— Проблемы у тебя, падла! Если еще раз к нему прикоснешься…
— Ты оборзел?! — Спицын толкнул Суслика в грудь. — Я пошутил. Тупой, что ль?
— Он пошутил, он совсем потихоньку, — вмешался Сережка. — Не надо.
Но глаза Суслика уже налились кровью.
— Ноги бы тебе переломать за такие шутки, — процедил он.
— Ну попробуй, мля! — Спицын снова его толкнул, на этот раз уже сильнее.
— Не трогай ребенка, я сказал!
Без всяких предварительных ударов по плечам Суслик со всей силы врезал кулаком по челюсти Спицы.
— Ну все… хана те, чмо! — прорычал тот, схватившись за подбородок.
Все произошло за секунды: Спицын и Суслик сцепились в грязно ругающийся клубок уличной драки и пытались повалить друг друга на землю.
— Не надо! Вы что! Ну не надо! — закричал Сережка, попытавшись оттащить Спицу за подол куртки.
— На, мля! — Озверевший от только что пропущенного удара Суслик уперся головой в грудь соперника и со всей силы заработал ногами, пытаясь шарахнуть того об машину.
Но не ожидавший такого напора Спицын вдруг потерял равновесие, и вместо того чтобы попятиться назад и врезаться задом в свой форд, начал заваливаться на спину — туда, где стоял мой брат.
Инерция двух падающих тел швырнула Сережку назад, пронесла почти два метра, словно пушинку, и со страшной силой ударила головой об острый край бампера.
Я вздрогнул. Перед глазами снова потемнело.
Суслик со Спицыным мгновенно прекратили драку и замерли в ужасе, глядя на неподвижное тело ошалевшими глазами.
— Черт! — выразил общую мысль Спицын через несколько безмолвных секунд. — По ходу мы попали.
Немного пришедший в себя Суслик подошел к телу моего брата и трясущимися руками перевернул его на спину. Все лицо Сережки было залито кровью, перемешанной с дорожной пылью и песком.
— Уй, ё-о-о! — протянул Спица.
— Что же мы наделали… — прошептал Суслик. Он весь вмиг побледнел, на выпученных глазах выступили слезы. — Что же мы наделали… Да как же это так, Спиц?
— Да как же это, Суслик?
Да как же это, Господи?..
— Он же не дышит, — застонал Суслик. — Мы убили его. Убили, понимаешь?
— А ну двинься. — Спицын присел рядом с ним на корточки и, достав платок, начал вытирать кровь с Сережкиного лица. — Да не, вроде дышит.
— Жив?! — нервно затрясся Суслик. — Жив? Он точно дышит?
— Да отвали ты! Не мешайся, я ж сказал! — оттолкнул его Спицын.
— Жив? — еще раз спросил Суслик, размазывая по лицу слезы.
Спицын брезгливо откинул испачканный кровью платок, взял Сережку на руки, поднялся и сказал:
— Да жив он, жив! Чё ты паникуешь!.. Ну просто бровь расхреначил, подумаешь, беда…
— Жив?
— Жив!
Жив!!!!!
Никаких слов не хватит, чтобы описать чувства, которые овладели мной в эту секунду. Мне хотелось плакать и смеяться. Мне хотелось взлететь, прыгать танцевать, и одновременно с этим я не мог пошевелиться…
— Обычное сотрясение мозга, — проворчал Спицын. — Но в больницу нельзя. Чего доброго, еще «тяжкие телесные» припаяют… Ко мне поехали. Хата пустует. Денек поваляется, очухается — домой отпустим… Зови Даню.
Даня пришел через минуту. Сосредоточенный, серьезный, деловой. Выслушал Спицына, согласился, что скорую вызывать не надо, помог погрузить Сережку в машину, дождался, пока та уедет, и подозвал к себе Суслика.
— Слушай сюда, — приглушенно сказал он. — Если что, ты ничего не видел, понял. Ты не в курсе, и все. Молчок.
— Да, да, — закивал Суслик. — А Витя как же?.. Вон Макс приперся. Все равно расскажет.
— Витя пускай думает самое худшее, — сощурился Даня. — А с Максом я сам разберусь.
— По-моему, это слишком, Дань, — закачал головой Суслик. — Ты чего?
— Ничего! — злобно сплюнул тот. — Пусть помучается пару дней!
— За что ты так его не любишь? — поразился Суслик.
Данилов вдруг резко остановился и повернулся к нему лицом.
— За то, Андрюх, что Витя был моим лучшим другом, и я на все готов был ради него. А он меня предал!.. Дал пинка под зад, бросил в самый нужный момент, убежал, как только припекло чуток. И я тогда понял, что все это время нах ему не был нужен, и мы для него — дерьмо, пыль под ногами! И самое главное, что, возможно, он прав, но мне от этого не легче!..
Преграды в моей голове рушились одна за другой, притупленные чувства снова возвращались и рвали тело и душу на части. Я даже не заметил, как покинул мысли Суслика и снова оказался в своей комнате. Я лежал на полу, поджав ноги, и задыхался от переизбытка эмоций. А по моим щекам катились слезы — впервые за все это время.
Вот оно как вышло!.. Изувеченный своим отцом Даня нашел спасение в дружбе со мной, а я даже не смог этого понять, не смог оценить, думал, что он просто тянулся к компании, а не ко мне лично. А ведь в детстве мы и вправду были лучшими друзьями. Я все старался избавиться от этих знаний, спрятать их поглубже. Всегда ставил себя выше, считал Данилова недостойным себя. И не просто предал нашу дружбу, а ушел из компании, громко хлопнув дверью, с угрозами и оскорблениями… Как в лицо плюнул… И, конечно, вины Дани тут нет.
