– Мы обязательно постараемся, – глядя в окно кареты, ответила Бриония. – Ой… смотрите… канал! А лемминги катаются по нему на коньках. Удивительно!
Ласки из кареты видели лишь головы конькобежцев, пролетающих взад-вперед вровень с дорогой.
– Мы займемся этим ближе к вечеру, – сказал Бумбач. – Вечер – лучшее время для катания на коньках. Видите, сейчас ларьки вдоль канала закрыты? Вечером все они будут освещены многочисленными огоньками. В них можно будет купить жареные орехи и горячие напитки. Вот для чего зимой все стремятся в Кранчен! Это знаменитый зимний курорт!
– О да! – воскликнул Плакса. – Я хочу покататься на коньках. Я отличный конькобежец.
– А ты хоть когда-нибудь на них катался? – спросил Нюх.
– Нет… но я чувствую это своими костями.
– Почувствуешь, когда сегодня вечером поваляешься на льду, – ухмыльнулся Грязнуля. – Я бы хотел научиться кататься на коньках. Потом мы с тобой сразимся, Плаксик. Я уверен, ты меня обгонишь еще до старта, ведь ты такой способный!
– Да, я тоже на это надеюсь.
Ласки поселились в «Гранд-отеле». Это было величественное здание, построенное в готическом стиле, с многочисленными высокими окнами-бойницами, островерхими башнями и крышей, которая сейчас напоминала заснеженный склон горы. Фонтаны у входа замерзли, превратившись в ледяные зонты. Плакса и Грязнуля были потрясены столь великолепным жилищем. Они договорились вести себя как можно приличней, чтобы не позорить Нюха.
Лемминг-портье отнес их чемоданы в номер. Плакса с Грязнулей чинно проследовали за ним. Когда он удалился, они оба по нескольку раз вспрыгнули на постель, найдя матрас необыкновенно пружинистым. Большое белоснежное одеяло было из воробьиного пуха.
– Держу пари, ты в детстве и не мечтал оказаться в такой роскоши, – сказал Грязнуля.
– Да нет, я всегда представлял себя в ванной с золотыми кранами и унитазом в форме лебедя.
– Да неужели?
– Конечно. Наверное, моей матушке при рождении подменили детеныша. Вероятно, я сын другой ласки, возможно королевской крови, и был подменен в ту же ночь, когда родился. Я в этом убежден. Посмотри, как сваливается моя шерсть, когда я ношу что-нибудь, кроме шелка! Я хочу сказать, если тебе нужны доказательства моего благородного происхождения, вот они: как только я надеваю атлас или шелк, я чувствую себя в своей тарелке.
– Конечно, это справедливо, – ответил верный друг. – Но когда ты орал на улицах, как разбойник с большой дороги, ты тоже говорил, что рожден для этого! Я хорошо помню твою маму. А ты сам помнишь, как она кричала соседке: «Лилл, ты сегодня идешь на рыбный базар за колюшкой?» У твоей мамы был голос, похожий на сирену, только более резкий и пронзительный. Я любил твою маму.
– Она не была моей мамой, она была мамой кого-то другого.
Грязнуля удивился:
– Как ты можешь так говорить о родной матери?
– Говорю тебе, я рожден для шелка! Она же заставляла меня носить всякую дерюгу. Моя настоящая мать, которая, вероятно, была герцогиней, одевала бы меня в самые тонкие ткани…
Грязнуля бросил в него подушкой.
– Помолчи, Плаксик, не хочу тебя слушать! Впервые в жизни. Помолчи хоть немного и, надеюсь, через некоторое время опомнишься.
Когда наступил вечер, ласки направились к ближайшему каналу. Там был киоск, где выдавали напрокат коньки. Грязнуля оказался прирожденным конькобежцем. У Брионии это тоже получалось неплохо. Нюх вскоре научился кататься, но двигался по льду напряженно. Плакса же больше времени проводил на спине, чем на задних лапах. Он объяснил, что предпочитает такой стиль катания. Он кружил метров десять, размахивая как сумасшедший передними лапами, затем падал на спину и проезжал еще метров двадцать.
Вдоль канала горели гирлянды разноцветных фонарей. В бесчисленных ларьках и киосках шла бойкая торговля. Вскоре четверка ласок остановилась, чтобы купить горячего сидра и жареных каштанов. Они стояли у берега замерзшего канала и смотрели на катающихся. Лемминги в этом не знали себе равных. Они скользили по льду, непринужденно беседуя друг с другом, время от времени выполняя сложные кульбиты и делая вид, будто это невероятно легко.
– Нужно попрактиковаться, – заявил Нюх, немного раздосадованный тем, что Грязнуля и Бриония катаются лучше его. – Я должен почувствовать равновесие, так сказать, найти свой центр тяжести! Во всяком случае что-то вроде этого.
Он поехал под мост, откуда намеревался начать тренировку. Здесь-то он и заметил ее. Она стояла метрах в тридцати от него и рассматривала группу ласок.
Это определенно была она.
Свелтлана.
Свелтлана в коротком полупальто с меховым воротником и меховой шапке. Мех на меху. Она, как всегда, пренебрегла общепринятыми правилами. Обычно пушные звери избегают меховых пальто и шапок. Это дурной тон – носить мех на меху.
