Внутри лавки действительно было темно. Стоял устойчивый запах формальдегида — Зина узнала его сразу же, так как постоянно использовала в своей работе в морге. Кроме формальдегида, в воздухе пахло и другими медицинскими препаратами, и Зина без труда смогла бы назвать те компоненты, которые использовались для бальзамирования тел в морге. Она различала этот запах потому, что была специалистом, но всем остальным он должен был бы показаться весьма неприятной смесью из гниющих продуктов — к примеру, протухшей рыбы и подгоревших, прогорклых овощей.
На стенах были прибиты полки, на которых стояли чучела зверей и птиц. С огромным внутренним содроганием Зина увидела чучело застывшего в прыжке кота. С ее точки зрения, только психически больной человек мог сотворить такое с кошкой. Эта фигура просто вызывала ужас. Но Зина не могла не отметить, что работа выполнена мастерски. Кошка казалась совершенно живой. И от этого выглядела еще более жутко.
В глубине помещения был прилавок, на котором были разложены какие-то конторские книги — возможно, образцы работ, рисунки или фотографии. На стене тоже были полки, на которых вместо чучел стояли различные банки с реактивами и медикаментами. А за прилавком виднелась еще одна дверь, очевидно, ведущая в соседнюю комнату. В первой комнате, за прилавком, никого не было. Зина подошла ближе и вдруг застыла.
На полке, прямо над прилавком, все-таки стояло одно чучело. И оно производило особенно жуткое впечатление.
Это было чучело огромной белоснежной совы, которая когтями вцепилась в некое подобие ветки. Сова выглядела неправдоподобно живой. Белые пушистые перья блестели даже при таком тусклом свете.
Но самое жуткое впечатление производили глаза — Зина никогда не видела таких. Она даже специально подошла поближе к прилавку, чтобы разглядеть чучело.
Глаза совы были слишком огромными и… квадратными. Перегнувшись через прилавок, Зина уставилась на них. У чучела были вырезаны глаза, и кто-то вставил вместо них почти квадратные, блестящие камни яркого черного цвета, такие гладкие, что они отражали тусклый свет.
Глаза — камни… Это выглядело так жутко, что Зина содрогнулась. Ничего подобного она не видела в жизни! Ей подумалось, что если бы разглядела подобное чучело в пустом доме, то наверняка сбежала бы от ужаса.
ГЛАВА 19
— Нравится вам за моего Снежка? — Сзади неожиданно раздался дребезжащий, скрипучий голос, и Зина едва не подпрыгнула от неожиданности, даже больно стукнулась локтем о прилавок.
В лавку вошел старик — небольшого роста, лысоватый, в больших очках в роговой оправе на половину лица. На старике был черный кожаный фартук, а в руке он держал авоську с помидорами. Зина сразу поняла, что это сам мастер-таксидермист. Ходил на Привоз за покупками, ясно. Но почему не закрыл лавку?
— Добрый день, — вежливо ответила Зина. — Вы мастер, работаете здесь?
— Нет, жду трамвая! — хихикнул старик. — А шо, по-вашему, я забыл здесь? Вчерашний день?
— Если вы уходили, почему же не заперли двери? — вслух поинтересовалась Зина.
— А до сюда ни один халамидник без спросу не зайдет, бо местные фраеры уверены, шо я и за людей чучела делаю, или как? — снова хохотнул старик.
Несмотря на то, что он выглядел типичным старым одесситом, Зина вдруг почувствовала в нем что-то неприятное. Слишком пристальный, очень проницательный взгляд старика настораживал, вызывая противное ощущение, словно он ее изучает. И это изучение носит совсем не доброжелательный характер.
— И что милая барышня забыли в моей халабуде? Ходите до меня, шоб сделать чучело из любимой собаки? Она покусала вас в тапочки?
— Нет, — из вежливости улыбнулась Зина, хотя ей было совсем не смешно.
— Ясное дело, шо нет. Или как за то, шо нет? — старик пожал плечами. — Так шо вы скажете за моего Снежка?
— Снежок — это сова? — догадалась Зина.
— Снежная полярная сова! Редкость. Между прочим, записана за Красную книгу.
— Почему у нее такие странные глаза? — не удержалась Зина. — Почему вы вырезали ей глаза и вставили камни? И что это за камни? Они ценные?
— Галька с пляжа, — сказал старик, — на Фонтане насобирал. Это художество.
— Что? — не поняла Зина.
— Художество, говорю. Это мой внучок вырезал. Он такие поделки любит делать. Сказал, шоб за все лучше видел. Сова, мол, должна видеть за все, это же не люди. И сам глаза вырезал.
— Интересный у вас внук, — сказала Зина.
— Тот еще будет мастер! — снова невпопад хохотнул старик.
— Я как раз ищу вашего внука, — уцепилась за соломинку Зина. — Вы не знаете, где он может быть?
— Не знаю, — прищурившись, старик склонил голову на плечо и теперь смотрел на нее с какой-то ехидной ухмылкой. — А шо, вы не до пляжа?
— Простите? — не поняла Зина.
— Не до пляжа, говорю? — снова ухмыльнулся старик. — Мой внучок еще тот фраер! Он с барышнями до пляжей знакомится, а потом они сюда ходют и ходют. Вот досюда, как будто здесь Ланжерон!
