Мыш сказал «еда».
Глядя на меня. Вопросительно и серьезно.
– Еда, – говорю. – Ты голоден?
Попал в десятку. Еще одно очень значимое слово. Мыш издал утвердительный звук. И сел.
Забавно мышки сидят, не как люди, а как бы на корточках. Собираются в такой комочек и делаются больше похожи на крыс, чем когда-либо. Мышу, наверное, было еще всерьез больно, но он этого ничем не показывал, только смотрел на меня и водил носом. Я дал ему бутерброд.
Мыш взял обеими руками и сделал какое-то хитрое быстрое движение – вроде маленького прыжка сидя. Повернулся ко мне спиной и стал есть. Чудной местный этикет.
Эдит на это смотрела с омерзением. Я только надеялся, что у мышек принципиально другая мимика, поэтому Мыш не поймет. Ошибся.
Они очень чувствительные, мышки. Почти парапсихики в том, что касается эмоций. Все он понял. Но это потом.
Он был жутко голодный, я видел. Я поставил перед ним блюдо с бутербродами и бисквитов положил – и он съел почти все. Я налил ему сладкого кофе. Подумал, что надо было бы воды – но он вылакал кофе из чашки. Потом посмотрел на меня и принялся чиститься. Лизать ладошки и тереть щеки с вибриссами. Показывал, что закончил обед.
– Ну что, – говорю. – Ты – в порядке? Хорошо?
Взглянул на меня, пискнул:
– Хорошо.
Контакт как по маслу пошел. Если бы не Эдит, все было бы еще лучше.
Ну что сказать. Словарный запас у Мыша богатством не отличался – образование у него, похоже, было не гуманитарное. Но мы начали разговаривать и оба поняли, что договориться сумеем. На этом «еда» и «голод» дешифратор очень быстро раскочегарился, на удивление.
Я сел рядом с Мышом, и он как следует меня обнюхал. Я дал ему руки понюхать, потом он меня в нос понюхал, и Эдит на нас смотрела, как на парочку идиотов. Невдомек человеку, что у каждой расы свои любезности.
Потом Мыш сказал:
– Ты богатый, – я не понял, утвердительно или вопросительно.
– Да, – говорю.
– Много еды, – говорит. – Хорошая еда. Свет в гнезде, жена толстая.
Лицо Эдит надо было видеть. Она на Мыша посмотрела с ненавистью – я имел дурость подстроить ее дешифратор тоже, на всякий случай. А напрасно.
– Не жена, – говорю. – Просто самка.
Мыш ничего не ответил. По-моему, не поверил. Немного подумал и спросил:
– Как получилось, что гнездо упало сверху?
Озадачил меня. Я никак не мог придумать, как ему объяснить. Нужно было не только на доступном уровне, но еще и короткими фразами, потому что длинные совершенно не переводились. В конце концов говорю:
– Гнездо летает. Гнездо летело. Сломалось. Упало. Это плохо.
Мыш выслушал внимательно и присвистнул:
– Плохо. Очень.
– Почему? – спрашиваю.
Мыш ткнул меня носом в плечо и сказал речь. И говоря, все время двигался: припрыгивал, подергивал ушами, менял позы – по человеческим меркам, вероятно, темпераментно жестикулировал.
– Я – Старший. Сын Бойца. Внук Бойца. Сам Боец. Я одиночка. Контролирую тоннель. Маленькие тоннели – до Грязных Вод. Большой Босс против. Большой Босс велел шестеркам – убить одиночек. Будет Большой Клан. Все под ним. Все тоннели – их. Катакомбы – тоже их. Крепость всегда была их. Если одиночки хотят жить – пусть дают еду. Так. Я сказал – нет. Я ушел. Я говорю – могу ходить в тоннель. Большой Босс сказал – тоннель его. Все, что в тоннеле – его.
– Ух ты, – говорю. – То есть, ты хочешь сказать…
– Гнездо упало в тоннель, – продолжает. – Шестерки шарят вокруг. Сказали – гнездо Большого Босса. Все, что в гнезде – Большого Босса. Я сказал – я посмотрю. Они сказали – ты умрешь.
– В смысле, – говорю, – ты или я?
– Мы, – отвечает. – Мы умрем. Будем едой. Гнездо возьмет Большой Босс. Свет. Двери. Ему нужно – так они сказали. Кто возразит – будет едой.
Вот так я и определился, на чьей я стороне. Я поразмыслил и решил, что такая крыса, как Старший Мыш, товарищ пирату на сто процентов. Отчаянный парень. И потом: я не знал, кто тут у них Большой Босс – тоже мне крысиный король! – но мне этот тип не понравился заочно.
Я не слишком люблю тех, кто все норовит подгрести под себя. Мы, Дети Грома, не приемлем диктатуры. Наш девиз – свобода, мир и человечность. А эти святые понятия требуют защиты.
– Мы не умрем, – говорю. – Мы будем драться. У меня есть – чем.
– Хорошо, – отвечает. – Драться – хорошо.
Но сказано это было, по-моему, не очень уверенно.
Эдит все это время слушала. Мне даже показалось, что она выводы делает – лицо у нее приятно выглядело, сосредоточенно. Казалось разумным. Но потом она сказала:
– Напрасно вы все-таки сюда притащили эту крысу, Марсэлл. У них тут какие-то грязные дела. И знаете, хоть они и говорящие, эти крысы, все равно…
Это с работающим-то дешифратором!
