– Эй, Вадим Евгеньевич! Вы не спите?
«Еще один ночной гость, – подумал я. – Надеюсь, без лома».
Я открыл дверь и вышел на крыльцо. Навстречу мне шла Жанна, помахивая сломанной веточкой.
– Ночь-то какая чудесная! – сказала она. – Пойдемте погуляем?
– Спасибо, уже нагулялся, – отозвался я, поворачиваясь к ней своим синяком.
– Ой! Что это с вами?
– Налетел на дерево. А дерево оказалось с кулаками.
– Ну вам просто страшно не везет! То электрические провода под боком, то… А кто это был? У нас в поселке вроде бы нет хулиганов.
– Значит, завелись. Хотите выпить?
– Хочу, – подумав, ответила Жанна.
Мы прошли на кухню, и я приготовил свой фирменный коктейль «Полынья».
– Пейте, пейте. Это вкусно. Сразу увидите скрытые пружины многих явлений в этом мире.
Она выпила свой бокал маленькими глотками, озорно поглядывая на меня.
– Какой у вас сейчас смешной вид! Как у пирата, пострадавшего во время абордажа. Знаете что: давайте сюда вашу аптечку, я все-таки медсестра. И обязана оказывать первую помощь.
Она обработала мой синяк свинцовыми примочками, смазала йодом поцарапанную щеку и разбитую губу. Потом строго приказала:
– Раздевайтесь.
– Рановато еще в постель, – отозвался я. – Давайте, Жанночка, немного поболтаем да выпьем. Это от нас никуда не уйдет.
– Дурачок, – улыбнулась рыжая ведьмочка. – Я хочу посмотреть, где вас еще настигло кулачное дерево.
Пришлось скинуть рубашку. На груди, боках, спине было довольно много синяков и подтеков, и Жанночка занялась их обработкой. Я держал в руке стакан и периодически прихлебывал. Надо было отдать должное ее профессиональному умению облегчать страдания больных. Здесь вообще, как погляжу, жили одни профессионалы. И били и лечили не хуже, чем в Москве.
– Ну все! Одевайтесь, – сказала она наконец.
– А стоит ли? Все равно потом придется снова освобождаться от одежды. – Я подошел к ней вплотную, мы молча обнялись и поцеловались.
– Не стоит, – прошептала она, расстегивая кофточку.
Утром я проснулся поздно. Жанны рядом со мной уже не было. Она улетела из моей постели, как ранняя зеленоглазая птичка, оставив смятые подушку и простыни – символы нашей ночной любовной борьбы. А я подумал: «Что это со мною происходит? В этой Полынье я превращаюсь просто в какого-то Казанову…» Прежде ничего подобного со мною не было. За все годы супружеской жизни я изменял Милене всего пару-тройку раз, и то не по какому-то там страстному увлечению, а находясь в тривиальном опьянении. А тут… Всему виною климат, решил я. И… наличие рядом с домом Волшебного камня.
Умывшись, я долго рассматривал в зеркало свой синяк. Благодаря стараниям Жанны он перескочил через стадию кровавого посинения и сразу вступил в фазу желто-лимонного вздутия. Хуже обстояло дело с ребрами, которые начинали ныть при каждом резком движении. Я наскоро позавтракал,( а потом стал собираться в город, куда в двенадцать часов дня прибывал рейсовый автобус с железнодорожной станции. На нем-то и должны были приехать мои гости. Но перед тем у меня произошла еще одна важная встреча. Когда я брился, в дверь дома громко постучали.
– Не заперто, входите! – крикнул я, повернувшись.
На пороге стоял бородатый и обросший мужчина с красным, обветренным лицом. В руке он держал ведерко, в котором плескалась рыба.
– Принимайте! – произнес он. – Это вам подарок от всех нас. Свежая, только что поймана. Я – Валентин, мой брат вам рассказывал обо мне.
– Очень рад… Но зачем же? Я заплачу.
– Нет. Пусть это будет как бы в память об Арсении. Он очень много для меня сделал. Можно сказать, на ноги поставил, когда я плашмя лежал.
– Ну, спасибо… Хотите выпить?
Рыбак отрицательно покачал головой.
– О чем вы хотели меня спросить?
– О деде. Ведь это вы обнаружили первым его труп? В камышах?
– Я.
– И что дальше?
– Пошел к Громыхайлову. Мы его вместе и вытащили на берег, где посуше. Там он и лежал с полчаса, пока джип не подъехал. А потом его увезли на ледник, к доктору Мендлеву. Вот, собственно, и все. – Валентин замолчал, но я чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Не хочет или боится кого-то?
– Валентин, давайте начистоту: вам что-нибудь показалось странным в утопленнике? Вспомните, это очень важно. Я подозреваю, что моего деда убили. А потом сбросили в воду. Были какие-то следы на трупе?
Рыбак тяжело вздохнул, поглядел на меня выцветшими на солнце бледно-бледно-голубымиглазами. В нем шла какая-то внутренняя борьба.
– Оставьте вы это, – сказал он наконец. – Ну да, была вмятина на виске… Я еще подумал, что его волной об камень ударило. Труп-то ведь долго в озере был. И носило его, и кидало, как мячик.
– А могли и живого стукнуть, – промолвил я.
– Могли, – согласился он. – Только кому это надо?
– А тому, кто вас предупреждал не рассказывать об этом. Ведь вас предупреждали? Кто?
– Люди Намцевича… – неохотно отозвался он. – Которые тело увезли.
– Почему?
– Не знаю. Сказали, чтобы я рот на замке держал.
