По небольшой дубовой лестнице они поднялись на второй этаж и оказались в узком коридорчике, стены которого украшали маленькие гравюры. Пройдя мимо нескольких дверей, они остановились перед номером четыре.
— Заходи, расслабляйся, — пропустил ее вперед Юрий Викторович. — Да не бойся, я тебя не съем.
Татьяна пожала плечами и вошла в небольшую, уютную комнату, отделанную в охотничьем стиле, как и все заведение. Комната мягко и приглушенно освещалась двумя бронзовыми светильниками по бокам большой кровати, застланной пестрым покрывалом из пушистых шкурок.
— О, да тут все, что надо, — деланно веселым голосом, стараясь не глядеть на шефа, произнесла Татьяна и бухнулась в кресло перед столиком с вином и фруктами. Но не успела она донести виноградину до рта, как ее подхватили сильные руки, и спустя мгновение она утопала в мягком покрывале и горячем дыхании мужчины. Ей захотелось раствориться, стать еще одной шкуркой на этой кровати, и она податливо раскинулась навстречу бешеному напору.
В перерывах между сексом они пили вино, а потом снова бросались в мохнатые объятия охотничьей кровати. В конце концов Танька так устала и опьянела, что не заметила, как провалилась в глубокий сон без сновидений.
Проснулась она от кофейного аромата, игриво щекочущего ноздри. Шеф сидел в кресле и задумчиво потягивал кофе из дымящейся чашки. Весь облик его выражал детское умиротворение. Увидев, что Танька проснулась, он встрепенулся, подхватил со столика поднос с кофейником, чашкой и плетенкой с печеньем и поспешил к кровати. Осторожно поставив поднос, даже не поднос, а специальный постельный мини-столик на коротких ножках, на ее колени, Юрий Викторович уселся на краешке с выражением лица бабушки, угощающей внучку блинами.
— Уже вечер. Но ты не торопись, моя хорошая. Головка не болит?
— Пока нет. Спасибо, — пробормотала Танька и отпила обжигающего напитка. Господи, как теперь себя вести? Как смотреть ему в глаза? Как дальше работать? Ну нельзя же показывать ему, как она боится. Набравшись мужества, она просипела: — Ну вот, так я и оказалась в постели с начальником.
— Чего? — Шеф встрепенулся. — А, в постели. — Глаза его увлажнились. — Ты прелесть, Танюшенька. Я и мечтать не мог, такая молоденькая, такая умница. Хотел, хотел, но и не мечтал, так-то. Вот что, моя хорошая. Денег мне возвращать не надо, считай, что это тебе премия. Даже не спорь, ты заслужила. Все на себе тянешь, лучший работник. И это твоя премия! Ладненько? — Юрий Викторович искательно заглянул ей в глаза и потянулся всем телом, вероятно, для поцелуя.
А Таньку захлестнул целый каскад чувств: стыд, страх, злость. Злилась главным образом на себя за то, что сел голос, когда говорила дурацкую фразу про постель. От ненависти к себе захотелось сказать что-нибудь очень обидное, стереть сияющее выражение с этого лица. Она отшатнулась и язвительно отчеканила:
— Дорогая из меня шлюха получилась.
Теперь отшатнулся шеф. Улыбка медленно поползла вниз. Татьяна почувствовала секундный прилив удовлетворения, а потом страх. Но метаться было уже поздно, и она продолжала, холодно бросая слова в его меняющееся лицо:
— Деньги я отдам, Юрий Викторович, обязательно отдам. Не знаю как, но найду способ. Не нужно меня держать за девочку, обслуживающую одним местом. Наверняка вы не собирались разводиться с женой, когда тащили меня в эту комнату. А я не позволю делать из себя содержанку. То, что здесь было — бесплатно. Я за это денег не беру. Это была просто слабость. А свои проблемы я буду решать сама!
Танька гордо вздернула голову и тут же пожалела обо всем сказанном. Шеф как-то осунулся, сник, молча опустил голову. После паузы вздохнул и поднял глаза. В них были жалость и разочарование.
— Татьяна, Татьяна. Вроде умная ты девчонка, но в одном дура. В самом главном. Не можешь понять, что иногда надо просто расслабиться и быть женщиной. Когда поймешь, самой легче жить будет. — Он сокрушенно покачал головой и посмотрел в окно. — Еще немного, и я влюбился бы в тебя без памяти. Ну да ладно, нам пора. Ты готова?
Всю дорогу ехали молча. В голове у Таньки было пусто и слякотно. Ей казалось, что она что-то упустила, не довела до конца. «Черт, какой конец? Не надо было доводить до начала!» Сдержанно попрощавшись, она пулей залетела в подъезд. Как ей в этот момент не хватало Машки с ее шутливой манерой рассуждать о серьезных вещах. Со своими «светскими львицами» она бы не решилась обсуждать этот вопрос. Да они и не поймут ее терзаний. «Классно, шефа закадрила! Ну давай, жми из него побольше». Таньку передернуло. И ей, чтобы не потерять лицо, придется расписывать все подробно, цинично смакуя детали и сально шутя. Нет, во всяком случае не сейчас.
Дверь открыла мать и тут же плотоядно повела носом.
— Пьяная, что ли?
— Да вот, видишь — на ногах не стою. Пьяная… Выбирай выражения! День рождения у главбуха. Вернее, у ее помощницы. Все, отстань, я устала.
— Есть небось не хочешь? Ну ладно… Ольга зашла.