Мыш на нее посмотрел молча. И было совершенно непонятно, о чем он думает. У мышек оказалась не просто другая мимика – у них не оказалось никакой. Совершенно неподвижные мордочки. Без мимических мускулов. Мне пришлось долго выяснять, как они выражают свои эмоции – а до того только угадывать.
Я подумал, что Мыш рассердится или обидится. Не слишком-то мне это нравилось.
– Эдит, – говорю, – вы недопустимо грубо отзываетесь о разумном существе из мира, куда мы с вами, между прочим, без спроса свалились. Причем – о существе, которое нас пытается предупредить об опасности.
А она говорит язвительно:
– Марсэлл, у вас на борту есть крысоловки?
Я уже хотел рявкнуть, но тут Мыш пискнул:
– Самка, молчи. Большой, слушай.
Эдит хотела возмутиться насчет «самки», но я захлопнул ей рот ладонью. И прислушался.
Акустическое сканирование окружающей местности у меня было включено на всякий случай, и в каюте был дополнительный динамик. Так что мы все это время слушали, как снаружи работают мои автоматы – обломки разгребают, пытаются что-то поправить и все такое.
Как известно, к звукам привыкаешь, если их долго слушать. Но Мыш обратил мое внимание – и я сразу понял, на что.
Звуков стало вдвое меньше. Один автомат как будто отключился.
Мыш говорит:
– Шум в тоннеле? Машины?
– Да, – отвечаю.
Тут он не пискнул, а как-то скрипнул. Что этот звук обозначает на их языке, я так и не знаю: в нашем нет аналогов, зато в языке Эдит, похоже, аналоги нашлись, потому что она густо покраснела.
Я посмотрел на Мыша.
– Что-то не так? – говорю.
– Шестерки, – пищит. – Выключили машину. Взяли себе.
Вот когда мне стало всерьез неуютно. Я до этого думал, что мышки – цивилизация очень примитивная, возникшая по какой-нибудь случайной причине на обломках цивилизации человеческой. Судил по одежде Мыша, по оружию, по речи – и ошибся. Сообразил, что мышки взломали пароль моего автомата, отлично защищенного мейнского автомата – и неизвестно, что они еще могут делать.
– Интересно, – говорю. – Старший, как они ее взяли?
Он почесался, ногой – или это у него задняя лапа – за ухом, очень быстро. И пискнул:
– Не знаю. Меняли программу. Погрузили и увезли. Не знаю.
Я сдунул волосы со лба. Ну да. Знаете, что такое «компьютерная мышка»? А вот и не то, что вы подумали. Я молчал – но тут Эдит вдруг осенило. Она переменилась в лице, схватилась за собственные щеки, округлила глаза – и как выпалит:
– Марсэлл, улетаем отсюда! Сейчас же, немедленно улетаем! Они же так и сюда пролезут, эти крысы! Я бою-усь! Я боюсь крыс, Марсэлл! Они же все жрут!
Мыш посмотрел на нее внимательно и пискнул:
– Еда. Самка – еда. Хорошая.
Обижаться грех, потому что это просто маленькая месть, в надежде, что Эдит поймет, что к чему. Эдит, по-моему, отлично поняла, но не так, как Мыш ожидал, потому что забилась в угол и начала плакать и кричать:
– Марсэлл, уберите отсюда эту гадость! Уберите!
Я почувствовал, что устал до смерти. Положение оказывалось все неприятнее и неприятнее, а Эдит умела создавать неудобства даже в ситуации, когда все идеально. Мне надо было пообщаться с Мышом о важных вещах, но из-за воплей Эдит не выходило сосредоточиться – жалко, когда женщина плачет. И пришлось сесть рядом с ней, достать платочек, капнуть успокоительного в кофеек и снова начать ее утешать. Хорошо, что умница Мыш не стал ввязываться, а сидел к нам спиной и чистился. Он постепенно оказывался чертовски тактичным парнем.
А Эдит всхлипывала, цеплялась за мои руки и бормотала умоляюще:
– Ну Марсэлл, давайте улетим отсюда, ну пожалуйста! Я слышала, крысы и вправду могут человека сожрать! А вдруг они действительно в звездолет пролезут? Моя мамочка тоже крыс не выносит!
А я даже не стал ей объяснять, что взлететь прямо сейчас у нас не выйдет, а если и выйдет, то мы застрянем на здешней орбите на веки вечные. Я ее гладил по голове и вытирал ей нос вместе с глазами, и говорил, что все будет в порядке – но я, ребята, в это ни на ломаный грош не верил. Потому что у нас получился контакт с цивилизацией очень толковых существ, которые в разных мирах жили рядом с людьми и к людям во все времена относились вполне определенно.
Всегда были врагами людей, если уж называть вещи своими именами. Люди их убивали и травили, а они выживали и приспосабливались. И вот теперь, в этом прекрасном мире, у них оказалась прямая возможность взять реванш за все прошлое.
Людей больше нет, а мышки остались.
Настроение у меня совершенно испортилось. Я уже ничего не ждал, но Мыш ткнул меня носом между лопаток, когда Эдит немного успокоилась. Я обернулся.
Мыш сидел на койке, совершенно уморительно скрестив руки перед собой. Как белка.
– Что ты? – говорю. – Что-то нужно?
– Большой, – пищит, – я должен. Ты остановил кровь. Дал еду. Я должен.
Мне захотелось его погладить, но я вовремя вспомнил, что он не животное и это, скорее всего, будет выглядеть неприлично, а может быть, даже оскорбительно. И вообще я смутился.
– Нет, – говорю. – Ты не должен. Я сам хотел.
Тогда он сделал маленький прыжок вперед – прямо сидя