23
Только оставшись одна, я вспомнила про бумажник грабителя.
Желание узнать его имя было непреодолимым. Теперь мною двигало нечто большее, чем любопытство. Я чувствовала, что, если узнаю его имя, мне уже будет не так страшно думать о том, что он лежит там, в нашем саду.
В конце концов, имя вернет грабителя в привычную реальность. Он окажется каким-нибудь Джо Блоггсом или Дэвидом Смитом, обычным человеком, жалким и ничтожным. Безымянный, он казался мне всемогущим; он мог просачиваться в мою жизнь, как ядовитый туман, заражая все вокруг. Он стал бы букой, злым духом, источником страхов, которые преследовали бы меня до конца жизни. Узнать его имя было равносильно тому, чтобы включить свет в середине фильма ужасов.
Я знала, что мама будет не скоро, так что можно было не торопиться.
Я поднялась наверх и прошла в гостевую комнату. Я уже знала, где мешок с халатами, где лежат резиновые сапоги, красная спортивная сумка. Я искала первый, с разбитой посудой и половиком. Вскоре я нашла его за ведром со шваброй. Мама, как всегда, завязала свой мудреный узел, так что мне пришлось повозиться. Все это время мой пустой желудок громко заявлял о себе. Аппетит, который, как мне еще недавно казалось, пропал навсегда, устраивал голодный марш.
Мне пришлось сдвинуть половик, чтобы заглянуть внутрь мешка. Бумажник был там, на самом дне. На половике застыло какое-то студенистое серое вещество, должно быть вытекшее из размозженного затылка грабителя, пока мы волокли его из кухни. Я не могла смотреть на него и отвернулась к стене, потянувшись за бумажником вслепую. Пальцы нащупали мягкую кожу, и я вытащила бумажник из мешка.
Было странно держать в своих руках вещь, принадлежавшую грабителю, — то, что лежало у него в кармане, когда я била его ножом. В каком-то смысле это было подобно его воскрешению. Я почти чувствовала его присутствие рядом, и меня вдруг охватило беспокойство, захотелось как можно скорее покинуть комнату.
Дрожащими пальцами, задыхаясь от волнения, я открыла бумажник. В одном кармашке оказалась мелочь, другое отделение было туго набито карточками. Я узнала розоватый кончик водительского удостоверения. Я извлекла его ногтями — на меня смотрели холодные серые глаза грабителя. Вновь накатила тошнота, и я ощутила привкус спагетти «болоньезе». Возможно, у мужчины с фотографии волосы были чуть короче, щеки не такими впалыми, но ошибки быть не могло: это был тот самый человек, которого мы с мамой убили на собственной кухне вчера ночью.
Я прочитала его имя.
Пол Дэвид Ханниган.
Я сунула документ в задний карман своих джинсов, закрыла бумажник и швырнула его обратно в мешок. Снова завязала его, пытаясь воспроизвести мамин тугой узел. Я не увидела никаких пятен ни на руках, ни на рукаве, но все равно на всякий случай вымыла руки и надела другую кофту.
В животе урчало все громче, и я пошла на кухню, где разогрела себе тарелку овощного супа, нарезала немного хлеба. На подносе я отнесла все это в гостиную и съела перед телевизором, за мультиками. Было странно наблюдать за тем, как Том гоняется по кухне за Джерри («Играем в „музыкальные стулья“! „Играем в музыкальные стулья“!»), бьет его по голове сковородкой, размазывая Джерри, как блин, и все это под веселую музыку, в сопровождении комических звуковых эффектов — бац! Жестокость в ярких красках. Насилие без крови. В реальной жизни все иначе. Я вспомнила, как мама примеривалась для удара, впиваясь в рукоятку разделочной доски, как сделала глубокий вдох и занесла ее над головой, словно пловец перед погружением в темные глубины. Я вспомнила звук, с которым доска опустилась на голову грабителя… и он был далеко не комическим.
Я лежала на диване, изучая водительское удостоверение грабителя. Удостоверение Пола Ханнигана. Я посмотрела на дату рождения и высчитала, что ему было двадцать четыре года, а мне он показался гораздо моложе. Он был на восемь лет старше меня. На удостоверении была и его подпись, выполненная детской рукой, с нелепыми завитушками, словно он был важной персоной. Его адресом значился город на севере, известный высоким уровнем безработицы и процветающим наркобизнесом. Всего месяц назад там средь бела дня был застрелен четырнадцатилетний мальчишка, работавший наркокурьером. Выходит, сонно рассуждала я, Пол Ханниган — крыса из той самой крысиной норы. Или, по крайней мере, был. Удостоверение было выдано четыре года назад; вполне возможно, он проживал где-то неподалеку, когда пришел грабить коттедж Жимолость.
Я попыталась продумать, как может полиция связать его исчезновение с мамой и мною, пыталась угадать, какая невидимая нить связывает нас, но веки стали тяжелыми, и я, проваливаясь в сон, успела убрать в карман джинсов водительское удостоверение. Кто-то уже хватился его. Кто-то… уже… его… искал.
24
Я проснулась от того, что кто-то нежно похлопывал меня по плечу.
Я открыла глаза и увидела, что надо мной склонилась мама. За окном было темно. Единственным источником света в гостиной было оранжевое свечение настольной лампы возле телевизора.
— Что, полиция? — спросила я, резко подскакивая.
— Нет, нет, — успокоила мама. — Полиции здесь нет, Шелли. Я приготовила тебе вкусный чай. Уже половина одиннадцатого.
