– Теперь, рябчики, слушайте меня внимательно. Вариантов у нас немного, всего два. Если вы, несмотря ни на что, будете настаивать, чтобы я вас втиснул в ту ситуацию, в те условия, то я сделаю это, но! – профессор внимательно взглянул сначала на Марину, потом на Бронислава. – Придётся ваших двойников. То есть, фактически вас самих, влюблённых друг в друга по уши, поместить в Мышеловку. Навсегда!
– Что ещё за Мышеловка? – Марина, казалось, подпрыгнула на стуле.
– Вот он знает, – Жидель кивнул на доктора. – Он там побывал. Вряд ли жаждет туда вновь попасть. Короче, это жизнь, но остановившаяся. Среди трупов и гробов. Пожизненная тюрьма, но ты живёшь. При этом лишить себя этой жизни, этого… существования, длорпавыф, ты никак не можешь, так как. Это всё же тюрьма, а не что-то другое. Хоть вы сейчас и существуете практически параллельно, но всё равно ваша теперешняя жизнь является продолжением той. Убери сейчас их – исчезнете и вы. Кстати, безболезненно можно убрать вас! Никто не заметит: вы лишние, никому не нужные… на этом празднике жизни.
– Ничего себе, – процедила свозь зубы Марина, вырвав ладонь из руки профессора. – Мы через такое прошли и тут – на тебе, никому не нужны! Хороша философия, нечего сказать! Просто какая-то эра двойников!
– Это суровая правда жизни, душа моя, – цокнул языком Жидель, потирая руки. – Но у меня рука не поднимется вас в Мышеловку отправить… Поэтому для того, чтобы вы могли, йцукен, безболезненно занять их место, я их вынужден буду поместить в мышеловку. Это всё равно что ваши брат и сестра… кровные родственники! Это вы сами, только моложе. Помните, как в песне Пахмутовой, которую поет Градский:
Может, я это,
Только моложе, —
Не всегда мы себя узнаём.
Бронислав долго тёр веки, потом спросил:
– Здесь всё понятно, а как же второй вариант? Ведь вы заикались и про второй! Он в чём заключается?
– В том, что вы оставляете эту пару в покое. Вы мне поклянётесь, что никогда её не потревожите! И тогда я даю вам денег, вы благополучно покидаете страну. Ещё лучше – материк, и начинаете своё безбедное существование где-нибудь в стране сумчатых животных. Вместе или порознь – это ваше дело.
– Без Лёвчика я никуда не поеду, – Марина стукнула кулачком по столу. – Хоть что со мной делайте, не поеду и всё!
– Послушайте, Юрий Валентиныч, – подал голос Бронислав, наливая себе минералку. – А нельзя и Лёвчика так же… второго сделать. Нас с Мариной как бы… по два экземпляра, а Лёвчик один.
– Услышал бы кто-то тебя со стороны! Ты к Лёвчику никакого отношения пока не имеешь, – буркнула Марина. – У него другой отец, так что, следи за базаром!
– Видите, йцукен, насколько вы разные, – профессор развёл руками. – Те друг в друге души не чают, а вы. Как кошка с собакой. Вот будет им сюрприз на свадьбу это ваше появление.
– Это она отличается от той Марины, а не я, – горячо воскликнул доктор. – К той Марине этот Кирилл, этот. Ван Дамм ночью не являлся, в той реальности он мне фингал под глаз не ставил. Поэтому у той Марины есть лишь один мужчина – это я! А эта Марина сожалеет, что Кирюша решил отчалить к матушке. Я понимаю, всё-таки отец ребёнка! Ночь провёл с тобой! Поэтому я и предлагаю сделать второго Лёвчика.
– Второго Лёвчика можете сделать только вы сами, – кое-как сдерживая улыбку, заметил Жидель. – И вполне физиологичным способом, известным с глубокой древности. Правда, это будет уже не Лёвчик… Тот вариант, который предлагаешь ты, мракоборец, сейчас невозможен в принципе. Вы оба, если можно так выразиться, покинули своё время на пике раздвоения реальности. Грубо говоря, одна пошла налево, другая направо. Потом одна из них исчезла, вернувшись в исходную точку. Но точки, откуда вы вышли, сейчас не существует. Поймите же, наконец, что вас здесь по второму экземпляру, как ты выразился, потому что и реальности было две! А сейчас одна, слава богу! Чтобы сделать второго Лёвчика, надо, не приведи господи, вновь раздваивать реальности. А это уже будет означать стопроцентный разрыв континуума!
Марина вскочила из-за стола, уронив стул:
– Я, конечно, в реальностях не очень ориентируюсь! И в континуумах этих мне сложно разобраться. Но я мать. И без своего сына никуда не уеду! Ни на какой континент сумчатых животных! Верните мне моего сына! Иначе я сейчас пойду и заберу его сама. И никто меня не остановит!
– Ты хочешь отнять сына у себя самой? – переспросил её Жидель, доставая сотовый телефон. – Нарисоваться в их жизни, длорпавыф, подобно сестре-близняшке той Марины? И что ты ей объяснишь? Изволь это сделать сначала по телефону. Потому как если будет контакт, вы обе погибнете. Про аннигиляцию я уже говорил, повторяться не буду.
С этими словами профессор набрал номер и протянул телефон Марине. Дрожащими руками она взяла его и приложила к уху. Гудки ударяли в барабанную перепонку подобно лазерному лучу.
– Привет, Ольк, это ты?
Услышав свой голос в трубке, Марина выронила телефон, профессор кое-как успел его поймать, извинился, сказав, что ошибся номером.
