Взглянув через парапет, он заметил внизу лодку с выдрой-гребцом.
– Эй! – крикнул он.
– Сам ты «эй»! – последовал ответ. – На кого «эйкаешь»?
– Тебя можно нанять, выдра?
– Смотря для чего. Если тебе нужно перебраться через реку, то можно. А так нет, я зверь свободный.
– Да, мне надо на тот берег. Я заплачу тебе золотом.
– Золотом? Хорошо. Спускайся по этой каменной лестнице. Я тебя подберу.
Вскоре граф сидел в лодке. Он посмотрел на ее название, вырезанное на планшире.
– Ты Возила, стало быть, работаешь перевозчиком?
– Нет, вообще-то я выуживаю из реки утопленников. Но при случае и от этого не отказываюсь.
– И много мертвецов ты находишь в реке?
– Много. Больше, чем нужно, если это тебя интересует. Некоторые тонут случайно. Некоторые топятся. Некоторых топят другие. Некоторые умирают еще до того, как попадают в воду. Это злой мир, горностай, и лишь изредка в нем происходит что-нибудь хорошее.
– Значит, ты не разделяешь мнения, что этот мир добр и лишь время от времени в нем случается что-нибудь плохое?
– При моей работе, конечно нет. Будь у меня другая работа, я бы, возможно, считал иначе. Но я сталкиваюсь с худшими сторонами жизни. Однако скажу тебе: одно хорошее деяние стоит десяти плохих. Добро, видишь ли, гораздо ценнее. Это все равно что сравнивать бриллиант с куском угля. Уголь больше, гораздо больше, но куда дешевле.
– Потому что добро редко, как бриллиант?
– Нет, просто потому, что дороже. Зло – оно как мусор. Даже большая куча мусора не стоит ничего. Добро – бесценный клад. Вот почему оно приходит только небольшими дозами.
– Кажется, я понимаю, о чем ты толкуешь, хотя кое в чем с тобой не согласен. Ты считаешь, что добро драгоценно по своей природе. Что в нем есть нечто бесценное в универсальном смысле.
– Сам бы я не сумел выразиться лучше.
Рянстикот получил огромное удовольствие от этой беседы. Ему не часто удавалось поговорить с толковым собеседником. Однако граф не мог согласиться, что зло само по себе не имеет ценности. Он, граф Рянстикот, вампир, воплощение зла, олицетворение несправедливости, очень высоко ценил себя.
– По-моему, ты ошибаешься, Возила. Я думаю, зло так же драгоценно, как и добро.
– Ты имеешь право на свое мнение, – всем своим видом показывая графу, что тот ошибается, фыркнул Возила. – А теперь, пожалуйста, гони деньгу, но на монете я хочу видеть с одной стороны голову Крошки, а на другой брусчатку ее дворца!
– Почему?
– Потому что недавно мне дали несколько иноземных монет.
Граф Рянстикот расплатился, и Возила отвернулся, чтобы причалить. В таком положении шея тощего выдры была открыта для зубов. Граф машинально подался вперед, но внезапно отпрянул с гримасой отвращения на морде.
– Слишком стар и костляв, – сказал он. – О чем я думаю? На крайний случай сойдет, но только не для обеда!
– Что? – выпрямляясь, спросил Возила.
– Ничего, ничего. У тебя сегодня удачный вечер, лодочник!
– Что-то я в этом сомневаюсь, – ответил Возила. – Уверен, что до рассвета вытащу из воды какого-нибудь маменькиного сынка!
Рянстикот ступил на туманный берег и обернулся черным плащом. Не оглянувшись, он зашагал по булыжным улицам. Обнаружив подходящую кофейню, он вошел туда. Официант нашел для него столик в углу на одну персону, откуда графу были видны весь зал и входящие посетители. Когда в кофейню вошла группа молодых горностаев, оживленно обсуждавших пьесу, которую они только что посмотрели, граф насторожился.
Через некоторое время он вышел из-за своего столика и подошел к молодежи.
– Не возражаете, если я ненадолго присоединюсь к вам? – спросил он. – Я жду друга. Невольно услышал, что вам понравилась пьеса «О куньих и полевках». Я видел ее в Слаттленде, где она была поставлена впервые, и она меня потрясла. Надеюсь, труппа была та же…
Граф жестом когтя заказал горячий шоколад, а пятеро юнцов, разинув рты, смотрели на него. Он продолжал расспрашивать их о спектакле, и они охотно отвечали.
– Похоже, мой друг уже не придет, – вынув из кармана часы и посмотрев на них, произнес он. – Как вы относитесь к тому, чтобы пойти в ресторан «Поротые сыщики»? Я угощаю! Что скажете? Я очень давно не развлекался.
– Думаю, сейчас уже поздновато, – произнес один из горностаев. – Мурочка, мне кажется, нам следует вернуться домой.
– Да, конечно.
Остальные согласились пойти в ресторан, а молоденькая самочка даже захлопала в ладоши.
– Какая прелесть! – воскликнула она.
Вышли из кофейни все вшестером, но двое сразу же распрощались. Рянстикот рассматривал членов компании, и взгляд его остановился на молодом цветущем горностае со свежей, чистой кровью, судя по его невинно горящим глазам и прекрасной блестящей, шелковистой шерстке. Граф завел разговор с этим молодым франтом, время от времени останавливаясь, чтобы передохнуть, поэтому они немного отстали. Через несколько минут пару, шедшую впереди, поглотил густой туман, и граф остался наедине со своим восторженным молодым спутником.
