Она потрепала себя по голове и нахмурилась:
— Черт возьми! Мне следовало обыскать его карманы. О чем я только думала!
Выкапывать труп и шарить по его карманам — для меня это было чересчур. Я повалилась на траву.
Мама бросила на меня взгляд через плечо. Я с трудом сдерживала слезы. Меня знобило. Я задыхалась, но даже большие порции воздуха, которые я судорожно заглатывала, не помогали. Я не хотела снова видеть его лицо. Не хотела видеть лицо с залепленными грязью глазами и ртом. Вряд ли я смогла бы выдержать это…
— Я сама это сделаю, Шелли, — сказала мама, словно читая мои мысли. — Но у нас не так много времени. Иди в дом, возьми из кухонного шкафа тряпку и начинай отмывать пол. Больше никуда не ходи, оставайся на кухне — нельзя разносить кровь по всему дому.
— Хорошо, мама, — произнесла я еле слышно, почти шепотом. Но не двинулась с места.
Я лежала, будто придавленная к земле тщетностью, глупостью, ошибочностью того, что мы делали.
— Кто-то уже разыскивает его, мама. Кто-то уже пытается его найти. Нам это никогда не сойдет с рук. Нас обязательно поймают!
Она повернулась ко мне, и ее лицо, с синевато-багровой отметиной под глазом, показалось мне странным и зловещим.
— Теперь уже поздно думать об этом, — произнесла она тусклым голосом, словно мысленно была далеко — возможно, уже готовила себя к отвратительной миссии.
И в этот момент снова зазвонил телефон грабителя, так что я подскочила, как от электрошока. Я быстро встала на ноги и поспешила к дому. Я не могла слышать этот звук! Я должна была убраться подальше от этого звука!
Бодрая мелодия из восьми нот, повторяющаяся снова и снова, отдавалась в моих ушах смехом грабителя, который дразнил нас, насмехался над нами из темноты своей тесной могилы.
Когда через полчаса мама зашла на кухню, ее лицо было осунувшимся и болезненным, каким я его никогда не видела.
Она вывалила на скамейку содержимое одного из карманов своего халата. Там были плоская пачка сигарет, зажигалка «Зиппо», потертый кожаный бумажник, фантики, связка ключей от автомобиля на брелоке с футбольным мячом и мобильный телефон.
— Я его отключила, — сказала она.
Она полезла в другой карман и достала пачку смятых банкнот.
— Ты только посмотри. В заднем кармане у него были все деньги из-под матраса — почти двести фунтов. Даже не верится, что я не заглянула в его карманы, прежде чем… — Она не договорила.
— Мы почти совсем не спали, мама. Мы сейчас плохо соображаем.
— Что ж, отныне нам придется соображать хорошо — иначе нас поймают. — Она положила руки на пояс и закусила нижнюю губу, как всегда делала, когда волновалась. — Мы должны думать. Думать.
Она пыталась подавить в себе панику, ужас и отвращение; пыталась разобраться с этой кровавой бойней, как с очередным проблемным делом, которое ей швырнули на стол. Для нее это было очередной интеллектуальной головоломкой, вызовом. Все, что от нее требовалось, это обратить всю мощь своего блестящего ума на решение поставленной задачи, подключить здравый смысл и методические знания, сосредоточившись на деталях, — и тогда можно было бы говорить об успехе.
Наконец мама оглядела кухню и оценила работу, которую я проделала. Я собрала все осколки разбитой посуды и сложила их в картонную коробку у двери. Я смыла лужи крови на полу, наполняя и опорожняя ведро за ведром, наблюдая, как вода постепенно меняет свой цвет с темно-красного на бледно-розовый. Я насухо вытерла пол посудными полотенцами, что оказались под рукой, и как раз приступала к очистке стен и шкафов от пятен крови, когда вернулась мама.
— Молодчина, Шелли, — улыбнулась она. — Отличная работа. — Она взглянула на часы на кухонной плите: — Семь двадцать три. Это хорошо. Мы успеваем.
Ее лицо вновь стало сосредоточенным. Проблема. Она должна решать проблему.
— Слушай меня внимательно, Шелли, — сказала она. — Мы должны избавиться от всех предметов с пятнами крови, от всех следов присутствия грабителя в нашем доме. Все это мы сложим в мусорные мешки и спрячем наверху, в гостевой комнате, пока не представится возможность тайно выбросить их.
Она смахнула в мусорный мешок личные вещи грабителя, подняла коробку с битой посудой и попыталась засунуть ее туда же. Я придерживала мешок, чтобы ей было удобнее, потом принесла полотенца, которыми протирала пол, и тоже бросила их в мусорную кучу.
— Где нож? — спросила она.
Я взяла его с полки раковины, где оставила, и передала ей, стараясь не смотреть на запекшуюся кровь на его лезвии, похожую на густую темную патоку. Она засунула его глубоко внутрь картонной коробки.
Она огляделась в поисках других забрызганных кровью предметов и заметила коврик у двери. Она нагнулась, свернула его и тоже запихнула в мешок. Я протерла розовый прямоугольник, оставшийся после него на полу.
Мама оторвала еще один мусорный мешок. Сняла с себя халат и сунула его туда.
