрочем, моё сердце тоже готово было выскочить из груди. Беседы с Великим Окочуром вредно сказывались на моём здоровье.
– Я, наверное, сделала что-то не так? – спросила я, когда чёрный экипаж повёз нас обратно в особняк некроманта.
– Вы нарушили все возможные нормы этикета, и привели этим в восторг Хозяина потустороннего Парижа, – хитро улыбаясь, сказал Люрор де Куку. – Уже много лет он никому не являл свой истинный облик, потому что боится ослабления своего воздействия на остальных некромантов. Духовное воплощение неуязвимо, в отличие от телесного. Никто и никогда не смел потребовать от него вернуть прежнее обличие, а с вашей лёгкой руки он пошёл на риск, как и следовало ожидать.
В этот момент мне показалось, что мой жених знает о планах мятежников обезвредить Великого Окочура с моей помощью и уже разработал какой-то свой план в этом направлении, но потом я отогнала эту мысль. Откуда ему знать это?
– А что за проверка? Зачем она нужна? – робко поинтересовалась я, потому что дата грядущего Окочуренного Технического Контроля висела надо мной дамокловым мечом.
– Во время этого действа он прикасается своей кромешностью к душе некроманта, чтобы ощутить уровень его силы, и либо надевает ему на шею магический парфорс, либо убивает, если не добьётся покорности, – пояснил Люрор де Куку.
– Магический парфорс?! – удивилась я. – Что это?
В ответ на мой вопрос мой жених неожиданно распахнул ворот рубашки и попросил у меня прикосновения. Я осторожно дотронулась до его прохладной холёной кожи и вдруг нащупала нечто вроде металлического ошейника, крепко обхватывавшего шею.
– Почему его не видно? – спросила я.
– Это призрачная цепь, она усмиряет на духовном уровне, – сказал Люрор де Куку. – Вы увидите её только тогда, когда сами получите такую же, в знак особого расположения Хозяина потустороннего Парижа к вам. У неё есть внутренние шипы – очень ощутимая вещь, чтобы приучить к смирению. Как видите, я такой же раб, как и все в этом мире, только более титулованный, и у меня не меньше причин ненавидеть существующий режим, который вы так метко назвали прогнившим, чем у простого обитателя местных трущоб.