27
Толстопуз Недоум дрожал от холода. Он открыл глаза и понял, что находится в помещении, погруженном во мрак. До него доносились какие-то странные звуки – крики, вой, напыщенная декламация. Куда же он попал? Было ощущение, что он очутился в колонии попугаев или других не менее шумных птиц.
Медленно, медленно он приходил в себя. Приложив руку к груди, он нащупал повязку. Ну конечно! Операция!
– Добро пожаловать в преисподнюю! – произнес склонившийся над ним горностай. – Оставь надежду, всяк сюда входящий!
Горностай выглядел в высшей степени устрашающе. Пустые ввалившиеся глаза, обведенные темными кругами, дергающиеся в тике уши, свалявшаяся шерсть, отвратительный запах. Когда он открыл пасть, чтобы щелкнуть зубами, Толстопуз заметил желтые зубы и кровоточащие десны.
– Где я? – приподнявшись, прохрипел Толстопуз. – Куда я попал?
Оглянувшись в полумраке, он увидел, что находится в помещении, напоминающем тюремную камеру. Массивная дверь, зарешеченное, пыльное створчатое окно, сквозь которое едва пробивался свет. Какие-то странные существа сидели на грязной соломе или рассеянно расхаживали по комнате.
– Ад, – ответил горностай. – Это настоящий ад.
Пожилая самка ласки пронзительно визжала, звеня цепями. Да, кое-кто из обитателей был закован в цепи, а некоторые привязаны к деревянным чурбанам. Они несли что-то нечленораздельное, а из их ртов стекала пена.
Нагрудник! Операция! Что-то не так!
– Наверное, я умер на операционном столе! – воскликнул Толстопуз. – Я умер?
Горностай с пустыми глазами серьезно кивнул:
– Каждый зверь говорит здесь только правду о себе. Если ты говоришь, что умер, значит, так оно и есть. То, что ты ощущаешь, – то и существует на самом деле. Это не небо и не земля, а нечто совсем иное, мой друг. Мы с тобой жертвы времени и пространства. Мы парим в самых пустынных пространствах. Попав сюда, ты здесь останешься. Оставь надежду когда-нибудь покинуть эту дыру. Никто тебе уже не поможет. Те, кого ты любил, тебя уже забыли. Они в другом мире, мире, полном света и радости. А это – королевство Отчаяния!
Толстопуз закричал во весь голос:
– Сестренка! Сибил! Забери меня! Приди и забери меня!
Горностай в треуголке, сделанной из экземпляра «Курантов», засунул лапу за лацкан потрепанного мундира.
– Бесполезно, мой друг! Сочувствую тебе. Я, великий генерал, о котором враги, боясь произнести мое имя, с трепетом восклицали: «На поле он!», ощущал то же самое, когда оказался в этом логове мертвых душ. А теперь я смирился с тем, что останусь здесь навечно.
Навечно! Значит, он мертв! Толстопуз вскочил бы и в панике бросился прочь, если бы не головокружение и боль. И вот он просто лежит здесь, жалкое существо, охваченное горем. О, как это ужасно – быть мертвым! Особенно ужасно умереть и не попасть в звериный рай! Что же случилось? Разве он не был добрым, мудрым и справедливым? Да, порой он совершал ошибки, но каждый имеет право совершить несколько ошибок в жизни. Но в целом он пытался сделать Туманный приличным и счастливым городом. Ведь пытался? Пытался?
– А когда приходят дьяволы? – траурным тоном спросил он своего приятеля.
– Они здесь все время, – последовал ответ.
Горностай схватился за голову:
– Ах!
Когда Толстопуз был готов впасть в полное отчаяние, внезапно открылась огромная дверь, и два ангела стремительно повезли его куда-то на каталке. Крики и вой заблудших и покинутых усилились.
– Я знал! Я знал! – крикнул он одному из ангелов. – Я был хорошим, правда? Ты ошибся, но теперь я попаду на небо!
– Я не знаю, куда вы попадете, хозяин, – ответил один из ангелов, удивительно похожий на барсука, который проходил по какому-то делу, когда Толстопуз был судьей. – Нам с Шишом просто велели привести вас.
– Шиш? – Толстопуз повернул голову в сторону и посмотрел на другого барсука. – А, да ведь вы – печально знаменитые похитители трупов, Шиш и Кыш, потомки печально известных Шиша и Голыша.
– Так точно! – весело щелкнув зубами, согласился Шиш. – Мы самые.
– Значит, вы тоже умерли? Вы ангелы?
– Ангелы? – взревел Кыш. – Нет, мы просто здесь подрабатываем. Не возражаете, если мы поищем тут мертвецов? Я думаю, мы имеем право на кое-какие безделушки, прежде чем их отвезут в морг. – Он дотронулся до носа кончиком когтя. – Шиш отрывает им когти, чтобы взять кольца, а я больше по цепочкам и брелокам.
– Вы грабите больных и умирающих?
Кыш обиделся:
– Больных мы не трогаем! Умирающих – да, но там, куда они отправляются, все это им вряд ли потребуется. Имейте сердце, хозяин. Нам нужно есть. Нам нужно кормить семьи. У Шиша пятеро детенышей. У меня шестеро. Где же добыть средства на прокорм такой оравы?
– Так это больница, а не рай, – догадался наконец Толстопуз.
– Разумеется, – подтвердил Шиш и, обращаясь к коллеге, воскликнул: – Кыш, идет главный ветеринар! Пора смываться, солнце мое!
