Ну и так далее.
Каждую среду Гликерия открывает комод и любуется. А иногда и во вторник.
Всё-всё в комоде есть: бархатные лоскутки, шёлковые шнурочки, бисер простой и бисер перламутровый, сломанные маникюрные ножницы, черепки фарфоровых чашек с цветочками, осколки зеркальца, обёртки от горького шоколада, речные ракушки, заграничные монетки, кленовые вертолётики, три настоящих хрустальных пробки от духов, застёжка от замшевой сумочки, медная пружинка, ложечка для мармелада, пять обойных гвоздиков со звёздочками на шляпках, сушёный инжир, крошки слюды, арбузные семечки с тигровым рисунком, а осколки от ёлочных шаров, персиковые косточки и пуговицы вы уже видели.
Только вот часов нет.
– Мне нужны часы, – сказала Гликерия продавцу в магазине.
– Очень полезная вещь! – восхитился продавец. – Вот вам наши лучшие часы.
Гликерия задумалась. Если часы полезные, то ими надо как-то пользоваться.
А Гликерия не умеет ими пользоваться.
– Очень просто, – сказал продавец. – Повесите их на стену, на крепкий гвоздик и будете на них смотреть. Иногда.
«Странный продавец, – подумала Гликерия. – Вот, например, обёртки от шоколада. Я достаю их из папочки и смотрю на них. Больше они ни на что не годные. Они очень яркие и восхитительно бесполезные. Если на часы можно тоже только смотреть – значит, они пользы не приносят».
– Беру, – кивнула Гликерия.
Только уточнила, на какой гвоздик часы вешать – на простой или на обойный, – и побежала с часами домой.
Часы висят на стене. Гликерия на них любуется. Очень красиво они стучат своим длинным хвостом. И стрелки блестят.
А тут один знакомый позвонил и говорит:
– Я слышал, что ты часы приобрела?
– Да, самые лучшие, – скромно сказала Гликерия.
– Значит, хоть сегодня ты придёшь к нам в гости вовремя?
– Приду, – покладисто кивнула Гликерия. – Уже собираюсь.
– Через полчаса? – подозрительно усомнился знакомый.
– Через полчаса, – охотно согласилась Гликерия.
– А может, через пятнадцать минут?
– Через пятнадцать минут, – не стала спорить Гликерия. И села на часы любоваться.
«Красиво звучит – “питнацатьминут”, – думала Гликерия. – Не забыть бы уточнить у знакомого, что это значит».
Вдруг что-то как засопело! А потом как бумкнуло! И ещё раз! Несколько раз!
– Ай, замолчите немедленно, я боюсь! – закричала Гликерия.
Но часы её не послушались. И замолчали только когда сами захотели.
«Скоро ночь, – подумала, вылезая из-под стола, Гликерия. – Пожалуй, не стоит оставлять их в доме».
И вынесла часы во двор.
Всю ночь часы хрипели и бумкали. А Гликерия за ними в окно подглядывала, спрятавшись за занавеску.
Утром вернула их в магазин.
– Дикие эти часы, недрессированные. Нет ли у вас каких-нибудь маленьких, неопасных?
– Вот вам самые маленькие. Только они сломанные – всё время опаздывают, – сказал продавец и дал Гликерии лакированную деревянную коробочку.
В коробочке кто-то тихонько цокал языком.
– Я себе часы завела. Маленькие, совсем ручные, – хвасталась Гликерия друзьям и знакомым.
Часы и впрямь ручные. По ночам не шумят, не хрипят, Гликерию не будят.
На ночь Гликерия укладывает часы спать в верхний ящик комода. Как раз между ложечкой для мармелада и речными ракушками. И видят они все тихие хорошие сны.
А то, что часы опаздывают, – так это просто они именно сегодня никуда не торопятся.
Как Гликерия.
Мышь Гликерия и холодная окрошка
Мышь Гликерия надела своё любимое платье – ну, то самое, с полосатыми рукавами и сиреневыми цветочками по подолу – и вышла из дому прогуляться.
Она погуляла сперва направо – до куста жимолости, потом ещё немного дальше – до зарослей папоротников, а потом почувствовала огромное желание остановиться и сказать: «Ффух!»
– Ффух!!! – сказала Гликерия. И добавила: – Какая жара!
Воздух стоял вокруг Гликерии плотным жарким коконом. И даже энергичные ффухания не отгоняли его от Гликериных разгорячённых щёк.
Гликерия сорвала лопух и сделала из него опахало. Но лопуховое опахало холодило только мордочку. И немножко – уши. А вот животу было по-прежнему жарко.
Причём, чтобы не обижать ни ту, ни другую щёку, Гликерии приходилось махать лопухом перед самым носом. И из-за этого она совсем не видела, куда идёт.
А что за прогулка, скажите на милость, если вы не видите окрестности, а видите вместо них болтающийся перед носом лопух?
Тогда Гликерия подумала: «Если я буду двигаться быстро-быстро, то получится так, словно на меня дует ветер. Ведь когда скатываешься с горки или качаешься на карусели – ветер всегда дует в лицо, даже в тихую погоду».
Гликерия бросила лопух и побежала вперёд со всех лап.
Ветер ударил ей в лицо, но через минуту стало почему-то ещё жарче. Гликерия запыхалась и решила остановиться. Уши у неё были мокрые, и с носа капало.
И тогда Гликерия ещё немного подумала и решила: надо что-то изобрести, чтоб оно само её везло.