Марина медленно опустилась на стул, который к тому времени Бронислав успел поднять и подвинуть ей под колени.
– Ну что, каково это – быть вторым номером? Фактически – клоном. Пойми, душа моя, – профессор чуть не ткнул себя вилкой в грудь. – Если бы это была не ты, а другая женщина, тогда никаких проблем не возникло бы. Но это – ты, его, Лёвчика, настоящая биологическая, я подчёркиваю, мать. Ему, Лёвчику, с ней так же хорошо и уютно, как с тобой! Смирись!
– Как же я могу с этим смириться?
– Как смогла решиться путешествовать во времени, йцукен, так и смирись, – отрезал профессор. – При подобных путешествиях случаются катаклизмы и покруче! Пробить эрмикт-сферу планеты – это тебе не фунт изюму съесть! Сама виновата!
– Не может быть, чтобы не было выхода! – Марина сжала кулачки. – И я найду его непременно.
Бронислав сидел, отрешённо ковыряясь вилкой в салате и пожирая глазами снующих туда-сюда официанток. Казалось, его перестал волновать факт «двойного» существования.
– Насколько я понимаю, – раздумчиво заметил он, подняв к глазам на вилке ломтик сыра, – внешне мы с Мариной ничем не отличаемся от своих двойников, правильно?
– В общем, да, – кивнул профессор, промокая губы салфеткой. – Только я могу вас различить, больше никто. Ни один ДНК-тест не в состоянии.
– Значит, у кого окажутся документы, паспорт, кредитки, водительское и так далее – тот и будет…
– Боже, когда ж ты вразумишь этого революционэра?! – Жидель сложил ладони лодочкой и поднял их кверху. – К чему привлекать, длорпавыф, полицию, паспортный стол и прочую надстройку? Я ведь только что разжевал: если вы хотите пойти столь кровавым путем, как большевики в начале прошлого века, то только заикнитесь, ячсмитьбю, и я тотчас помещу этих бедняг в Мышеловку. Классовая вражда – пережиток, от которого надо уходить. Им никто ничего не объяснит, они будут висеть на стене и мучиться. Это будет на вашей совести, но я не проговорюсь, клянусь!
– О, господи, – чуть не взвыла Марина. – Неужели нельзя как-то по-другому? По-семейному, что ли?
– Нельзя, душа моя! Встретившись с той Мариной, ты рискуешь уничтожить и себя, и её. Оставив Лёвчика сиротой. Одна и та же материя… сама понимаешь. Так что, вагоновожатые, выбор за вами. Но, похоже, сделать его сейчас вам не дадут.
Лицо профессора окаменело, он привстал, отодвинув тарелку с жюльеном. Его собеседники насторожились и посмотрели туда, куда и он.
– Не смотрите туда, прошу вас, карабинеры. Быстро поднимаемся и уходим через запасной выход. Официанта я беру на себя.
– Хорошо, а что стряслось-то? – поднимаясь, поинтересовался доктор. – С чего вдруг такая спешка. Мир, вроде, спасён.
– Вероятность этого варианта была – один на тысячу двести восемь, я решил ею пренебречь, но почему-то именно эта сотая доля процента и выпала нам. Будущие супруги Юрковские пожаловали именно в это кафе! Линяем через кухню, встречаемся у гардероба. Все нюансы беру на себя!
– Так может, стоит договориться? – неожиданно предложил доктор. – Полюбовно, так сказать. Если я правильно понял, это единственный способ сосуществовать вместе возле сына… Чтобы никто не пострадал, ни мы, ни они. Самый гуманный способ.
– Что? Гуманный? – профессор оторопел. – Ты слышишь со стороны, что несёшь, йцукен? Марш из-за стола, я сказал! Быстро!
Марина в нерешительности поднялась, но, увидев знак Бронислава, снова опустилась на стул.
– И не подумаю! – решительно заявил доктор. – Я дождусь их здесь!
Жидель достал из внутреннего кармана зелёную пластинку.
– Я тебя предупредил, пеняй на себя! Последний раз прошу по-хорошему. Считаю до трёх, раз… два.
Бронислав не стал дожидаться, когда профессор скажет «три». Резко схватив того за запястье, он крутанул его руку, и в следующее мгновение пластинка была у него. А ещё через секунду она, заискрив, сломалась в его сильных пальцах пополам.
– Ты эту считалку мышам своим считай, а меня на понт не бери!
Профессор так и остался сидеть с открытым ртом, когда Бронислав, сложив всё, что осталось от альфа-контура, себе в карман, поднялся из-за стола. Порыв Марины идти вместе с ним он оборвал жестом:
– Думаю, тебе лучше дождаться меня здесь. Если увидишь предшественницу, запомни главное: нельзя её касаться. Остальное всё не смертельно. Мало ли людей живет на этой планете, похожих друг на друга?
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пожав плечами, она осталась сидеть, глядя на ошарашенного профессора. Потом вдруг вскочила: – Нет уж, лучше я на крыльце тебя подожду.
– Тогда выжди немного, а то вторая Марина на подходе, – предупредил он и направился к выходу из зала.
Если бы не левый глаз!
Выйдя на свободу после двухнедельного заключения, в чём-то возмужавший «Терминатор» решил вернуться на место своего прибытия в эту реальность, на так называемый «перекрёсток миров». Дом, в котором он сначала оставил связанными хозяина и газетчицу, и в который потом его привёз Юрковский; дом, откуда стартанула с помощью его рантепса идиотка-авантюристка, а невропатолог потом его сдал Жиделю, словно трофей. Интуитивно чувствовал, что узел всех противоречий – здесь, в этом неказистом домишке.