– Замечательно. Ещё и крайней осталась, – усмехаюсь, кутаясь в мягкий шерстяной кардиган. – Я хотела как лучше. Права была Дари, когда предупреждала не лезть к тебе даже с добром.
– Ой, ещё одна праведница. Думает, раз залетела, то муженёк будет вечно на руках носить. С роддома привезёт и снова пустится во все тяжкие.
Слов нет. Дым её сигареты щекочет ноздри, разъедая лёгкие наравне с горечью прозвучавших претензий.
– Злая ты, Зара. Нельзя так, – тихо замечаю, облокачиваясь по её примеру о деревянные перила.
– А как можно? Я хоть душкой в отличие от тебя не прикидываюсь. Змея.
Негодование спазмом застревает на уровне горла, окрашивая голос сердитой прохладцей.
– Вот и продолжай в том же духе. Только молча. Не забрызгай ядом мой дом.
Убедившись, что попытки сблизиться по-прежнему лишены смысла, с чистой совестью отвлекаюсь на возню у костра. Мадеев, отложив гитару в сторону, ерошит волосы пересевшему к нему на лавочку Миро, в то время как Мари осталась сидеть на пенёчке, баюкая плюшевого зайца.
– Дядя Жека, – издалека начинает сын, взволнованно теребя пуговку на своей куртке. – Мне тут совет срочно нужен, а папа уехал.
– Ну, наконец-то, – отзывается парень, азартно потирая руки. Видно как ему льстит неожиданная возможность примерить роль авторитетного наставника. – Рассказывай, что там у тебя приключилось.
– А ты точно не будешь смеяться?
– Нет, – деловито клянётся Жека. – Обещаю слушать с серьёзным лицом.
– Дело в том, что папа мне говорил обязательно давать сдачи...
– Верно.
– А ещё он твердит, что нельзя бить девочек.
– Ну-у... – его взгляд, полыхнув из-под ресниц, скользит по ухмыльнувшейся Заре, – тут я бы с ним поспорил. – Но затем, медленно сморгнув, словно отряхнувшись от морока, парень поворачивается к Миро. – А в чём собственно проблема?
Затаив дыхание я вся целиком обращаюсь в слух. Со мной сын такими вещами принципиально не делится, я в них якобы всё равно ничего не смыслю. Папочкин шовинист.
– У нас в группе девочка дерётся, – сознаётся Миро, пряча в ладонях вспыхнувшие щёки. – Отобрала машинку, а когда я попросил вернуть мою игрушку, то стукнула ею по голове. Ты не подумай, дядя Жека, я не плакал! И не жалуюсь. Я просто не понимаю, что делать, если завтра она опять полезет в драку?
– Как что? – снисходительно хмыкает его кудрявый наставник. – Врежь, как следует. Она ж обычная девочка, а не дева Мария, чтобы на неё молиться.
– Но девочек нельзя обижать!
– Обижать нельзя, а бить можно, – невозмутимо настаивает этот доморощенный сенсей, легонько сжимая плечо шокированного ребёнка.
Решительно поджав губы, собираюсь выйти к костру, чтобы забрать в дом своих озадаченных чад. Мари хоть и пытается держаться, но осоловевшие глазки-блюдца так и горят желанием ткнуть в дядю Жеку горящим прутиком.
– Не лезь, – шипит Зара, удерживая меня за руку выше локтя.
– Это мой сын.
– В первую очередь это мужской разговор. Дай ему хотя бы договорить.
– Какая у меня оказывается правильная сестра, – улыбаюсь меланхолично, но решаю пока не вмешиваться. Каким бы убедительным ни был Мадеев, Миро не пойдёт наперекор урокам отца.
– Не веришь? А вот я тебе сейчас докажу, – тем временем продолжает Жека. – Людей в принципе бить нельзя, но защищаться нужно всегда. Вот если девочка целится тебе в глаз, значит она в первую очередь кто?
– Дура, – угрюмо бурчит мой сынок.
– Нет, дружок. Это уже оскорбление, – хитро щурится Мадеев. – Она в первую очередь соперник и хорошенько вломить ей твоя основная задача. Такой урок ей жизненно необходим. Представь себе, кем вырастит, такая уверовавшая в свою неприкосновенность девица? Чьей-то или не приведи господь, твоей женой! Есть такая порода жён вечно нарывающихся на пиз... кхм, по зубам, – вовремя поправляется парень, второй раз за вечер награждая Зару выразительным взглядом. – Бросится такая барышня со скалкой наперевес выяснять отношения и вдруг – о ужас! – выхватит заслуженных люлей. И вот тогда сядет наша курица на попу и начнёт сырость разводить, мол, как так, да почему? Ведь ей с детства внушали, что девочек не бьют. Твоя обязанность как мужчины вовремя вбить ей ощущение берегов, за которые совать свой хорошенький носик опасно. Понял, к чему я веду?
– Да, дядя Жека.
– Значит, как ты поступишь, если она повторит сегодняшний наезд?
Ну-ка, малыш? Жека, я, Зара, Мари и даже пока не определившийся с полом Кастрюлька замираем в натянутом ожидании. Без сомнения Драгош бы многое отдал, чтобы сейчас оказаться рядом.
– Сожму покрепче зубы и скажу что мне не больно! – под протяжный стон горе-наставника, гордо заявляет Миро. – Слабачка.
– Так, дружочек, – чеканит слова Мадеев, глядя, однако не на ребёнка, а на свою заливающуюся ехидным смехом жену. – Запомни хорошенько, почти все женские обиды удивительным образом возникают именно в тот момент, когда им что-то от тебя нужно, а запросы у женщин очень редко соответствуют заслугам. Так что если терпеливый муж бьёт морду, то виновата всегда морда... да, моя сладкая?