— Где твой халат, Шелли?
Мне пришлось подумать, прежде чем я вспомнила. Боже, я оставила его возле розария.
— Сбегай, принеси, пожалуйста, и я упакую его вместе со своим. Все это нужно уничтожить. Боюсь, стирать в машине рискованно.
Мне совсем не хотелось приближаться к могиле грабителя, но я не могла сказать «нет» — тем более после того, что пришлось пережить маме. Я бросилась бегом через лужайку, стараясь не смотреть на розарий, не думать о том, что из-под земли донесется голос (Не хочешь поцеловаться?) или холодная рука схватит меня за щиколотку. Я схватила махровую кучу и на всех парах понеслась обратно к дому.
Мама сложила мой халат вместе со своим в мусорный мешок.
— А теперь давай свои ботики, — сказала она, и это слово, окутанное аурой детской невинности, резануло слух, как совершенно неуместное на этой кухне в этот момент.
Я села на стул и сняла резиновые сапоги. Мама тоже разулась, и обе пары полетели в мешок.
— Хорошо, — сказала она, отирая лоб тыльной стороной ладони. — Теперь мне нужно все здесь как следует отдраить: шкафы, стены, все.
Она скрылась в кладовке, где мы хранили хозяйственные принадлежности, и вскоре вернулась с пластиковым ведром, щетками, стопкой чистых кухонных полотенец и огромной бутылкой дезинфицирующего средства. Увидев ее — в ночной сорочке, ярко-желтых резиновых перчатках, с разворошенным птичьим гнездом на голове, — мне снова захотелось расхохотаться, как совсем недавно, когда с ноги грабителя слетела кроссовка и она, с ней в руках, завалилась на землю.
— Иногда зрители громко смеются во время самых мрачных сцен в «Макбете», — сказал мне однажды Роджер.
— Почему? — спросила я.
— Потому что, когда страшно, всегда смешно.
Мне удалось подавить приступ смеха — что, наверное, было разумно на фоне отчаянной решимости, сквозившей в лице мамы.
— Какое для меня будет задание, мам?
Она не ответила. Она наполняла ведро горячей водой, поглощенная решением проблемы — как повернуть время вспять, как привести дом в тот порядок, в котором он находился до вторжения грабителя, как отмыть кухню так, чтобы полиция не нашла ни единого пятнышка крови. Мне пришлось повторить свой вопрос.
— Думаю, тебе лучше всего подняться к себе, встать под душ и смыть с себя всю эту кровь, — сказала она, отрывая очередной мусорный мешок. — Положишь сюда свою сорочку, когда разденешься, и полотенца, которыми будешь вытираться. Даже если на них не будет видно пятен крови, они все равно… мы не можем себе позволить рисковать.
19
Второй раз в жизни я смотрела на собственное отражение и не узнавала себя. Из зеркала в ванной на меня смотрело лицо дикаря — не шестнадцатилетней английской девочки из добропорядочной семьи, а примитивного дикаря. Его лицо было перемазано кровью жертвы, в глазах полыхал бешеный огонь схватки, в растрепанных волосах запеклась кровь. Это было шокирующее зрелище, и прошло какое-то время, прежде чем я смогла примириться с тем, что дикарь в зеркале — это я и есть.
Я потерла щеку пальцем, и высохшая кровь отслоилась хлопьями, оставляя на белом керамическом умывальнике следы ржавого порошка. Я осмотрела серые пятна на шее, два темных полумесяца по обеим сторонам дыхательного горла, оставленные пальцами грабителя, когда он пытался задушить меня. Горло до сих пор саднило, и, совершая глотательные движения, я ощущала неприятный ком, застрявший внутри. Мои глаза были налиты кровью, лишь редкие микроскопические крапинки белков просвечивали в этой красной пелене. Я вспомнила, что где-то читала, будто полиция может определить, что человека душили, по разрыву кровеносных сосудов в его глазах. Это как-то связано с недостатком кислорода в крови. Насколько близко я подошла к смерти? В голове стучало, и я чувствовала себя такой усталой, что готова была лечь здесь же, на полу ванной, и мигом заснуть.
Депрессия гигантской волной захлестнула меня и едва не сбила с ног. Какой кошмар! Какая катастрофа! И все по моей вине. Я сама, своими руками, превратила досадный, но весьма распространенный инцидент с домашней кражей в бедствие вселенского масштаба, шокирующее, сенсационное, достойное украсить броскими заголовками первые полосы газет.
По всей видимости, я безвозвратно и навеки разрушила свою жизнь и жизнь своей матери. Я понимала, что нам не удастся избежать наказания за то, что мы совершили. Никому не удается замести следы убийства, всегда найдется какая-то улика, слабое звено в цепочке. Рано или поздно полиция непременно находит убийцу. Так что нас обеих ждала тюрьма, печальный конец безрадостной жизни. И все потому, что меня подвела выдержка. Все потому, что я отказалась слушать маму. Ведь она говорила, что нужно сохранять спокойствие, просила меня не паниковать. Мама уверяла, что он не причинит нам вреда. Что на меня нашло? Почему я не послушалась? Я все испортила. От стыда и горечи мне хотелось провалиться сквозь землю.