Голые связанные мальчишки с кляпами во рту буквально исходили слезами, привязанные ремнями к водопроводной трубе. Тонкие ручонки были перетянуты так, что кисти отекли, и посинели.
Своих детей у него не было, возможно, поэтому при виде насмерть перепуганных мальчишек сердце тотчас сжалось.
– Тихо, ребятки, – успокоил Камелотов зарёванных киндеров. – Сейчас я постараюсь вас освободить. Только чур не реветь!
Он тщательно осмотрелся, достал из кармана нож, и через пару секунд руки мальчишек были свободны.
– Дяденька, мы домой хотим, – заревели в голос пленники. – Накормите нас чем-нибудь. Пожалуйста! Голодные, как волки.
– Вас не убьют из-за этого? – посыпались вопросы, когда дети немного успокоились.
– Как вы нас нашли? Вы в соседнем доме живёте?
– Этот дядя – мой папка, – тараторил тот, кто действительно был похож на Павла. – Он меня бы не связал ни за что. Только он ещё вчера куда-то уехал, а эта тётенька… Она плохая. Я про неё всё маме расскажу. Она увела нашего папку!
– Нас, наверное, полиция ищет.
Следующим этапом было – найти для мальчишек одежду. Появление на улице костлявых «ангелочков», бесспорно, привлекло бы внимание. И тогда уже никакими благими намерениями свои поступки не объяснишь. Но искать чужую одежду в чужом доме оказалось достаточно непростым делом.
Поиски снятых с пленников вещей долго оставались безуспешными. В стиральной машине, на спинках стульев, в корзине с грязным бельём, в прикроватных тумбочках – всюду было пусто. В единственном шкафу-купе висели взрослые сорочки, брюки, пиджаки. Дорогие, но совершенно ненужные в настоящий момент вещи. Камелотов был близок к отчаянью, у него к тому же сильно разболелась голова: сказывались вчерашние возлияния.
Мальчишки голышом «шлёпали» за ним из комнаты в комнату, продолжая канючить насчёт обеда. Собственная нагота их беспокоила значительно меньше, чем голод.
«Господи! – мысленно рассуждал почти отчаявшийся освободитель. – Ну, не могли же они с собой детские шмотки забрать! Это наводит на мысль, что они предвидели освобождение пленников. Думай, Бобыль, думай, подключай аналитику. Хоть бы что-то, пусть не по размеру, пусть не по сезону… Хоть какой-то прикид!»
Звук подъезжающего джипа его настолько обескуражил, что на какое-то мгновение Олег потерял ориентацию в пространстве. Он забыл, где он, что делает. Лишь крики прибежавших мальчишек, которые ещё минуту назад повеселевшие бегали по комнатам, привели его в чувство.
– Дяденька, мой папка приехал! На крутой тачке!
– Он вчера вечером уехал надолго куда-то. Ночью его не было.
– Вот увидите, он хороший, он ничего плохого нам не сделает. Эта тётка злая, она нас связала больно, а он… хороший, мой папка.
Осторожно выглянув из-за занавески в одно из окон гостиной, Олег разглядел уже знакомый чёрный «кашкай», заруливающий в ограду особняка.
«Да, задачка несколько усложняется, Бобылёк. И жизнь твоя всё больше начинает приобретать остроту и шероховатость. Говорила тебе мама, не лезь, Олежка, во всякое дерьмо. Так нет, жить не испачкавшись нам скучно, нам экстрим подавай. Сейчас будет тебе и экстрим, и пахучий Гольфстрим, в смысле… диарея.»
Мысленно прочитав себе нотацию, он присел на корточки прямо у окна рядом с притихшими голыми пленниками. Потом вскочил и принялся бегать по комнате, поочередно выглядывая в окна, рискуя засветиться перед своим новым соседом. Похоже, выход оставался только один. И у него, и у мальчишек. Других не просматривалось.
– Ребятня, сигаем в это окно, – он с трудом открыл стеклопакет, освобождая путь малолетним заложникам. – По очереди, не толпитесь. Сначала я, чтобы вас там принять. Без меня вы шею себе сломаете. Здесь достаточно высоко.
– Это не высоко, я прыгну на мах!
– Тоже мне, высота! Да я её… – заверещали мальчишки. Чувствовалось, что прыжки из окна – их стихия. Не смущала ни нагота, ни близкая, реальная опасность.
Камелотов с трудом взгромоздился на подоконник, рухнул на траву под окном, словно сброшенный с самолёта мешок с провизией – на оккупированной врагом территории. Пока вставал, пока отряхивался, мальчишки попрыгали самостоятельно, словно мячики в пруд.
«Да, Бобыль, последствия пьянок проходят уже не так быстро, как в бесшабашной юности, когда на утро ты – как огурчик, и можно дальше куролесить сколько угодно, – с болью в душе подумалось Олегу, когда он, тщетно пытаясь унять сердцебиение, осторожно выглядывал из-за угла на дорогу.
Павел в это время как раз не спеша поднимался на крыльцо.
«Вот сейчас он возьмётся за ручку двери, и сразу всё станет ясно. Я её не закрыл. Дурак! Идиот клинический! Не подумал, что он может вернуться так рано. Возьмётся за ручку – и сразу начнётся другой отсчёт времени. Так что же ты медлишь, Бобыль? Что сопли жуёшь? Шевелись!»
– Братва, за мной. Что есть духу! – приказал он запыхавшимся мальчишкам. – Бего-о-ом ма-а-арш! До того забора!