Нюх попытался спрятаться в тени моста. Увы, Свелтлана повернулась и заметила его. Ее глаза незамедлительно сощурились. Затем она развернулась и покатилась прочь, быстро скользя по льду.
Нюх невольно восхитился ее грациозным бегом. Она напоминала какую-то небесную танцовщицу с волшебными лапами: ангел на коньках! Импульсивно он решил догнать ее. Разумеется, может быть, она и есть тот злой гений, который направляет вампиров на Поднебесный, но в этом Нюх очень сомневался. Случись такое, Свелтлана непременно была бы на переднем крае, Нюх не мог представить, чтобы она наносила вред его стране издалека. Ей обязательно захотелось бы самой непосредственно поучаствовать в этом.
Он побежал было вслед за ней, но, разумеется, не слишком ловко. Леммингам приходилось расступаться перед ним, чтобы не оказаться сбитыми неумелым конькобежцем. Проехав с километр, он ощутил боль в мышцах задних лап, но не остановился. Как ни странно, но чем дальше он бежал, тем лучше у него это получалось: его движения с каждым метром становились более уверенными и плавными.
А впереди, ловко проскакивая между конькобежцами, бежала Свелтлана.
Нюх взглянул на башенные часы и поразился: уже почти полночь! Полночные конькобежцы! В этом было что-то жутковатое. На небе показалась луна. Она сверкала на тонком льду, по которому скользил Нюх. Вдруг он почувствовал, что ноги уходят из-под него. Он упал на спину, наткнувшись на ларек и опрокинув на лед два кубка с горячим сидром. Подняв взгляд, он увидел, что Свелтлана смотрит на него. Поймав взгляд этих удивительных зеленых глаз, он снова подпал под их очарование.
– Помогите мне подняться, – протянув лапу, попросил он. – Мне нужно поговорить с вами!
Но Свелтлана проигнорировала его просьбу и побежала прочь.
Нюх с трудом поднялся на лапы и снова пустился в погоню. Перед тем как проехать под очередным мостом, он посмотрел вниз и очень удивился, увидев морды, глядящие на него из-под абсолютно прозрачного льда. Странные фигуры в оборванных платьях и фраках, потрепанных цилиндрах и поношенных балетных туфельках бежали за ним по пятам! Когда он повернул, они тоже повернули. Когда он выскочил из-под моста, они проделали то же самое. Когда ему наконец удалось описать круг, они описали ту же фигуру. Это было жутко и фантастично.
А затем Нюх увидел кое-что… кое-кого… У него перехватило дыхание.
– О нет! – закричал он.
Свелтлана, окутанная белой прозрачной накидкой, смотрела на него снизу. Она, казалось, манила его.
Вокруг нее толпились демоны. Магнетические глаза Свелтланы тянули его в темноту. Вокруг не было никого. Нюх оказался в полном одиночестве, в заброшенной части города, среди пустынных складов и мельниц! Подъемные краны с поднятыми стрелами, как хищные стальные птицы, ожидающие добычи, высились над застывшим каналом.
И снова эта властно манящая лапа!
Нюх с криком перевалился через неровный край полыньи.
Тяжелый всплеск. От холодной черной воды у него перехватило дыхание. Крик о помощи так и не сорвался с его уст, а легкие наполнились водой. Он уходил под воду, чувствуя, что тело немеет. Полынья быстро затянулась, и когда он попробовал вынырнуть, то ударился головой о лед. Выхода не было. Он оказался погребенным подо льдом. Пытаясь вырваться, он отчаянно царапал лед когтями, но безрезультатно.
Свелтлана поднялась из глубины, схватила его за лапы и потянула за собой.
16
Нюх открыл глаза. Он не видел ничего, кроме простирающегося перед ним бесконечного белого пространства. Небесная белизна. Это почему-то утешало. Он слышал, что, умирая, проходишь сквозь темный туннель с ослепительным светом в конце. Вероятно, нечто похожее он видел и сейчас. Свет, но почему-то не в конце туннеля. Свет, казалось, лился откуда-то со стороны.
Может быть, это небо ласок? Может быть, он наконец в раю? Если это так, то где его предки? Где первый изгнанник, лорд Серебряк из средневекового Поднебесного? Где часовня святого Серебряка, благородного вора, который совершил больше побегов из тюрем, чем кто-либо до и после него? Где Бонни Серебряк, величайшая мать, столетие назад руководившая восстанием против тирании Недоумов?
– Как ты себя чувствуешь?
Теплый, успокаивающий голос Создателя доносился издалека. Голос самки. Странно. Нюх всегда считал, что Создатель не может быть самкой. Хотя вообще-то какой-то смысл в этом есть, ведь самки – основные создатели жизни на земле, так почему же не на небе, в раю?
– Здесь так бело, – прошептал он. – Никогда не представлял, что может быть так бело.
– Что?
– Вот! – Он указал когтем.
– Потолок? – спросила Бриония, держащая в лапе фонарь. – О чем ты говоришь? Мне кажется, в покрашенном белилами потолке нет ничего удивительного.
До Нюха вдруг дошло, что он лежит в постели. Он резко сел, чуть не выбив лампу из лапы Брионии.
– Где я?
– В Кранченской городской больнице. Местные ветеринары говорят, что с тобой все будет в порядке. Впрочем, я и сама это знаю.
– Что случилось? Ты ее поймала?
– Кого – поймала? Ты провалился в прорубь и чуть не утонул.