– Так ты думаешь, наш граф Рянстикот – это ваш Тростяник, воскресший из мертвых?
– Ну это вряд ли.
Нюх оставил бывшего принца в кофейне и отправился к себе в гостиницу. Брезжил рассвет. Сквозь туман пробивались солнечные лучи. В его ярких лучах здания отсвечивали зеленым и бронзовым цветами. Нюх, глубоко погруженный в свои мысли, все же поглядывал в боковые улочки, из которых в любой момент могла появиться хорошо известная ему самка лемминга.
За завтраком он сообщил друзьям, что им предстоит путешествие. Он взял на себя обязанность заказать для своих спутников дорожные сапоги, фланелевые костюмы и толстые палки. Экипировку путешественников дополнили охотничьи шляпы. Бриония пришла в восторг от своего костюма, Грязнуля тоже, а вот Плакса пожаловался, что грубая ткань наверняка вызовет у него зуд.
– Я предпочитаю шелковую одежду, – сказал он.
– Я взял на себя смелость заказать для всех нас шелковое белье, но не из-за твоих королевских претензий, Плакса, а потому, что в нем удобнее, – ответил Нюх. – Сперва мы должны навестить графа Рянстикота! – сообщил он остальным.
– Рянстикот? – вздрогнув, переспросила Бриония. – Но это же анаграмма…
– Именно, – подтвердил Нюх и тут же мысленно восхитился догадливостью своей подруги.
Около полудня друзья сели в карету, запряженную двенадцатью мышами. Кучер, худой лемминг, похоже, не горел желанием везти их во владения графа Рянстикота и предупредил, что доедет лишь до моста через ущелье.
– А дальше пойдете пешком. Я не хочу рисковать каретой.
– Пешком – значит, пешком, – согласился Нюх, довольный тем, что предусмотрительно уложил в рюкзаки запасы еды, питья и столовые принадлежности.
Подъехав к мосту, кучер остановился и попросил всех освободить карету. Затем он снял с крыши четыре рюкзака. Проделывая это, бедный лемминг трясся, а мыши царапали землю когтями и били хвостами. Кучер и мыши явно чего-то боялись. Еще не успела группа перейти мост, как карета исчезла за поворотом дороги. Кучер стегал кнутом желтошеих мышей, которые и без понукания неслись со всех лап подальше от этих мест.
– Ну вот мы почти у цели, – сказал Нюх. – Рюкзаки у всех в порядке? Хорошо. Тогда вперед!
«Люблю я гулять по холмистой стране и при этом петь с рюкзаком на спине», – действительно запел Грязнуля.
– Прекрати этот вой! – заворчал Плакса. – У меня от него голова болит.
– Разве ты в детстве не был скаутом? – спросил Грязнуля. – Тетушка по средам обычно посылала меня на сбор. Мне это нравилось… Песни у костра… Вязание морских узлов. Вбивание колышков в землю. Установка палатки. Очень увлекательно. А поджаренные на костре ломтики хлеба! Они так вкусно пахли!
– Моя мама считала, что скауты – просто хулиганы.
– Нет, совсем наоборот. Ты много потерял, Плакса. Пешие походы, путешествия на байдарках, сооружение веревочных мостов. Ничто не может с этим сравниться. Только так можно стать настоящим самцом. Разве я не прав, Бриония?
– Ну, самцом я все-таки не стала, но лапы у меня с тех пор действительно крепкие! – весело ответила она.
20
Всю дорогу до Слаттленда Врун чувствовал себя отвратительно. Возможно, он объелся жаворонковыми яйцами и жирной ветчиной из полевки, или всему виной было неспокойное море и горностай-бизнесмен, его сосед по каюте, непрерывно певший в ванной, словно лягушка, страдающая от аппендицита. К тому времени когда корабль достиг Слаттленда, Врун решил, что слишком болен и не в состоянии преследовать ласок. Придя к такому выводу, он позвонил мэру Недоуму.
– …Итак, вы понимаете, мэр, мне придется сесть на первое же судно, идущее домой, – закончил он долгую и тщательно отрепетированную речь.
– На судно, идущее домой? Я послал тебя работать! – взревел мэр. – Слушай, Врун, сейчас я не могу говорить. Идет ежегодное собрание акционеров домов для бедных. Вряд ли нищие принесут нам в следующем году большую прибыль, и меня это немного огорчает.
– Но, Толстопуз, мне очень плохо! – воскликнул Врун, решив, что после всех перенесенных испытаний может называть мэра по имени. – Мне необходимо отдохнуть. Мне нужен настоящий отпуск. А здесь стоят жуткие морозы! Окно в моем гостиничном номере затянуто льдом. Здесь не разрешают класть в постель бутылки с горячей водой. Когда я жалуюсь на холод, меня называют тряпкой.
– А ты и есть тряпка! – огрызнулся мэр. – И что это за «Толстопуз»? Для вас я мэр Недоум. Я ваш босс, а не приятель.
– Может быть, в один прекрасный день вы станете моим шурином, и будет глупо, если я тогда буду называть вас мэром, – ответил Врун, которому тысячи километров, разделяющие их, придали смелости.
– Только через мой труп!
– Как угодно.
На обеих сторонах провода повисла напряженная тишина.
– Послушай, Врун, – в конце концов произнес мэр, – выполни эту работу, последи за этими наглыми ласками, и я, может быть, замолвлю за тебя словечко перед сестрой! Не уверен, что она помнит о твоем существовании, но попытаюсь. Ну как?