— Я не познакомилась с вашим внуком на пляже, — пояснила Зина, — мне он срочно нужен по одному очень важному делу. Вы не подскажете, где я могу его найти?
— Нет, не подскажу, — старик перестал ухмыляться, и в глазах его появилась какая-то неприязнь, очень откровенная и даже агрессивная, — а если вы из органов НКВД, так идите туда, до куда шли!
— Я не из органов НКВД, — чуть смутилась Зина, — у меня другое дело.
— Моего внука я давно не видел. Подался он в моряки, вот и плавает десь-то. Да где угодно. Уже пару лет не видел. А может, подался до Москвы. Он до там учиться хотел, если сбежит с флота. Ничего не знаю я, да и знать не хочу. Нечего тут валандаться.
— Сова — это первая работа вашего внука, правда? — догадалась Зина — Поэтому вы ее так храните? С почестями?
— А шо, вам разве не за красив Снежок? Да за такого Снежка он мне полкассы делает! Красота! И мой внук руки приложил. Так шо идите, барышня, куда шли. Не светите до меня глазками, у меня и без вас работы хватает.
Старик явно выпроваживал ее вон. Зина сердилась на себя за то, что так неумело повела разговор и не сумела выпытать то, что ее действительно интересует. Но делать было нечего. Оставаться в лавке дольше казалось бессмысленным. Вежливо попрощавшись со стариком, Зина ушла. Вышла на улицу и остановилась, прислушиваясь к уличным звукам.
— Крестовская! Лопни за меня глаз! — раздался знакомый голос. С порога кабинета стоматолога ей приветливо махал ее сокурсник — рыжий Додик, который учился вместе с ней в одной группе еще на первом курсе, а потом его перевели в стоматологию. Родители Додика оба были стоматологами, и он просто вынужден был пойти по семейным стопам.
— Додик! Какими судьбами? — обрадовалась Зина.
— Так вот же мой кабинет! Ты заходи внутрь, посмотри.
Зина не замедлила воспользоваться приглашением. К ее удивлению, кабинет выглядел чистым, светлым и был оборудован по последнему слову техники. Зина разглядела новенькую бормашину и заграничные медикаменты в блестящих упаковках с иностранными буквами.
— Додик, почему такое странное место, Привоз? — спросила Зина.
— Ша, Зинуля, так это же золотая жила! Какой проходняк каждый день! И у всех, заметь, у всех болят зубы! Так шо каждый день я имею по несколько человек. А крестьяне, шо на Привозе торгуют, это не самые бедные люди.
Додик безмерно гордился своей практикой и жизнью. Слова полились на Зину как из рога изобилия. Кроме кабинета, который помог ему обустроить отец, Додик гордился своей женой и двумя сыновьями, которые учились в школе. Додик был обеспеченным, сытым, довольным, и Зина почувствовала некий укол зависти. Он был похож на ухоженную домашнюю собаку, которую каждый день выводит гулять на поводке упитанный, обеспеченный хозяин. Сама же Зина по сравнению с ним выглядела худым и лохматым уличным псом, который на помойках гоняется за костью. Может, это было и неправильное сравнение. Но сама Зина ощущала себя именно так.
— А что ты тут делаешь? — закончил Додик свой монолог, причем говорил он уже нормально, отметила Зина.
— Я была в лавке таксидермиста, — вздохнула она.
— О, этого мерзкого старика! Никто его здесь не любит. От него вонь, — с раздражением отозвался Додик.
— Ты хорошо его знаешь?
— Да уж… Та еще семейка. Больше как-то знаю его внука, Кирилла. Когда его милиция разыскивала.
— Милиция разыскивала? А за что? — Зина навострила уши.
— За драку, — сказал Додик, и Зина удивилась, ведь она была готова услышать совершенно другое, — он на Привозе подрался с грузчиками. Тот еще негодяй и наркоман.
— Почему наркоман?
— Потому, что раньше сидел на морфии. У деда ведь полно медпрепаратов. Я же видел, как врач, что с ним не все хорошо. А потом на таблетки перешел, и стал совсем неуправляемый. А как иначе могло быть? Старик сам его воспитал, в таком месте! Тут у любого психика поедет, среди дохлых животных. А про ребенка и говорить нечего. Совсем умом тронулся.
— Ты давно его видел? Старик сказал, что он уехал.
— Врет дед! Он все время тут шастает, этот Кирилл, с кралей своей. Да вот два дня назад его видел. Один приезжал. А раньше с ней.
— Это его жена?
— Нет. Просто какая-то фифа отвязная! И, похоже, она замужняя, потому что дед прямо беленится, когда внучок приходит с ней. Так что все очень непросто. Я слышал краем уха, что Кирилл с флота сбежал. Вот и колобродит.
— А где он живет, ты не знаешь?
— Почему же, знаю. Милиция сказала. На Болгарской, вместе с дедом. Там у деда квартира. На Молдаванке. Но я слышал, как дед кому-то жаловался, что Кирилл редко ночевать приходит. Все время проводит у этой женщины.
— Спасибо тебе, — обрадовалась Зина.
— Ты вот что… Я не знаю, зачем тебе нужен этот прохвост, но ты будь осторожна. Он опасен. Он наркоман, и способен на все, что угодно. Два года назад он подрезал человека на Привозе. Дело едва замяли. Я и сам видел, что он все время ходит с ножом. Не тот это тип, который будет разговоры разговаривать.