– Ты хочешь сразу огорошить их смертью Николая?
– А ты предлагаешь сказать, что он ушел прогуляться?
Наш разговор прервало появление Маши – их комната была ближайшей к кухне.
– Слышу чьи-то голоса… – Она улыбнулась. – А Сеня спит как мертвец. Что случилось? Почему у вас такие лица, словно вы наелись лимонов? – Она посмотрела на кушетку, где лежало накрытое одеялом тело Комочкова. – Он там не задохнется?
– Не подходи. Маша, – остановил ее Марков. – Он… мертв.
– Как мертв? – не поняла она. – Вы шутите?
Но мы молчали, а Маша сдернула одеяло, тотчас же вскрикнув и зажав рот ладонью. Марков еле успел подхватить ее, падающую в обморок. Мы отнесли ее в комнату к Барсукову и положили на кровать. Потом растолкали Сеню. Он поднял голову от подушки, тяжело посмотрел на нас.
– Меня отравили, – произнес он. – Слушайте, сколько водки мы вчера выпили?
– Ни грамма, – сказал я. – Николая убили.
– Кто? – спросил он так буднично, словно Комочкова убивали каждый день и это уже стало входить в дурную привычку.
– Не знаем.
– Так вы серьезно?
– Если хочешь – пойди посмотри.
Барсуков встал и быстро оделся. Марков повел его на кухню, а я пошел в соседнюю комнату, к Ксении. Она тоже спала, причем так крепко, что мне еле удалось разбудить ее.
– Что ты здесь делаешь? – недовольно поморщилась она, увидев мое лицо. – Неужели пожар? Наконец-то все здесь сгорит дотла.
– Нет, Ксюша. У меня другая новость, гораздо неприятнее. Одевайся и иди на кухню. Там Егор с Сеней, они тебе все объяснят. – Самому мне было тяжело говорить ей о смерти Комочкова. Я знал, что она относилась к нему с большой симпатией.
– Еще кого-то убили? – спросила она вдруг.
Я молча кивнул головой и отправился к Милене. Жена моя сидела перед зеркалом и расчесывала волосы. Улыбнувшись мне, она подозрительно спросила:
– Что это ты делал в комнате Ксюши? Утренняя любовная разминка? Ну и как, был на высоте?
– Оставим шутки, – сказал я, думая о том, что раз мечи лежали под нашей кроватью, то на меня и Милену должно падать самое сильное подозрение. – Дело слишком серьезно… Убит Николай.
Милена продолжала механически взмахивать гребнем, словно мое заявление так и не достигло ее сознания.
– Из-за Маши? – спросила она наконец.
– А ты знала об их связи?
– Все знали. Кроме Сени. Ужасно… – Плечи ее содрогнулись, а гребень выпал из рук, и она закрыла ладонями лицо. Я подошел и обнял ее, прижимая к груди.
– Успокойся. Теперь ты понимаешь, что тебе любым путем нужно выбраться из Полыньи? Если пекарь проведет Ксению через болото, то через три дня и ты с Барсуковыми сможешь пройти тем же маршрутом.
– Нет, – покачала она головой. – Теперь тем более – нет. Я останусь с тобой до конца.
– Но зачем такое упрямство?
– А ты не понимаешь?…
Я поцеловал ее и больше уже ни о чем не спрашивал. Странно, но семейное счастье, к которому я всегда стремился, само настигло меня именно здесь, в Полынье, где вовсю свирепствовала смерть…
Потом я услышал крики и побежал в комнату к Барсуковым. Там билась в истерике Маша, а Егор и Сеня держали ее за руки, но она порывалась вырваться и кричала, что любит Николая, только его, и это мы все вместе убили их любовь. Я нашел в медицинской аптечке элениум, и мы заставили ее проглотить несколько таблеток сразу…
А на кухне возле тела Комочкова тихо плакала Ксения, размазывая по лицу слезы, и ее утешала Милена, пока и сама тоже не зарыдала навзрыд. Короче говоря, в эти утренние часы мой дом принял потоки слез. Сеня ходил мрачный как туча, а Егор метался между женщинами, призывая их успокоиться. Но как можно было успокоиться, когда убили нашего общего друга? И никто еще не знал, что, по версии Маркова, это убийство лежало на совести одного из нас… А значит, кто-то из нас был очень хорошим артистом. Значительно лучшим, чем я. В одиннадцать часов я отправился на похороны тетушки Краб. Не мог не пойти, потому что должен был отдать последнюю дань памяти этой милой женщине, простой и бесхитростной, чье добродушие было для меня словно путеводной звездой с первого же дня моего пребывания в Полынье. Она встретила меня как родного, и я должен был проводить ее так же.
Народу на кладбище собралось очень много, я даже не предполагал, что у тетушки Краб столько близких людей, пожелавших проститься с ней. Тут же была вырыта еще одна могила – для женщины, зарубленной маньяком. Две жертвы бессмысленного убийства отныне будут покоиться рядом. И души их, также вместе, полетят в горние выси, возможно, простив своим убийцам все. А теперь здесь предстоит вырыть новую могилу, третью – для Николая Комочкова. И его жизненный путь окончился тут, в не ведомой никому Полынье, едва ли нанесенной даже на районные карты. Предполагал ли он когда-нибудь о такой нелепой и внезапной кончине от удара мечом? Его жизнь оборвалась на самом взлете, хотя всякая смерть настигает убегающего от нее человека именно тогда, когда он думает, что уже спасся. Нет долгих и коротких жизней, есть завершенный цикл, единый по времени для всех. Младенец, умерший на десятый день, или старик, доживший до девяноста, похожи друг на друга, как близнецы: оба они явились в этот мир, чтобы прокричать что-то свое, а поняли мы их или нет, для них обоих не так уж и важно. Главное, что эти крики не утихают, они наполняют воздух, кружась во Вселенной, и мир без них беден и пуст. Так было и так будет всегда.