Вруну больше всего на свете хотелось породниться с Сибил. Это было пределом его мечтаний.
– Что ж, ладно.
– Ну и умница. Прекрасно, тогда до встречи…
На другом конце провода раздался щелчок. Врун посвистел в телефон, но безуспешно. Прислушавшись, он понял: мэр плохо положил трубку. Издалека он различил голос мэра:
– …хочет жениться на моей сестре! Ну какие нервы это выдержат?! Такое ничтожество, как Врун, – и мой родственник?! Да я сотру эту Сибил в порошок. Каков нахал! Вот благодарность за мою доброту. Просто хамство!
Вруну хотелось рыдать от разочарования, но он повесил трубку, а затем снова позвонил, на этот раз – самой Сибил.
– Как вы? – спросил он. – Лучше?
– Кто это?
– Однолюб Врун… шеф полиции, – машинально ответил Врун.
– Кто?
Он, скрежеща зубами, повторил имя.
– Ах… вы! Что, я арестована? Почему вы звоните мне, шеф Врун? Почему вы травите меня? В чем меня обвиняют? Против меня фабрикуется какое-то обвинение? Смотрите, я пожалуюсь брату…
– Нет, нет, – простонал Врун. – Я звоню как частное лицо, как заботливый друг, чтобы убедиться, что вы здоровы и счастливы.
Некоторое время на другом конце провода молчали, потом Сибил заговорила снова:
– Вы… просто справляетесь о моем здоровье?
– Именно это я и делаю.
– Ах, простите… Однолюб, так ведь? Да, мне очень жаль. Естественно, я подумала, что вы, как шеф полиции… ну, вы знаете. Вы звоните, чтобы пригласить меня на обед? Если вы звоните, чтобы узнать, свободна ли я сегодня вечером, то я с удовольствием отвечу: да, свободна! Удобно вам примерно в шесть?
– Я… я не могу, – простонал он.
– Что?
– Я в Слаттленде… Меня сюда послал ваш брат. Завтра мне придется ехать в Кранчен. Я просто решил поинтересоваться, в порядке ли вы? В последний раз, когда я вас видел, вы были так больны, что мне стало боязно за вас.
– Правда? Ах, как досадно… Вы в Слаттленде? Что ж, может быть, после путешествия вы ко мне заглянете?
Возбуждение охватило Вруна.
– Это будет для меня большой честью!
– Хорошо. Тогда до встречи.
– До встречи.
Врун с легким сердцем повесил трубку. Наконец-то! Сибил помнит его и знает, что он жив и здоров.
Она сама попросила его зайти к ней! Врун подпрыгнул, щелкнув каблуками. Как замечательно! Как чудесно! Как потрясающе! Толстопуз Недоум, напыщенный, толстый коротышка-горностай в белой шубке, приготовься умереть от стыда! Твоим шурином будет такое ничтожество!
На следующий день в карете, направляющейся в Кранчен, Врун снова увидел горностая-бизнесмена, певшего в ванной. У шефа полиции было слишком светло на душе, чтобы расстраиваться при виде надоедливого соседа. Врун приветливо щелкнул зубами, демонстрируя попутчику дружелюбие.
– Вы постоянно выдергивали мне затычку в ванне, – огрызнулся тот. – Я никогда не забываю плохого.
От душевного подъема у Вруна не осталось и следа.
– Вы этого заслужили, потому что сипели, как еж, страдающий астмой!
– Да как вы смеете?! Вот я пожалуюсь Толстопузу Недоуму, мэру Туманного, моему родственнику!
– Вы с ним друг друга стоите! А вот с сестрой мэра мы фактически помолвлены, вот так! Ну, как вам такое нравится?
Бизнесмен-горностай выпучил глаза:
– Да вы даже не знакомы с сестрой мэра!
– Не знаком? Ее зовут Сибил, ее недавно укусила полевка-вампир, и мы с ней… – Безрассудный шеф полиции сцепил два когтя левой лапы, изобразив кольцо.
Врун был потрясен впечатлением, которое эта новость произвела на бизнесмена. От его спеси не осталось и следа. Он, казалось, пал духом и выглядел ошеломленным. Врун подумал, не зашел ли он слишком далеко? В конце концов, этот горностай дальний родственник обоих Недоумов.
– Я… я потрясен! – воскликнул его спутник на глазах у трех леммингов-монахинь, с огромным интересом наблюдавших за развитием ситуации. – Совершенно потрясен! Мы с кузиной Сибил еще в юности поклялись друг другу в верности. Этот вопрос давно считается решенным: вся семья уверена, что в один прекрасный день мы породнимся. И вот вы говорите, она стала вашей невестой? Это прямо плевок в душу! Нет, самке доверять нельзя! Как только мы доберемся до Кранчена, она получит от меня пару ласковых! Я… ну я просто не знаю!
Монахини сочувственно закивали.
Вруна охватил ужас.
– Вы… и Сибил? А ведь она никогда… скажем так… ни словом не обмолвилась о вас! Послушайте, наша помолвка – секрет, поэтому я был бы вам очень признателен, если бы вы до поры до времени помалкивали. И не говорили об этом даже с Сибил, потому что это тайна, понимаете? – Врун весь взмок, говоря это.
– Ах, тайна? И для нее тоже?
Все монахини в унисон выразили неодобрение.
– Нет, нет, не для нее, но она не любит говорить об этом. Она… она боится, что брат узнает о нашей помолвке. Толстопуз не одобряет тайных помолвок, а если быть точным, он против них.
– Я не уверен, что мне они тоже очень уж нравятся, – огрызну