ахихикать. Плакса, дрожа в ночной рубашке, зажег свечу, поднял ее и спросил:
– Что тебя так забавляет?
– Под кроватью, – щелкнул в очередной раз Грязнуля. – Посмотри под кроватью!
Заглянув под кровать, Плакса обнаружил рядом с ночным горшком ящик с побитыми яблоками. Возможно, его забыл там какой-то рассеянный постоялец, а может быть, и сам хозяин гостиницы. Яблоки медленно гнили, источая специфический запах. Плакса задул свечу и нырнул в постель.
– Ах ты, гниль!
– Как яблоки под кроватью? – задыхался от смеха Грязнуля.
В этот момент дверь распахнулась и на пороге появился Бумбач.
– Еще один звук, и я поколочу вас обоих! – пророкотал он. – При моем весе вам мало не покажется! Вы так шумите, что я никак не могу уснуть! Неужели все ласки такие? Но в комнатах господина Серебряка и госпожи Живорез абсолютно тихо! Только вы шумите. Пожалуйста, успокойтесь!
– Простите, Бумбач, это Плакса, – попытался взвалить вину на друга Грязнуля. – Он рассказывает мне истории о призраках… пугает до смерти.
– Плакса, это не по-зверски по отношению к другу, особенно в незнакомом доме, в старину принадлежавшем графу по фамилии Стречикофф. Совсем не по-зверски, если учесть, сколько животных погибли по его вине. Ведь он убивал своих гостей! Здесь огромное количество призраков. Постарайтесь, пожалуйста, не веселиться и не шуметь.
Бумбач ушел, тихо прикрыв за собой дверь.
Примерно с полминуты в комнате стояла ужасающая тишина. Затем Плакса тоненько заныл, а Грязнуля громко сглотнул.
Бумбач снова открыл дверь и заглянул в комнату.
– Попались! – засмеялся он. – Наши комнаты разделяет очень тонкая стена. Я слышал всю историю из уст Грязнули. А теперь спите, иначе я действительно поколочу вас обоих. Понятно?
14
Мэр Недоум был в своей стихии. В его обязанности входило осуществление контроля над деятельностью мэров мелких северных и южных городков. Толстопуз Недоум презирал их, но тем не менее ежегодно давал для них обед. Ему была нужна их поддержка, и он терпел их присутствие. Вот и сейчас он сидел в центре стола, а рядом с ним лежал предмет, накрытый большой салфеткой. Большинство присутствующих мэров полагали, что под салфеткой скрыт серебряный кубок или трофей, который будет пожалован одному из них, наиболее ярко проявившему свои профессиональные качества.
– Господа, займемся делом! – крикнул Недоум и стукнул по столу мышиной лапкой, сваренной в розмарине.
Присутствующие схватили кувшины с нектаром и набросились на блюда с мясом полевок, жареной картошкой, хрустящими жареными крылышками летучих мышей, паштетом из печени ласточек и прочими яствами. Ласки-официантки старались подносить блюда по мере того, как пустели тарелки провинциальных гостей, бросавших на самок откровенные взгляды и не скупившихся на непристойные шутки.
Врун, впервые присутствующий на таком обеде, был изумлен поведением мэров.
– И так каждый год? – спросил он мэра Недоума. – Откуда взялись эти дикари?
– Бывает и хуже, шеф. Но не будь чистоплюем. Расслабься. Ты мог бы неплохо провести здесь время, если бы не твое ханжество!
В это время в воздухе пролетел жуткоширский пудинг – первый из многих, – и Врун поморщился. Если это развлечение, то лучше скучать, сидя дома.
– А теперь, Врун, пока я не напился и не забыл, зачем пригласил тебя сюда, позволь сказать, что это твой прощальный обед.
– Что? – взволнованно воскликнул Врун, решив, что ослышался.
– Не беспокойся! Я не выбрасываю тебя на улицу. Ты отправляешься в отпуск!
Врун обрадовался:
– Куда?
– В Слаттленд!
– Ах, в Слаттленд, – подавленно произнес он и в качестве шутки добавил: – Я бы лучше поехал в Таравак, там теплее!
– Можешь поехать и туда, – увернувшись от летящей банки с паштетом, пробормотал мэр. – Там сейчас Баламут Серебряк! Но для начала я хочу, чтобы ты поехал в Трансильвладию и последил за Серебряком. Не верю я этим ласкам. Завтра утром с приливом сядешь на судно.
Слаттленд! Какой ужасный удар! Врун был поглощен любовью к сестре мэра, Сибил, которая с трудом оправлялась от укуса полевки-вампира. Врун не отходил от постели изможденной и бледной принцессы, читал ей, вел разговоры на различные легкие темы (что было хорошо, потому что серьезные ему были не особенно по зубам), в общем, всячески старался быть ей полезным. И вот теперь ему придется отказаться от всего этого ради ужасного путешествия в страну льдов и снегов да к тому же заселенную иностранцами, говорящими на каком-то тарабарском языке.
– А если я откажусь? – спросил он мэра. – Вы не имеете права посылать меня с такими заданиями!
Мэр Недоум распушил свой белый мех и прищурился:
– Не испытывай меня, Врун! Ты же знаешь, я способен на все.
Это было правдой. О грязных делах Толстопуза Недоума ходили легенды. Заместитель мэра, однажды не согласившийся с Толстопузом по какому-то вопросу, теперь чистил уборные возле Истминстерского моста и считал, что легко отделался.