Отец Владимир прочитал заупокойные молитвы, а голос его был тих и печален, лишь ветер шевелил светлые длинные волосы. Я заметил рядом с ним Аленушку, которая не отходила от отца ни на шаг. Потом оба гроба опустили в темные ямы, разинувшие свои пасти. Ермольник и его ребята стали забрасывать могилы землей. Вот и все, прощай, тетушка Краб! Я отомщу и за тебя, и за Николая, и за всех остальных, убитых здесь, в Полынье. Я готов к этому. Здесь, на кладбище, я почувствовал в себе какую-то новую силу, излившуюся на меня с ясного, открытого неба, словно меня подвели к чудодейственному источнику и я напился живой воды, обретя решимость и желание принять бой, тот поединок, о котором мне толковала ночью Валерия. Меня выбрала не только она, но какие-то светлые лики, вручившие мне меч. И я теперь не вправе был пятиться назад в своих сомнениях. Я был призван сражаться.
По дороге назад я подошел к отцу Владимиру и сказал ему, что ночью произошло еще одно убийство, на сей раз в моем доме. Он перекрестился, вздохнув столь тяжко, словно принимал на себя все грехи покойного Николая.
– Когда вы сможете отслужить панихиду? – спросил я.
– Завтра вечером, – произнес он.
– Мы перенесем его в церковь. И подготовим все к похоронам. Скажите, какой зверь вырвался в Полынье из клетки?
– Тот, который прячется внутри каждого из нас, – отозвался он, положив руку на голову Аленушке. – Тот, кто борется в душе и сердце с Богом. Сейчас он празднует свою силу. Изрыгает слюну и смеется над нами. Но ему все равно не победить. Не одолеть в святом поединке. Кто-то должен его остановить… Кто-то должен, – повторил он, распрощавшись со мной возле церкви.
Я вернулся домой, где в зале, за столом, в тишине и молчании сидели все мои друзья. Все, кроме Комочкова.
– Ты договорился насчет Николая? – спросил Марков.
– Да. Надо подготовить его к прощальному обряду.
Маша вздрогнула, но больше не заплакала.
– Сейчас придет Раструбов, – сказала Милена, – и Ксения отправится с ним. Пожелаем ей удачи.
– Смотри не обижай на болоте лягушек, – произнес я, пытаясь как-то взбодрить всех, но никто даже не улыбнулся.
– Через три дня я вернусь, – сказала Ксения. – И тогда пекарь выведет Машу и Сеню. А ты, ты не передумала? – Ее вопрос был обращен к Милене. Та отрицательно покачала головой. – Как знаешь…
– А вот и наш булочник, – хмуро сказал Марков.
Раструбов заглянул в дверь и грубовато произнес:
– Ну что, дамочка, готовы? Пошли?
Мы вышли все вместе и проводили Ксению до самого болота. Пекарь насмешливо посматривал на нас.
– Не бойтесь, – сказал он наконец. – Доведу в целости и сохранности. Это вроде экскурсии. Хотя и с острыми ощущениями. Как в комнате страха.
– Хватит нам страха, – сказал Марков.
Мы смотрели, как они прыгают по кочкам, опираясь на длинные шесты. Они удалялись все дальше и дальше, а потом Ксения повернула к нам свое бледное лицо и слабо взмахнула рукой, словно прощаясь или прося прощения. И вот уже ее фигурка растворилась в лучах солнца. А я почему-то внезапно с острой болью подумал, что больше никогда ее не увижу. Милена же произнесла мою мысль вслух. Три ее слова прозвучали как лопнувшие в воздухе струны:
– Она не вернется.
Глава 12Крыса в ловушке
Каждый из нас думал об одном: кто убил Николая Комочкова? Но все словно бы избегали задать этот вопрос вслух, поскольку подозрение падало на всех нас, а ответ мог быть непредсказуемым. И к вечеру напряжение достигло такой степени, что избежать разговора уже не представлялось возможным. Первой не выдержала Милена.
– Егор, все-таки кто мог это сделать? – спросила она. Мы впятером сидели за длинным столом в зале, а горькое вино было разлито по рюмкам.
– Тот, кто усыпил нас, – ответил он, обводя всех взглядом. – Но ведь каждый будет говорить, что спал как убитый и ничего не слышал. А посторонний в дом проникнуть не мог. Утром я еще раз проверил все окна и двери. Все было закрыто. Даже слуховое окошко на чердаке. Значит, как ни горько это мне говорить вам, но преступник – среди нас.
– Круто берешь, – заметил Сеня. – И что это ты на меня так смотришь?
– Потому, Сенечка. Ладно, давайте не будем притворяться, откроем карты. Маша была любовницей Николая. И ты узнал об этом здесь, в Полынье, совсем недавно. Может быть, два-три дня назад. И у тебя был повод убить его. Это самое разумное объяснение случившегося.
После его слов наступила глубокая тишина, все мы смотрели куда угодно, только не на Барсукова, чувствуя какую-то неловкость от происходящего.