– Слушайте, Валентин, а почему они у вас тут всем распоряжаются? Словно опричники. Чего вы терпите?
Рыбак пожал плечами, как будто это положение было вполне естественным. И если Советскую власть сменила власть Намцевича, то так и должно быть. Кто-то всегда доберется до шеи и усядется там, свесив ножки.
– Пойду я, – сказал он. – Будьте здоровы…
Я проводил его до калитки, а затем отнес ведерко с судачками к тетушке Краб. Она пообещала запечь их к обеду в тесте. А разглядев мой синяк, всплеснула руками:
– С кем это ты подрался, Вадим?
– Лошадь копытом звезданула, – ответил я.
– Это какая же лошадь? Микиты, что ли? У нас только она одна в поселке и есть. Только ведь старая уже, еле ноги волочит. Чем же ты ее раззадорил?
– Пучок горящей соломы под хвост сунул. Хотел посмотреть, что из этого выйдет.
– Врешь ты все, охламон, сочиняешь!
– Вру, тетушка, вру. Весь мир на лжи держится…
В одиннадцать часов я пешком отправился в уездный городок N. Солнце припекало, вдоль дороги тянулись высоченные сосны, а вокруг не было ни души. Если кто собирался меня убить, то идеальнее места не сыщешь. Как-то неуютно было идти, чувствуя, что где-то в зарослях может таиться враг. Я пожалел, что оставил дома ракетницу, которую прихватил из Москвы. Вещица почти безобидная, но пугнуть могла. Где-то на полпути я услышал за спиной тарахтенье мотоцикла. Повернувшись, я отступил к обочине. Вскоре показался и сам владелец этого незаменимого в сельской местности транспорта. Петр Громыхайлов в милицейской форме затормозил рядом со мной.
– Куда путь держишь? – строго спросил он. – По ягоды собрался? – Удивительно, но милиционер был совершенно трезв.
– В город, – ответил я, настороженно глядя на него. Я не забыл, что это именно он тащил тяжелое тело (деда?) вместе с кем-то из охранников Намцевича к озеру. И следователем по этому делу был его близкий приятель. Все здесь было как-то взаимосвязано, переплеталось, и концы клубка надежно укрывались от моих глаз.
– И мне туда же. Садись в коляску, подвезу… Откуда синяк? – спросил он, когда мы поехали.
– С водонапорной башни свалился.
– Это ничего, бывает… А может, вмазал кто?
– Может, и вмазал.
Я вдруг подумал, что одним из тех, кто на меня напал минувшим вечером, вполне мог оказаться и сам Громыхайлов. Судя по всему, он крепко сидел на крючке у Намцевича. Какую наживку он проглотил?
– Петя, а ведь ты влип, – неожиданно произнес я.
Громыхайлов слегка покосился на меня. Его борцовская шея напряглась.
– Ну-ка? Договаривай…
– Кое-кто видел, как ты тащил что-то в мешке к озеру. С одним из барбосов Намцевича. Накануне исчезновения деда.
Наверное, мне не стоило открывать свои карты раньше времени, но я не мог остановиться. Мне хотелось поскорее разрубить этот гордиев узел. Здесь, на пустынной дороге, мы были одни и… будь что будет.
– Кхе-кхе!.. – хохотнул милиционер. – Шутник ты, Вадим. Юморист эстрадный. А если мы козу в озеро бросили?
– Зачем?
– Бодливая была очень.
– Это не я шутник, Петя, а ты. Жванецкий прямо.
– А кто же нас видел? – поинтересовался милиционер.
– Девушка-Ночь.
– Кхе-кхе… Ладно, сам догадался. Не иначе как Мишка-Стрелец. Один он по ночам не спит… Нет, Вадик, ошибаешься ты. Я к смерти твоего деда не имею никакого отношения.
– А кто имеет?
– А вот этого я не знаю.
– Не знаешь или не скажешь?
– Слушай, дружок, ты, часом, не в прокуратуре работаешь?
– Ага, в ней самой.
– Так у нас прокуроров не любят. – Громыхайлов вдруг затормозил так резко, что я чуть не вылетел из коляски. Он повернулся и молча положил свою тяжелую руку на мое плечо. – Тебя сейчас удавить или попозже? Мало вчера досталось? – с какой-то ласковой интонацией спросил милиционер.
– Лучше – попозже, – подумав, отозвался я. – Мне еще надо завещание составить.
– Тогда поторопись. У тебя жена, дети есть?
– Имеются. В разных городах России.
– Подумай о них, Вадик.
– Спасибо за заботу, Петя. Я подумаю.
Громыхайлов снова завел свою тарахтелку, и мы поехали дальше. Но больше не разговаривали. Я чувствовал, что настолько разворошил это осиное гнездо в Полынье, что жалить меня теперь начнут со всех сторон. Вскоре показались одноэтажные домики уездного городка N. Мы въехали на центральную площадь, куда должен был подойти рейсовый автобус, и Громыхайлов высадил меня. А сам отправился в местное управление милиции. У меня было еще полчаса в запасе. Я покрутился по площади, выпил в киоске кружку холодного пенистого пива, которое оказалось гораздо лучше московского, купил свежих газет. Потом пошел бродить по улочкам, разглядывая старинные здания, сохранившиеся еще с начала века. Судя по всему, это был когда-то типичный среднерусский городок, населенный купцами и мещанами, дворянами и служилыми людьми, держащими на своих плечах всю Россию. Наверное, если здесь и шло какое-то революционное брожение, то очень слабое, поскольку русский человек привык жить в спокойствии и порядке. Но все это спокойствие и порядок в один прекрасный момент ухнуло в полынью…