– Я пошутил, мэр, – стараясь говорить как можно веселее, произнес Врун. – Мы же свои горностаи! Неужели вы не понимаете шуток?
– Я все понимаю. Абсолютно все, – с тихой угрозой в голосе ответил мэр. – Помни об этом.
Официантки удалились из зала. Мебель была поломана. Полный горшок тушеного мяса пьяные гости бросили в окно. Разбив стекло, он с ужасающим грохотом обрушился на мостовую. Именно тогда мэр снял салфетку с предмета, лежавшего рядом с ним. Это был не кубок и не трофей. Это была управляемая паровая катапульта, изобретенная Джо Улем и заряженная на сей раз пирожками с мышиным мясом. Один из таких мясных снарядов больно ударил провинциального мэра, сидевшего в дальнем конце стола.
Тот не остался в долгу и схватил чемоданчик, стоявший рядом. Оттуда он извлек такую же катапульту, только с пружинным механизмом, изобретение Эдди Сона. Пирожные с жидким заварным кремом одно за другим полетели в Толстопуза Недоума.
Врун вздохнул, поднялся и вышел из комнаты, предоставив безмозглым мэрам и далее заниматься своими безмозглыми играми. Он отправился в покои принцессы Сибил, попросил доложить о нем ласку-горничную и после благосклонного разрешения вошел в спальню.
Сибил сидела на постели, опираясь слабым тельцем на подушку. Она вязала. Врун изумленно заморгал: принцесса прежде не увлекалась вязанием! У нее не было ни терпения, ни склонности сидеть спокойно, щелкая спицами.
– Принцесса? Что вы делаете?
– Я вяжу себе саван, – весело ответила она и показала ужасное, бесформенное облачение. – После всех испытаний я изменилась, Однолюб! Стала чаще размышлять о смысле жизни. Начала заниматься дыхательной гимнастикой, и это позволило мне понять всю бессмысленность своего существования. Из этого мира я хочу уйти в чем-нибудь теплом, вот и решила связать… – Она с печальным видом отложила рукоделие. – Это ужасно, правда? Не надо ничего говорить. Как вязальщица, я могла бы осчастливить многих, не так ли?
– Ну… это занятие не для вас, принцесса!
– Вообще-то я отдам это бедным.
– А как вы чувствуете себя сейчас? И что это за дыхательная гимнастика?
Сибил заметно оживилась:
– Ах, моя прачка, ласка по имени Фу Фум, предложила мне попробовать заняться ею, а также упражнениями по выпусканию когтей, которые можно выполнять в постели. Но на самом деле это больше чем просто гимнастика. Это образ жизни и смерти. Твой способ жизни и смерти. – Она со свирепым выражением морды скосила к переносице глаза, коснулась носа влажным розовым языком и громко заурчала.
– И вы стали лучше себя чувствовать?
– Гораздо лучше. Попробуйте сами.
– Может быть, попробую, – солгал он. – А у меня плохие новости! Ваш брат посылает меня в Слаттленд.
Сибил с невинным видом взглянула на него:
– Почему вы считаете это плохой новостью?
– Ну, ведь тогда я не… не смогу приходить и читать вам по вечерам, не так ли?
– Да, конечно, – рассматривая в зеркале свои бакенбарды, кокетливо произнесла она. – Но это может делать и служанка!
У Вруна внутри все оборвалось.
– Мне было с вами так хорошо!
– Да, я знаю, но я не еду в Слаттленд, так что вам придется обойтись без меня, правда?
– Полагаю. Слушайте, а не могли бы вы поговорить… с Толстопузом?
Она оторвала взгляд от зеркала.
– О чем?
– Ну обо мне. Может быть, он передумает?
– Зачем?
Врун заскрежетал зубами. Временами принцесса бывает совершенно несносна! Он задал себе вопрос, не дразнит ли она его? Неужели она не испытывает к нему никаких чувств? Плохо. Очень плохо.
– Я думал, вы будете скучать обо мне, когда меня не будет, но, очевидно, ошибся.
Она взглянула на него круглыми глазами и положила лапу ему на плечо.
– Ах, Однолюб, вы же знаете, что буду. – Она снова принялась прихорашивать свои бакенбарды. – Но вы же знаете Толстопуза. Если он что решит, то уже ни за что не передумает.
– Вы могли бы заставить его передумать.
– Нет… нет, не могла бы. Я никогда не имела влияния на Толстопуза. Он сам себе закон.
Но Врун знал, что это не так. Сибил, когда хотела, всегда добивалась своего. Очевидно, ее чувства к нему не слишком глубоки. Это не река, а струйка, текущая по водостоку после дождя. Очень плохо.
– Во всяком случае, мне вас будет не хватать.
– Простите? – спросила она, когда он дошел до двери. – Вы что-то сказали?
15
Нюх со спутниками прибыли в Кранчен. Весь город был занесен густым снегом. Создавалось впечатление, что с неба на город свалились подушки, валики, льняные простыни и огромные белые перины. Было холодно, но безветренно, поэтому ласки, не привыкшие к такому количеству снега, смогли оценить очарование пейзажа. Ведь под этой белой пеленой скрывались башни и зеленые купола. Кранчен был городом высокой и мрачной готической красоты, бриллиантом южного Слаттленда, и его жители по праву гордились им.
– У нас много архитектурных достопримечательностей, – сказала Флоретта. – Надеюсь, вы найдете время для них.