Только не сестре. Ну зачем ей ковыряться во всем этом? Она слишком далека от подобных проблем сейчас, что она может посоветовать? Тем не менее, увидев Ольгу с Николкой на руках в своей комнате (они терзали пальму), Танька не сдержалась. Плотно прикрыв дверь, она на одном дыхании вывалила все свои новости и подытожила:
— Завтра пишу заявление по собственному желанию.
Обычная полусонная улыбка исчезла с лица Ольги, брови поползли вверх, а рот округлился.
— Ну-у, эт самое… Может, пока не торопись?
— Делать вид, что ничего не было? Да как ему в глаза смотреть после всего?
— А как люди смотрят? Нормально так смотри, ласково.
Танька хрюкнула и благодарно взглянула на сестру. Все-таки Ольга может иногда рассмешить, хоть и глупая курица.
— Ласково, ага, особенно после всего, что я наговорила. Нет, не смогу я. Сама виновата, знаю. Не надо было вообще до постели доводить. А если уж довела, не надо было наезжать на него. Обиделся человек не на шутку. Ну а чего от него ожидать? Что он тут же предложит мне руку и сердце? Или вообще по-джентльменски упустит шанс переспать с молоденькой подчиненной, когда она сама к нему так и просится? Он поступил так же, как большинство мужиков на его месте.
— А может, еще не поздно загладить как-нибудь? Ну, там, извинись, объясни, мол, пьяная была, расстроилась, не хотела вас обидеть. И так далее. Мне кажется, сможешь наладить отношения. Если он действительно почти влюбился…
— Оль, ну какие отношения? Молодая любовница состоятельного господина? Так я уже не такая юная, чтобы терять на это время. Да и вообще… Старый он!
— Да прям старый! Симпатичный мужик, в самом расцвете. А чего сразу любовница? А вдруг он разведется со своей? Такое же бывает, не редкость, вон, на свою подружку Светку посмотри.
— Да не разведется он. Мало шансов, во всяком случае. Не хочу на это время терять, просто не хочу, понимаешь? Не нравится он мне. Раньше нравился, а как переспала, какой-то осадок остался. Не привыкла я с такими зрелыми мужиками, я все больше на ровесниках специализировалась. Какой-то он… папик. Я себя чувствовала, как полная дура несмышленая. Нет, не хотелось бы это повторить. Увольняюсь.
— А куда пойдешь, не придумала?
— Ну переманивали же меня в рыбную контору, помнишь, я рассказывала. Правда, это было полгода назад. А не возьмут, пойду в кадровое агентство.
— Эх, блин, такое место теряешь! Такого больше не найдешь. И училась на халяву, и машину чинила, и обедала даже. Папик… Другие вон, наоборот, гоняются за папиками. Не в плане денег, а для души, для тела тоже. Мужики в возрасте, они ого-го! Не то что сосунки всякие неопытные.
— Ой, да не надо со слов, тем более чужих. Сама бы попробовала, все бы поняла. Пахнет от них как-то не так, как от молодых… Чего ты ржешь? Не воняет потом или носками, конечно. Он весь из себя чистый, благоухающий дорогими запахами, да и подтянутый такой, в общем, очень себя блюдет. Там что-то на подсознательном… Вот помнишь Федоркова? Он меня всего на десять лет старше, да и то уже чувствовалось. От кожи что-то, вроде как несвежее… Нет, не грязное, а увядающее… Не объяснить. А Викторыч мне в отцы годится, от него прям по носу бьет.
— Кто тут кого бьет? — Мать с любопытством оглядывала сестер, бесшумно нарисовавшись в дверном проеме. Татьяну всегда поражала ее способность передвигаться по квартире либо очень громко, либо совсем неслышно, в зависимости от преследуемых целей. — Ладно, ладно, не нужны мне ваши сплетни. Идите на кухню, пирог готов. А мне вот этого мальчика, вот этого какулечку, вот этого писюлечку, такого поросеночка, к бабе на ручки, баба понянчит, пока мамка с теткой кушают, — напевая таким образом, она взяла Николку на руки и стала осыпать поцелуями его лысую головенку. Внук одной рукой молниеносно вцепился ей в волосы, а другой распорядился более экстравагантно: указательный и средний палец засунул себе в ноздри, а остальные с чавканьем зажевал. Ольга и Татьяна оставили эту идиллию на двоих и скрылись на кухне.
— Будешь? — спросила Танька у старшей сестры, открыв холодильник и указав на початую бутылку водки.
— Ну, эээ… — неопределенно промычала тридцатитрехлетняя Ольга, боязливо косясь на кухонную дверь.
— А то бате вредно много пить, — постановила Татьяна прокурорским тоном и решительно достала рюмки.
Через десять минут размякшая Танька шмыгнула носом и пробормотала:
— Вот начну опять курить. Хоть как-то отвлечься… Жизнь фигово складывается. Почему? Что не так делаю? Вроде бы все неплохо, если со стороны смотреть. Но я-то знаю. Я все себе по-другому представляла раньше. По-другому хотела.
— Да-а, хорошо тебе на старые дрожжи легло. — Старшая сестра, напротив, от двух рюмок собралась, сытенькое выражение слетело с ее лица, уступив место азарту. — Можешь, конечно, сейчас орать, как это для тебя недопустимо, как ты это не любишь и так далее. Но я тебя познакомлю с одним парнем. Давай начинай.
— И начну! Теперь ты сводничеством решила заняться? Раньше маман: ой, такой мальчик, такой хороший. Сколько раз говорить, это неестественный путь, он ничем хорошим не кончится. Делаете из меня дуру на выданье! Как будто смысл всей жизни — это поймать мужика, все равно какого. Слушай, у меня сил нет ругаться, столько раз уже обсуждали, не могу…