Братве надо было выступать на олимпийских играх, а не томиться в ванной со связанными руками. Они без труда обошли на старте грузного Камелотова.
Разглядывая перед собой мелькавшие голые пятки с ягодицами, он успел подумать: «Господи, спаси и сохрани малолеток! Только бы этот гад не выстрелил нам вслед! Парни должны спастись. Хоть одно доброе дело ты, Бобылёк, в этой жизни совершишь».
О том, как Олег забирался на забор, как зацепился штаниной и спикировал вниз головой подобно прыгуну в воду с пятиметровой вышки, лучше не вспоминать. Ощупывать себя после приземления, убеждаясь, что уцелело, а что нет, времени не было.
– Вперед, орлы! А я – за вами, – призывно крикнул Олег лозунг из своего далёкого детства, но очень скоро пожалел о своём поступке. – Куда вы, дурни?! Назад! Не туда! Моя фатера совсем в другом направлении. За мной!
«Ангелочки» очень быстро его догнали и обогнали. Ему кое-как хватало дыхания для того, чтобы корректировать забег:
– Налево! Прямо, прямо, я сказал! Теперь вдоль забора, поворачивай направо! Вперёд!
Уже подбегая к своему дому, Камелотов засёк боковым зрением старуху Растяпину, которая крестилась без остановки, узрев двух летящих наперегонки совершенно голых пацанов.
Только когда Олег закрыл входную дверь на засов, все трое перевели дыхание.
Чувство вины
Первую мысль, настигшую Кирилла на крыльце дачи, можно было сформулировать так: «Совсем у бабы крышу снесло от ревности. Кто оставляет заложников в незапертом доме? Верх непрофессионализма!»
Однако через секунду он думал совсем о другом. Выхватив из-за ремня «макаров», метнулся на второй этаж.
Дверь ванной нараспашку, мокрые следы на паркете, обрезки ремней на трубе. Это ему снится или происходит наяву? Где заложники? Кто решил так неудачно пошутить? Он хоть представляет, что с ним сделает Кирилл?! Когда найдёт, разумеется.
Пересчитывать ступеньки обратно он не стал – перемахнул через перила в два счёта. Метнулся к окну, буквально впился в стекло. В мозгу отпечаталось, как голый мальчишка перепрыгивает через забор. Парнишка замер на его мушке. Тощие ягодицы, рёбрышки можно пересчитать. Понять, кто из двух парней сейчас на заборе, с такого расстояния было невозможно. Нажать на курок так же просто, как закурить на сильном ветру. Он не промажет. На том конце траектории пули бьётся сердечко такое же точь-в-точь, как у него. Ни в чём не провинившееся сердечко! Неужто вот так легко можно пристрелить своего сына?!
Глаз неожиданно наполнился слезой… Нет, он не мог. Мальчишка спокойно спрыгнул по ту сторону забора и помчался прочь.
Кирилл зажмурился и вспомнил вчерашнюю встречу с Маринеллой. Кому он двинул на выходе «в рог»? Хорошо, качественно вложился, кулак до сих пор ноет. Нокдаун – это как минимум. С минуту мужик стоял, подпирая стенку, вспоминая имя, пол, ориентацию…
Скорее всего, Маринкин хахаль? Так и есть. Другие прошли бы мимо, а этот прицепился, как брошь к воротнику, начал пуговицы рвать. Ну и схлопотал… стряпню на десерт, изжогу на ужин.
Зачем вклиниваться не в свою схему? Тоже мне, старатель. Возможно, Маринелла видела из окна, как этот… старатель… из подъезда вываливался. Видела, и что? У Кирилла не было другого выхода.
Вывалиться-то вывалился, но – молча, без претензий. Видно, не до конца вспомнил, зачем пришёл и куда. И по какой дороге.
У мужиков всегда так: на плаву остается сильнейший, это нормально.
Поставив пистолет на предохранитель, Кирилл спрятал его за пояс. Спустя минуту он уже был за окном, в несколько прыжков преодолел расстояние до забора, а потом и сам забор. По ту сторону никого не было.
На траве – никаких следов. А если бы и были. Он вдруг понял, что не хочет продолжать поиски. Так, по инерции побежал наискосок, через дорогу. Рванул дверь какого-то сарая, потом метнулся в чей-то огород. Точно зная, что поиски успехом не увенчаются – пацаны улизнули из-под самого носа. Кто-то помог им.
Кирилл поймал себя на том, что рад подобному исходу. Найди он заложников сейчас – расстроился бы. Нет, искать того, кто пацанам помог, он не будет. Рвать и метать, материться по-сапожному, – это пожалуйста, особенно при Лейле. А искать – увольте!
Если пофантазировать, что будет дальше. Этот пацан. Лёвчик, кажется, приедет домой, расскажет Маринелле о том, что похититель – его отец.
Она вначале не поверит, но сомнение в её голове зародится конкретное. Особенно – когда парень расскажет про схожесть с фотографией.
Это начисто перечеркнёт любую возможность дальнейшего развития отношений. Неужто им с Маринкой ничего не светит?
Совсем-совсем?! И пусть, и ладно. Лишь бы сын остался жив. Хотя в душе теплилась надежда, что Марина простит его. Крохотная надежда, но всё-таки…
Ему было наплевать, что расхаживает по сельской улице с пистолетом за поясом. Гори всё огнем! Он рассуждал вслух сам с собой. Он выкрикивал отрывочные фразы, матерился. Зачем ему эти бабки, эти долбаные «богатенькие буратины», если мысли – о другом, о родных людях, без которых он жить не может… Уже не может! Последние несколько часов.