Суслик же был не только невиновен, а даже наоборот, вступился за Сережку — не мог смотреть на страдания детей после того, что произошло с ним в детстве, и бросился защищать его от Спицына, который сыграл в этой истории роль случайно упавшего на голову кирпича.
А виноват во всем я…
Да, именно я «виновен в том, что случилось с моим младшим братом!», и именно моя душа теперь принадлежит демону черной комнаты. И это справедливо…
Но это не имеет никакого значения, потому что мой братишка, мой Сережка жив!..
Мою грудь вдруг пронзила острая боль, которая сразу же и пропала. Но остался неописуемый ужас — осознание того, что я могу не успеть повидаться с братом, не успеть с ним попрощаться. Что, возможно, моя душа уже покидает тело.
— Умоляю, — прошептал я. — Пожалуйста. Только проститься.
Перед моим мысленным взором зажглись два огромных желтых глаза.
— Пожалуйста, — повторил я.
— У тебя есть десять минут, — с неохотой произнес он. — Мне незачем с тобой церемониться, твои страдания только доставят мне удовольствие. Но активация врат в мой мир требует некоторого времени. Беги…
Я плохо помню, как бежал. Помню только, что делал это очень быстро. Перед глазами мелькали пустынные ночные дворы и улицы, редкие фонари резали глаза холодным светом. Не знаю, как я умудрился не ошибиться подъездом и этажом, но прошли какие-то минуты, а я уже стоял перед знакомой обшарпанной дверью квартиры Спицына.
Не теряя драгоценных секунд, я со всей силы врезал по ней ногой. Получилось. Хлипенький старый замок поддался с первого раза. Даже чуткие соседи, наверно, ничего не поймут, решив, что где-то у кого-то просто что-то упало… Впрочем, последнее интересовавшее меня сейчас — это реакция соседей чужого дома…
Удивительно, но в квартире никого не было. Только тусклый свет горел в коридоре. Я забежал в одну комнату, в другую, заглянул на кухню, потом в гостиную, и тут… тут на кровати лежал мой Сережка. Живой и здоровый! С повязкой на голове, бледный и взлохмаченный, с вытаращенными удивленными глазами, но живой!
— Сережка! — закричал я.
— Витя!
Я бросился к нему, упал на колени перед кроватью, обхватил его руками и крепко прижал к себе. Никогда я вот так его не обнимал, но сейчас это казалось таким привычным и правильным, как будто бы случалось с нами тысячи раз. Наверно, так оно и было — в мыслях…
Я чувствовал, как колотится его сердце, как от дыхания вздымается грудь, как мелко подрагивает все его тело, и мне хотелось плакать от счастья. Живой!..
— А я только недавно очнулся, — защебетал Сережка. — Спицын сказал, чтоб я полежал до утра и потом собирался домой, а сам куда-то ушел… Я только не понял: что я у него в квартире делаю?
— Сережка, — с трудом произнес я, задыхаясь от бешеной гонки по ночным улицам. — Ты помнишь, как ударился головой?
— Да, — ответил он. — Почему я у Спицы?.. Забери меня домой. Прямо сейчас забери. Не хочу ждать до утра.
— Конечно! Заберу, обязательно.
Нет, Сережка, вместе мы уже никуда не пойдем. Никогда. Теперь ты сам… один.
— Конечно, заберу, — повторил я, с неохотой выпустив своего братишку из объятий, — только скажи мне… прямо сейчас… мне очень важно… почему? Почему ты пошел к Дане? Зачем?.. Ну скажи, почему?
Сережка медленно отвел глаза в сторону и как-то сразу весь осунулся, скуксился.
— Какая разница, — тихо сказал он. — Так было надо. Ведь все обошлось… Подумаешь, пролежал без сознания несколько часов. Бывает и хуже.
— Несколько часов? — Я схватил его за плечи и закричал. — Какие несколько часов?! Три дня! Почти три дня, Сережка!.. Ты понимаешь?! Я тебя мертвым считал!
Рот моего брата беззвучно открылся.
— То есть?.. — произнес он одними губами, сглотнув.
— Они сказали, что ты умер, погиб, убит! — не мог остановиться я. — Сказали, что тебя нет! Ты слышишь?! Три дня! Я тебя заживо похоронил! Я душу дьяволу продал!.. А ты жив! Ты живым оказался, Сережка!
Я наконец замолчал, и в комнате на несколько секунд воцарилась тишина. А потом Сережка вдруг заплакал. Резко и громко — как умеют только дети.
Он даже когда рыдал, был красивым. Я смотрел на него и не мог налюбоваться, а секунды все улетали и улетали… Черт, как же жить хочется!..
До этого момента я не боялся смерти — уже смирился с ней. Единственное, что меня пугало, это боязнь причинить боль близким людям, заставить их испытать то, что испытал за эти три дня я сам. Но сейчас я вдруг почувствовал жалость к самому себе. Сколько еще у нас с Сережкой могло бы быть интересного в жизни, сколько дивных мгновений я еще мог пережить с Катюшкой, с родителями, с собственными будущими детьми!.. Я и раньше ценил жизнь, но сейчас она казалась мне настолько бесценной, что… что даже сравнить не с чем… Обидно.
— Ну, я же не знал, — немного успокоился Сережка, — я не думал, что так выйдет. Я просто хотел…