Корзина между тем наполняется вытащенным из холодильника съестным. Вот баночка черничного варенья, вот коробка с пирожными, вот четвертинка арбуза.
А вот это – выкинуть. «Отринуть это немедля», – говорит сама себе строго Гликерия.
«Это» похоже на маслянистый жёлтый камушек. Когда-то это был сыр.
Его принесли Гликерии не очень частые гости. Были бы частые – знали бы, что Гликерия сыр совсем не любит. Вот абсолютно.
Друзья и знакомые Гликерии уже перестали удивляться. Мышь, которая не любит сыр, – очень большая редкость, так что можно гордиться этаким особенным знакомством.
Гликерия понесла бывший сыр к мусорному ведру.
В левой лапе.
И тут за спиной у Гликерии кто-то тихо и грустно сказал:
– Остановитесь, Гликерия! Не делайте этого!
Гликерия остановилась, разумеется. Головой покрутила: кто это её остановил?
– Это я, – сказал тот, кто остановил Гликерию. Он сидел на краю кухонного стола, свесив аккуратные ножки в белых чулках. – Позвольте представиться: Вениамин.
– Очень приятно, – кивнула Гликерия. – Я полагаю, что мне представляться не надо. Но извольте объясниться, отчего вы меня остановили? И вы вообще – кто? У меня на столе никто не сидел до вас.
– Я – Сырный Дух. Это я вас остановил.
Гликерия попятилась. Привидений она не любила.
– Нет, не пугайтесь! Я не опасный! У деревьев – дриады, у озёр – наяды, а у сыра – тоже есть духи. Как же сыру без духа? Про нас даже стихи пишут, не читали?
– Давайте лучше я вам чаю предложу, – нашлась Гликерия. Стихи она не читала.
Вениамин пил чай с вареньем и рассказывал:
– … А некоторые из наших любят, чтоб был свежий воздух. Живут только в сыре «Маасдам» – там много места и во все стороны видно, что вокруг. А один мой товарищ, так он простой совсем. Любит в плавленые сырки селиться. Говорит, зато там мягко и не сквозит нигде. А ещё есть такие… совсем нехорошие. Им неважно, какой сыр. Они любят любой сыр, если он в мышеловке.
Гликерия всегда полагала, что никаких мышеловок на свете не существует и мама пугала её просто так. Но уточнять не стала. А для поддержания беседы спросила:
– А вы лично какой сыр любите?
– Да я что… – смутился Вениамин, – я по-простому, без запросов. У вас мне было хорошо, сыр вы не ели, так что частые переезды мне не грозили… Только вот, конечно, кусок, который вы хотели выкинуть… Он уютный был, хороший. Старый уже, конечно, жёсткий, везде крошится всё, покосилось… но я привык…
Потом он покраснел и прибавил, застенчиво ковыряя ложечкой скатерть:
– Знаете, вообще-то, если честно, я бы в сыре «Дор Блю» хотел поселиться. Там, конечно, плесень, это не все любят… Но она такая красивая, эта плесень, – голубая… Конечно, я понимаю, вы-то сыр вообще не употребляете…
Гликерия хотела было уточнить, не расползётся ли плесень по всему холодильникову нутру. И ещё – как часто придётся менять сыр на новый. И ещё – как отнесётся Вениамин, если она всё же попробует поесть сыру. И ещё – обрадуется ли он, если Гликерии сыр понравится, или огорчится.
Но, глядя на раскрасневшееся от горячего чая с вареньем лицо Сырного Духа, она решила, что всё это вполне можно выяснить и потом, по ходу дела.
«Решено, – подумала Гликерия. – Завтра же куплю Вениамину кусочек сыра с плесенью. А чтоб плесень не расползлась, куплю сырницу. С крышкой. Да. Низ серебряный, а крышка стеклянная, а наверху шишечка гранёная, а от шишечки лучики радужные по всему холодильнику. А он пока что в старом куске переночует».
Вечером, когда Вениамин уже уснул на верхней полке чисто вымытого холодильника, Гликерия вытирала посуду.
И думала: а вдруг духи бывают не только сырные?
Может быть, удастся завтра выманить Духа Черничного Варенья?
Мышь Гликерия и солёные огурцы
Мышь Гликерия решила проверить, как поживают огурцы в теплице.
Огурцы, как оказалось, созрели. Были они зелёные, бодрые, колючие и даже на вид – хрустящие.
Обрадовалась Гликерия, сбегала скорее за корзиной и принялась огурцы собирать. Лапы ей колет; огурцы крепко сидят, крутит их Гликерия, крутит, чуть не зубами отгрызает, а они никак не желают собираться.
Набрала всё же упорная Гликерия полную корзину, принесла их на кухню и начала складывать на стол. Стол скатертью застелен, а на скатерти по краю белые кружева пришиты, с вывязанными сердечками (Гликерия их крючком всю зиму вязала из ниток под названием «ромашка»). Складывает их аккуратно, рядочками, любуется. Красиво – зелёные огурчики на красной клетчатой скатерти.
Вспоминает Гликерия, как были эти огурчики белыми гладкими семечками, которые лежали завёрнутые в мокрую тряпочку… Как вылез из каждого семечка нежный завиток ростка… Как она посадила их в маленькие горшочки и как потом появились два овальных листика. Как потом, уже в теплице, огурцы росли, ветвились, цвели махровыми колокольчиками – жёлтыми и оранжевыми. Гликерия даже хотела их в букет собирать, но потом передумала. Потому что уже собрала букет из цветов картошки.