Зашла Гликерия к одному знакомому, и тот дал ей свой велосипед. Покататься.
– Знаешь, – говорит один знакомый, – я полагаю, тебе это как раз подойдёт.
Едет Гликерия на велосипеде. Нос у Гликерии белый от страха. То правая нога высоко от земли, то левая. Боязно. Педали чавкают, колёса жужжат. Хвост норовит в спицах запутаться.
Всё равно жарко. Какая уж тут прохлада, когда того и гляди вывернется велосипед из-под Гликерии. Да и по сторонам смотреть некогда. Слева крапива – справа канава. Рулит Гликерия, старается.
И тут в один миг кончилась прогулка. Велосипед клацнул и схватил Гликерию за подол. И сжевал её сиреневые цветочки и оборочки.
– Ай! – закричала Гликерия и полетела с велосипеда.
Лететь было недалеко.
А велосипед тут же сверху на Гликерию упал и стукнул её везде.
– Спасибо, – вежливо поблагодарила одного знакомого Гликерия.
Велосипед вернула.
И пошла оборочки стирать и на место пришивать. И прикладывать пятачок к шишке на лбу.
А тут, пока оборочки сохли, один знакомый сам к Гликерии в гости пришёл. Она его холодной окрошкой накормила, а он ей и говорит:
– Я ошибся. Велосипед – это не для мышей.
И подарил ей самокат.
Вот повезло Гликерии!
Колёсики маленькие, тихие, совсем не страшные. Никто не клацает у колен. И земля совсем близко – вот колёсики, вот подножка, вот Гликерины задние лапки. Оборка над травой развевается.
Катится Гликерия, левой лапой от земли отталкивается. Ветерок Гликерию обдувает. Любуется Гликерия окрестностями.
На руль привязала Гликерия воздушный шарик – для красоты.
«Холодная окрошка – хорошая штука. От неё в голове появляются очень правильные идеи», – думает Гликерия.
Мышь Гликерия и зелёная шкатулка
Мышь Гликерия однажды в среду сказала сама себе:
– Соседа справа зовут Ромуальд. Соседку слева зовут Андалузия. Вот им повезло.
А я – Гликерия. Какая гадость.
«Интересно, – вздохнула Гликерия, – какая оса укусила родителей, когда они выбирали мне имя?»
Сняла Гликерия трубку и позвонила родителям.
И вежливо спросила их про осу.
– Фу, какая ты грубая, Гликерия, – обиделись родители. И пустились по волнам своей памяти.
– Ты была чудесная мышка, тогда ещё милая и вежливая. Потому что в ту пору ты только-только родилась и не умела разговаривать. И мы подумали – как мило звучит: мыша Луша.
«Я была просто обречена на дефекты речи, – подумала Гликерия. – Шепелявая мышь с дурацким именем».
Нет, с таким безобразием мириться нельзя.
Мышь – существо прекрасное. Имя ей нельзя подбирать абы как. Мыши – они похожи на нежные цветы. И имя Гликерия себе найдет такое – роскошное и изящное.
Роза… Астра… Сенфолия остролистная.
Легла Гликерия спать. Думает: «Пусть мне новое имя во сне приснится».
Оно тут же и приснилось.
Вскочила Гликерия и бегом к зеркалу. Смотрит – да, точно, так и есть! Оно!
– Я – Олеандра! И спереди Олеандра, и сбоку. – И с затылка на себя посмотрела через круглое ручное зеркальце: – Олеандра да и только.
Блестящее имя!
Мышь Олеандра наметила в связи с новым именем первоочередные дела.
Во-первых, надо позвонить всем друзьям и знакомым и объяснить им, что в телефонных книжках она теперь пишется на букву «О».
А то позвонят они Гликерии, а никакой Гликерии тут и нет. Так и растеряются друзья. А друзей терять обидно.
Во-вторых, надо срочно придумать от этого имени сокращение. Чтоб никакой больше мыши Луши. Мышь Леа. Восхитительно!
Друзья и знакомые очень удивились, но Олеандру записать на «О» согласились. Пока всех обзвонила – тут и вечер наступил.
Пошла тогда мышь Олеандра в спальню и достала зелёную шкатулку, где хранились рассыпанные бусы. Бусы пока пересыпала в блюдце, где раньше лежали колечки. Колечки сложила в пакетик, где до того хранились иностранные монетки. Монетки сунула в деревянную коробочку, где лежали поломанные ручные часы. В коробочке было ещё много места – как раз монетки поместились.
Потом она на всякий случай вымыла лапы.
Новое имя мышь Олеан… мышь Гликерия аккуратненько сняла, протёрла мягкой тряпочкой и в зелёную шкатулку положила. Пусть лежит. В следующую среду она его достанет и снова поносит немножко. Красивое имя. Нарядное. Не каждый же день носить. А то потускнеет, поцарапается.
«Впрочем, – подумала мышь Гликерия, – зелёная шкатулка не такая уж и маленькая. Вполне ещё парочка имён свободно влезет».
Надевать их можно будет во вторник и в четверг.
Мышь Гликерия и полосатый половичок
Мышь Гликерия любит гулять по длинной липовой аллее. Дорожки там чистые, ровные, белым песочком посыпанные. Так что оборочки ни за что не цепляются, не пылятся, погуляла Гликерия, – а они как новенькие. Вот гулять по склону оврага, в зарослях репейника, Гликерии совершенно не нравится. Она иногда пробует погулять там