От необходимости отвечать, а судя по вызывающей ухмылке сестры, вряд ли её ответ удовлетворил бы супруга, Зару спасает упрямый шёпот Миро.
– Папа сказал нельзя бить девочек!
– Вот заладил! – взрывается Жека, хлопая ладонью себя по колену. – Тогда бы и Мари учил, что мальчикам отказывать нельзя...
– Как это, нельзя? – недоумённо округляет рот Мари, прекрасно расслышавшая тихую ремарку.
– Ребята, холодно. Пора в дом, – подаю голос, пока этот философ не сморозил очередную глупость совсем уж не для детских ушей.
– Я помогу, – резво подрывается Зара, воспользовавшись возможностью избежать грозящего выяснения, чья морда в конечном счёте виноватей.
Расстроенный в своих благих намерениях Мадеев только машет рукой, мол, валите, и без вас тошно. Заговаривать с сестрой никакого желания, она впрочем, тоже не горит особым стремлением слышать мой голос, просто следует хвостом до самой детской, не скрывая истинной подоплёки навязанной мне помощи, как и отсутствие намерений хоть чем-то подсобить.
– Мари, откуда у тебя этот леденец? – строго спрашиваю дочь, подняв выпавшую с кармана её куртки сладость. Ничего не брать у незнакомцев первое чего я требую от своих детей. Две пары детских глаз испуганно переглядевшись дружно уставились в пол. Плохо дело. Во-первых, сразу становится ясно – им есть что скрывать, а во-вторых, Миро сестру ни за что не выдаст. Ладно, зайду с другого бока, озвучив самое страшное для неё наказание. – Миро, из-за твоего потворства вы оба можете попасть в беду, поэтому пока я не услышу ответа на свой вопрос, ты остаешься без сладкого и мультиков.
– Мамочка, не надо! – мгновенно подаёт голосок Мари, поднимая на брата испуганный взгляд. – Это дядя Паша, папа Ленки из младшей группы мне подарил, сказал, что от родных брать можно, а ты, мамуль, ему роднее всех.
– А мне подарил совет, – вставляет Миро, гордо задирая подбородок. Не многовато ли ему на один день советов?
– Как интересно, – елейно тянет порядком оживившаяся Зара, о присутствии которой в пылу выяснений мы благополучно забыли. – И что же он тебе посоветовал? Беречь сестру?
Вот скотство, как не вовремя-то!
– А вы откуда знаете? – хором удивились дети.
– Князева годы не изменили, правда, Рада?
– Так, мои хорошие, бегите в детскую, посидите там. Мама скоро придёт, – дождавшись, когда дверь за ними закроется, припечатываю ухмыляющуюся Зару к стене. – Послушай, что бы ты опять ни задумала, у тебя ни-че-го не выйдет. А теперь пошла вон из моего дома.
– Я-то пойду, но и тебя утащу за собою, если чары свои не снимешь. Клянусь, всё для этого сделаю. Что мне терять? Я детей в семью не принесла, а ты родню на стороне завела. Вдвоём коротать свой век веселее, что скажешь?
– Лучше сразу в ад, – устало смеюсь, прикрывая ладонью глаза и чувствуя, как колючая боль стекловатой заполняет грудь. – Зара, ты ведь не в серьёз? Какие-то домыслы, чары... Тебе не в женскую консультацию, а в психиатрию пора.
– Это твоё последнее слово?
– Пошла вон.
Бонус. Часть 5
Зара
Новое утро. За окном просыпается город, раздражая молодой, а оттого особенно яркой зеленью, солнечным светом, рёвом автострад. Давит бессильным протестом, побуждая из последних сил цепляться за лоскутья снов-воспоминаний. Эти потускневшие от времени моменты моего скоротечного счастья единственная возможность вспомнить сладость искренней улыбки. А потом матрас проминается под тяжестью встающего мужа. Накинув халат, он выходит из спальни, не оборачиваясь и не отягощая мне душу молчаливой надеждой, что, быть может, сегодня я наконец скажу ему заветные слова: "у нас будет ребёнок".
Который год задыхаемся от ощущения бесконечного ожидания, словно не жизнь проживаем, а кое-как, впопыхах да ради галочки, заполняем черновик, и нужно быть идиоткой чтобы не отдавать себе отчёт – так не может длиться вечно. Жека потерял надежду, что значит не сегодня, так завтра я потеряю его.
Я всё понимаю. Не виню, когда прячет глаза, не упрекаю, когда бежит из дома, пропадая допоздна, лишь бы нам не видеться чаще, чем того требует необходимость. Не осуждаю за то, что перестал отбивать злые реплики старших в мой адрес.
Я всё понимаю – боль отдаляет, но сил достойно держать удар не осталось. Обугленная прореха, саднящая в том месте, где раньше пело сердце, заставляет грубить, подкалывать, доводить до исступления лишь бы выплеснуть распирающий протест – почему это должно было произойти именно с нами?! Почему целый мир именно сейчас вдруг решил обновиться: кругом если не дети, то животики – по телевизору, на улицах, в домах нашей многочисленной родни?
Жека постоянно видит чужое счастье, любуется жадно, не пряча восторга и я, наблюдая за ним, тихо схожу с ума. Хуже только его чуть ли не братская дружба с Драгомиром, ведь не всегда удаётся избежать совместного похода в гости. Приходится через силу улыбаться, приняв успокоительных, а после подолгу выть, под шум работающего душа. Когда-то из-за ревности я недолюбливала Раду, теперь способна убить только за одни эти его взгляды полные благоговения, за материнство.