Оба барсука, словно по мановению волшебной палочки, исчезли в одном из многочисленных коридоров. В следующий момент Пучик в окровавленном фартуке склонился над каталкой, на которой лежал мэр, и уставился на него. Он помахал хирургическим ножом, заляпанным запекшейся кровью.
– Что вы здесь делаете, мэр? Я же оставил вас отдыхать!
– Да, но где? – прорычал Толстопуз.
Но Пучика было не так-то легко сбить с толку.
– В психиатрическом отделении, разумеется. В Грачатнике. Нам больше некуда было вас поместить. Все койки в палатах заняты. Мы могли бы оставить вас в коридоре, но там сильно дует.
– Так вы оставили меня в Грачатнике, среди сумасшедших? Вы хоть понимаете, через что я прошел? – Вспомнив Шиша и Кыша, мэр посмотрел на свои когти. – И мое золотое кольцо пропало. – Он пощупал шею. – И золотая цепочка, подарок Сибил на день рождения.
Хирург покачал головой:
– Да, странно. Там пациенты воровством обычно не занимаются. Они иногда щекочут других пациентов или пытаются их грызть, но редко, очень редко кого-нибудь грабят.
– Это были не они, а Шиш и Кыш, кладбищенские воры.
– Эти двое? Кто бы мог подумать. – Пучик заметно оживился. – Давайте-ка посмотрим вашу… – подняв повязку и заглянув под нее, сказал он. – Ну, заживает успешно. Даже замечательно. Сегодня вы можете отправиться домой, мэр. Я позвоню вашей сестре?
– Домой? – Толстопуз чуть не разрыдался от облегчения. – О да, пожалуйста. Значит, заживает?
Он сам бросил беглый взгляд на нагрудник. Шов выглядел не очень аккуратно, однако новый белоснежный кусочек меха был очень хорош.
– Ах, великолепно, – сказал он. – И шрама не будет? – с тревогой спросил он.
– Вы его даже не заметите, – заверил его Пучик. – Вам пересадили первоклассный мех зайца.
Толстопуз выпрямился.
– Зайца? – медленно переспросил он.
– Разумеется. У нас же нет меха горностаев. Но у нас был замороженный заяц. – Увидев выражение тревоги на морде мэра, он произнес: – Не волнуйтесь. Мы все время пользуемся мехом других животных. Уверяю вас, вы не заметите разницы. А теперь простите, мне пора перекусить.
Пучик вынул из кармана своего фартука сандвич и окровавленным хирургическим ножом разрезал его пополам. Начав жевать, он вспомнил о хороших манерах.
– Ах, простите, не хотите ли? – Он протянул вторую половину мэру. – Моя любимая соленая колюшка, – пояснил хирург.
– Нет, спасибо, – пробормотал Толстопуз. – Я еще не голоден.
– А, пропал аппетит? – продолжая жевать, кивнул Пучик. – Уверяю вас, после операции это обычное дело.
Сибил немедленно приехала забрать Толстопуза. Она отвезла его домой в карете и похвалила за проявленное мужество. Потом мэра положили в теплую постель и принялись за ним ухаживать. Толстопуз, расчувствовавшись, заявил сестре, что хотел бы как-то помочь несчастным зверям в Грачатнике.
– Этим беднягам очень скверно, Сиб! Думаю, для них надо построить специальную больницу. А то их просто оставили гнить заживо.
– Да ты всего за одну ночь проникся сочувствием к народным нуждам, брат! – воскликнула Сибил. – Как это великодушно! Я не устаю повторять, что мой брат совсем не мерзавец, каким его все считают, а чуткое и заботливое существо, принимающее близко к сердцу чужую беду.
При слове «мерзавец» Толстопуз заскрежетал зубами.
– Я сейчас же этим займусь. И кстати, эти полевки-вампиры по-прежнему не дают покоя. Я велела проверять все корабли, приходящие из Слаттленда. И приказала ветеринарам города выдирать клыки каждому попавшемуся вампиру. – Помолчав, она прибавила: – К сожалению, некоторые не особо опытные ветеринары вырывают зубы самым обычным горожанам. Уже получено несколько жалоб, и, когда ты поправишься, тебя ждет ряд судебных дел.
Толстопуз поморщился:
– Неужели эти ветеринары не могут отличить лемминга от ласки или горностая? Все начали эти ласки. Никого другого винить нельзя.
– Ну, как правило, ветеринары находят вампиров спящими в самых темных уголках. Естественно, случаются и ошибки. Обычно это бродяги, ночующие на улице, но ты удивишься, насколько быстро бедняки находят адвокатов, согласных защищать их дело.
– Нет, не удивлюсь.
– Но самое интересное, что ошибки допускаются по отношению даже к самым уважаемым жителям города. Как раз вчера судья Легкопосадчик выпил немного лишнего на светском обеде и проснулся на скамье в парке без клыков.
– О господи, – простонал Толстопуз. – Ну ладно. Я во всем разберусь, как только снова встану на лапы.
– Не волнуйся, брат. Я сама хорошо с этим справляюсь.
Она оставила его в постели подкрепляться целебным напитком из парной крови кролика. Через некоторое время он посмотрел на шов, который успешно заживал. Мех зайца, да? А какая разница? Совсем как его собственный. Может, чуточку грубее, но не настолько, чтобы это было заметно. Заяц. Да.
Он взял зеркало с ночного столика и посмотрел в него. Ничего не изменилось. Хотя погодите! Вроде бы его собственный нос стал похож на кроличий? Почему он так дергается? В будущем следует воздержаться на всякий случай от кроличьей крови.