И вот теперь – что бы такое замечательное из огурчиков сделать?
Решила Гликерия огурчики засолить.
Соль стояла у Гликерии на полке, рядом с холодильником, в пузатом деревянном бочонке с полосками.
Залезла Гликерия на табуретку, потянулась было, но глянула вокруг… и тут вдруг показалось ей, что она сейчас упадёт! Далеко-далеко внизу была красная скатерть с крохотными, едва различимыми отсюда, с высоты, огурчиками, ещё дальше была табуретка, а дальше всех был пол, покрытый полосатым половичком, сотканным из старых тряпочек.
Голова Гликерина совсем закружилась, ухватилась она, чтоб не упасть, за то, что было перед глазами. За бочонок с солью.
Бочонок из лапы Гликериной выскользнул, об пол кракнул, на пузатом боку закрутился волчком, – а соль из него по всей кухне высыпалась.
«Красиво, – обрадовалась Гликерия, – как будто зима!»
Соскочила она с табуретки и принялась по рассыпанной соли бегать. Пробежится из угла в угол кухни – и обернётся: красивые следы получаются?
Не поленилась ещё кеды принести и в них по соли пройтись: видно ли пупырышки, которые у кед на подошве? В кедах бегать было ещё интереснее, тем более что, пока она босиком бегала, у неё начала царапинка на пятке саднить. Не любят царапинки, когда их в соль суют.
Набегалась Гликерия, утомилась, присела на табуретку отдышаться.
И вдруг как подскочит!
Батюшки! Ведь соль рассыпать – это к ссоре!
Живёт Гликерия одна. Это что же – придётся ей ссориться с соседями? Как же с ними ссориться, когда скоро праздник и они как раз завтра собирались все вместе развешивать на заборах и деревьях флажки и фонарики? А потом пить чай?
Надо скорее поссориться с кем-то домашним. Оглядела Гликерия всё вокруг. И поняла: придётся ссориться с огурцами.
– Эй вы… – сказала Гликерия тихим, неуверенным голосом (она не очень умела ссориться и не знала, как себя вести). – Эй… вы… огурцы… Чего это вы тут разлеглись, а?.. Такие… зелёные! И мелкие! И колючие!!!
Тут Гликерия посмотрела на свои исколотые лапы, и голос её зазвучал увереннее:
– Да! Вы просто отвратительные, кривые, зелёные, колючие малявки!!! Вас даже солить противно! Лежат тут! Валяются!!! Валявки!
Огурцы молчали. То ли они сразу обиделись на Гликерины слова, то ли не хотели ссориться.
«Так не пойдет», – вздохнула Гликерия.
Ссориться надо с кем-то взаимно. Подошла она к зеркалу, присмотрелась к себе и решила сама с собой поругаться. Благо и повод прямо перед носом.
– Ой, вы только гляньте на неё! Какие уши!!! С такими ушами постеснялась бы из дому выходить, народ пугать! – начала Гликерия.
– Да ты на себя, на себя-то посмотри, – неожиданно ответила ей Зеркальная Гликерия. – У тебя же мало того, что уши, – ещё и ноги кривые! Хвост лысый! И умом ты не блещешь!
– У меня кривые? Я умом? – задохнулась Гликерия от неожиданной обиды. – Да ты!!! Да я!!! Да…
– Нечего на правду обижаться, – назидательно кивнула Зеркальная Гликерия. – У тебя и дома всё вверх дном, неряха! Ты посмотри, посмотри, какие у тебя полы! Могла бы и помыть!
– Я… я мыла, – попыталась оправдаться ошарашенная Гликерия.
– Могла бы и с мылом помыть, – пригвоздила Зеркальная Гликерия. Она вытянула шею, заглядывая Гликерии через плечо. – Это так-то ты их мыла? Да у тебя весь пол на кухне неизвестно в чём!
– Соль я там рассыпала, – пояснила Гликерия.
– Ну так что ты тут встала столбом, иди, хоть подмети всё это безобразие!
Гликерия хотела было совсем обидеться и отвернуться, но потом поднялась на цыпочки и тоже заглянула в ту, в зеркальную кухню. И фыркнула:
– Да как будто у тебя на кухне чище! Хе!
– Так я уже практически ушла подметать, – поджала губы Зеркальная Гликерия.
– И я подметать, – Гликерия отвернулась от зеркала и направилась за совком и веником.
Через пять минут всё было убрано.
«Пойти что ли, помириться с Зеркальной Гликерией? Всё же я ведь первая начала…» – вздохнула Гликерия.
Но из зеркала, откуда-то из глубины раздавалась весёлая песня: Зеркальная Гликерия навела порядок на кухне и принялась снимать с окон шторы – в стирку.
Она помахала Гликерии лапой издали, мол, она не сердится, но подойти не может: очень занята.
И тогда Гликерия с лёгким сердцем отправилась солить огурцы. Потому что на дне бочонка ещё осталось немножко соли. И смородиновых листьев, и укропа она в огороде надёргала, что ж им – пропадать?
Огурцы в её лапах по-прежнему молчали. И думали: «Мы не будем обижаться на Гликерию. Это у неё так – временное. Вот, например, наш сосед по банке – лист смородины, так он вечно груб… и матерчат. И то мы к нему привыкаем и не обижаемся…»
Мышь Гликерия и черничный чай
Мышь Гликерия совсем не любила болеть. Что хорошего, когда болеешь? Сидишь себе на постели, свесив лапки, хвост потеет, за ушами жарко.