— Пол-одиннадцатого? — Я проспала больше пяти часов!
— Ты крепко спала, когда я пришла. Я решила не будить тебя. Я еще раз прошлась с тряпкой по кухне, потом приняла ванну, спустилась сюда и устроилась в кресле, впрочем, тут же и уснула. Я сама только что проснулась.
Я взяла из ее рук кружку. Во рту у меня пересохло и дурно пахло, так что я жадно набросилась на чай, который был теплый и пить его было легко.
— Как твоя шея? — спросила мама.
Я сглотнула. В горле все равно что-то царапало.
— Пока не очень.
— Я купила тебе пастилки для горла и микстуру от кашля. Примешь ее перед сном, и посмотрим, как будет завтра утром. Бог даст, полегчает. Надеюсь, нам не придется идти к врачу. Доктор Лайл старый, конечно, но он не дурак и наверняка начнет задавать тебе неприятные вопросы.
— Как на работе, мам?
— Ужасно. У меня был жуткий скандал с Блейкли в присутствии Бренды и Салли.
— Скандал?
— Он хотел, чтобы я задержалась на работе, я отказалась, и ему это не понравилось.
Я решила, что она, скорее всего, преувеличивает. До сих пор, насколько мне было известно, мама ни с кем не ругалась.
— Кто-нибудь обратил внимание на твой глаз?
— Салли спросила, с чего вдруг я накрасилась.
— А ты что сказала?
— Сказала, что пришло время найти нового мужчину.
— А она что?
— А она сказала, что слышала, будто есть роскошный адвокат по уголовным делам по имени Блейкли, который совершенно свободен.
Мы обе расхохотались. Но смех быстро угас, когда мы вспомнили, с какой ношей теперь живем.
Мы долго молчали, потягивая чай и глядя в пустоту, как бывает, когда только что проснулся. Тишину нарушало лишь редкое уханье совы, гнездившейся на одном из деревьев у подъездной аллеи.
— Мам?
— Да, Шелли?
— Что же будет, мам?
Она закрыла лицо ладонями и принялась тереть его, как будто умывалась. Когда она снова повернулась ко мне, вид у нее было невыносимо усталый.
— Не знаю, Шелли. Не знаю. Я весь день только об этом и думаю. Просто не знаю.
За окном снова ухнула сова — протяжно и скорбно, — и я подумала о трупе, зарытом в розарии.
Я взяла мамину руку и крепко сжала ее:
— Мам?
— Да, дорогая?
— Ты не против, если я сегодня лягу спать с тобой?
— Конечно нет, милая. Конечно нет.
В ту ночь мне снилось, что мы с Роджером занимались в столовой, когда в дом нагрянула полиция. Было темно, и, когда я открыла дверь, меня ослепили вспышки голубых мигалок. «Уберите этот свет! — закричала я. — Разве вы не видите, что у меня воспалены глаза?» Нас с мамой выводили из коттеджа вооруженные полисмены в противогазах. Роджер стоял на пороге и робко кричал: «Вы не можете ее забрать, разве вы не понимаете, что у нее очень важные экзамены через два с половиной месяца?» Мы с мамой были одеты в оранжевые спортивные костюмы, какие носят американские заключенные, я видела по телевизору; ноги у нас были скованы цепями, руки в металлических браслетах заведены назад. «Почему вы в противогазах?» — спросила мама у одного из полисменов. Он рявкнул в ответ: «Запах! Запах смерти! То, что вы его не чувствуете, доказывает вашу вину!»
Я услышала чей-то хохот и, обернувшись, увидела стоявшего посреди розария грабителя. На нем не было ни царапины, он был в точности таким, каким я увидела его на лестнице, только вот его куртка «пилот» цвета хаки была украшена ярко-красными бантами с длинными красными лентами, которые ниспадали прямо к его ногам. Когда он перехватил мой взгляд, его лицо стало суровым и безжалостным. «Это все-таки яйца, — произнес он, — ты, уродливая сука. Накормила меня тухлыми яйцами». Зазвонил его мобильник, и он потянулся к заднему карману. «Прошу прощения, мне звонят», — сказал он и, прикрыв одно ухо для лучшей слышимости, отошел к дому.
Полицейские затолкали нас в бронированный фургон, и мы двинулись по аллее. Из окна я успела разглядеть машину, припаркованную за углом, и силуэт водителя за рулем. При нашем приближении ее фары зажглись, злобно взревел мотор, и она последовала за нами.
— Кто это? — спросила мама.
— Тот, кто следит за нами, — ответила я.
25
Проснувшись утром в маминой комнате, я не сразу сообразила, в чем дело. Мама уже встала, оставив после себя лишь свой запах на другой половине постели и несколько волосков на подушке. Я слышала, как льется вода из крана на кухне, хлопают дверцы шкафчиков, бормочет что-то смешное радиоведущий.
Когда я попыталась встать, то поразилась тому, насколько непослушным стало мое тело. Все мышцы «кричали» от боли, как после ночного марафона, и только тут я поняла, сколько сил я вложила в схватку с грабителем. Как немощная старуха, я поплелась в ванную, морщась от каждого шага. Когда я села на унитаз, копчик предательски заныл, напоминая о падении на нож. Глотать было по-прежнему больно, но то странное царапающее ощущение ушло, и, когда я посмотрела на себя в зеркало, с облегчением увидела, что белки глаз заметно посветлели. Я приблизила лицо к зеркалу, едва не касаясь его носом.