– Я считаю, путешествия заметно расширяют кругозор, – начал юный горностай. – Если не встречаешь…
Не успел он закончить фразу, как граф внезапно схватил его за плечо и увлек в темный переулок.
– Эй, мне больно! – запротестовал горностай.
Он попробовал вырваться, но противник оказался невероятно силен. После недолгой борьбы Рянстикот свернул голову своей жертвы набок под булькающий крик несчастного юнца, наклонился и вонзил клыки в его горло…
Рянстикот вытер рот лапой, оставив на ладони красный след. Кровь оказалась хорошей. Очень хорошей. Освежающая, сладкая и полная жизни. Он чувствовал, как она потекла по его жилам, придавая ему молодость и силу. Сердце Рянстикота пульсировало, как барабан. Его голова была полна идей, мыслей и мечтаний, совсем недавно принадлежавших юному горностаю. Словом, в графа полностью перешла его жизнь. Его амбиции, ожидания, любовь, ненависть, желания, потребности – все это теперь принадлежало Рянстикоту. И они будут принадлежать ему в течение недолгого времени, за которое он сожжет их, как топливо.
Это была кровь, свободная от стресса. Разумеется, в ней остались следы последнего ужаса, когда клыки вампира вонзились в плоть, но это была не едкая кровь жертвы, которую долго преследуешь, жертвы, потерявшей голову от страха. Поэтому-то граф Рянстикот, прежде чем нанести удар, старался установить дружеские отношения со своей жертвой. Раньше, когда он еще не знал этого, его «кубок» всегда горчил тревогой и оттого был менее вкусен.
Завтра будет еще одна жертва, желательно такая же молодая и невинная, которая придаст графу новую порцию энергии, – и бесконечный цикл продолжится. Завтра, послезавтра – и так во веки веков.
Пара, шедшая впереди, остановилась и стала звать своего друга. Рянстикот оскалил зубы и ускользнул по улочке, в конце которой вскарабкался по стене на крышу. Там он, пританцовывая, побежал между труб.
32
Резко зазвонил телефон. Хотя даже еще не рассвело, Нюх был уже на ногах и полностью одет. Ему не спалось. Он взял трубку:
– Алло, слушаю.
– А, как-бишь-тебя! Это ты? Беспокоит Мудрый.
Нюх был измотан после путешествия и бессонных ночей, но, услышав голос друга, оживился.
– Легкомысл? Как ты поживаешь? – Связь, как всегда, была плохая, словно кто-то нес по неровной дорожке сковородку с шипящим беконом. – Что случилось?
– Почему ты об этом спрашиваешь?
– Ну, ты же не звонишь просто так, чтобы поболтать, да еще в неурочное время. Если тебе хочется светской беседы, давай встретимся в «Прыгающих камешках» или приезжай ко мне.
– Послушай, как там тебя, у меня здесь два моих юных друга. С ними один малый, он в очень тяжелом состоянии… – Раздался звук бьющегося стекла. – Ух ты! Витрина с морскими ракушками! Скорее приезжай сюда! – Телефон замолчал.
Нюх схватил пальто, шарф, перчатки и направился к Легкомыслу. Когда дворецкий Голубок впустил его, он увидел двух горностаев, самца и самку, оседлавших третьего и пытающихся удержать его. Сквозь занавески проникал лишь тонкий лучик света. Нюх направился к окну и раздернул шторы.
– Зачем ты это сделал? – забыв о висящем на шнурке монокле, спросил Легкомысл.
– На некоторых дневной свет действует губительно, – ответил Нюх.
Легкомысл не понял.
– Послушай, этот юноша почему-то хочет нас укусить. А когда не скалит зубы, то брыкается и бьет мои витрины! По-моему, он выпил лишку и совершенно одурел!
– Надеюсь, он никого из вас не успел укусить? – спросил Нюх. – Точно не укусил, да? Может быть, вам это непонятно, но он очень опасен! Не позволяйте ему подняться… Держите его крепче!
– Нет, мы сидим на нем по очереди.
– Легкомысл, пожалуйста, дай мне серебряную монету. Серебро – единственное лекарство от этой болезни, – пояснил он. – Принцессе Сибил оно помогло, а его, судя по всему, мы захватили вовремя, так что, будем надеяться, поможет и ему!
Нюх приложил монету к горлу поверженного горностая. У того широко открылись глаза. Он выгнулся дугой, но затем угомонился. Однако помощники Нюха продолжали сидеть на его груди.
– Теперь его можно отпустить, – разрешил Нюх.
– Ха! – ответила самка. – Он и раньше на время затихал, но стоило отпустить его, начинал буйствовать. Посмотрите на разбитые тарелки, чашки и все прочее! Это все он!
– Нет, теперь с ним все будет в порядке, уверяю вас.
Они осторожно слезли с бедняги и, к своему облегчению, обнаружили, что тот лежит в полной неподвижности.
– О молодец, как там тебя, – воскликнул Легкомысл. – Этот тип чуть не разгромил мне весь дом!
– Не расскажете ли вы мне, что произошло? – обратился Нюх к горностаям.
Самка посмотрела на своего спутника, чтобы убедиться, что тот не собирается говорить.
– Вчера поздно вечером мы были в кофейне, где познакомились с высоким горностаем в черном. Судя по шерсти, он довольно стар, но оказался весьма общительным. Выйдя из кофейни, мы разделились, и он пошел с нами. Этот (она указала на пострадавшего) с благородным горностаем шли позади, а мы с ним… (взгляд в сторону второго) немного впереди…