Все годы учебы в колледже, а потом в семинарии Говард размышлял над этой историей. Как это он, внук рабыни, афроамериканец, выросший на расистском Юге, так полно усвоил это послание – и как оно повлияло на него? Он был глубоко убежден, что корень его жизни произрастает из глубокой веры его семьи в Иисуса, и общество, в котором он вырос – черные кварталы Вэйкросса, и Баптистская церковь, к которой он присоединился в двенадцать лет, – надежно охраняли каждого ребенка. Его вера в Бога и его убеждение в том, что он – дитя Бога, побуждало его преуспевать в школе и служило щитом против официального фанатизма и повседневной жестокости расизма. Когда белый человек пытался унизить его, называя «черным», решимость и самоуважение Турмана укреплялись сознанием того, что в глазах Бога все люди равны. Сам Иисус принадлежал к гонимому меньшинству евреев в Палестине во времена римской оккупации, но Он превозмог все, потому что знал: считать себя ниже римлян, значит, допустить негодование в свое сердце; а негодование обязательно разрушает изнутри.
Человеку нужен крепкий внутренний стержень самоуважения, чтобы он смог совершить личное и тем более общественное изменение.
Еще до поездки в Индию, где многие индусы спрашивали, как он может разделять веру своих завоевателей, Турман пытался осмыслить противоречие между «религией Иисуса», как он ее называл, и «религией апостола Павла». В первоначальной версии христианства каждая душа была возлюбленной, и ценились такие качества, как праведность, милосердие, простота. Во второй версии, как он видел, уже был оправдан империализм, рабовладение и насилие – в течение многих столетий, во всем мире. Это создало систему глубокого неравенства, в которой большинство людей живут, «прижавшись спиной к стене». Как же эти бедствующие люди могут находить утешение в христианстве, когда религия использовалась против них как оружие в течение долгого времени?
В 1935 году, перед отплытием в Индию, Турман написал статью именно об этом. Статья называлась «Добрые новости для непривилегированных» и была опубликована в журнале «Религия в жизни». Турман доказывал, что нравственный облик Павла был искажением подлинного христианства. Истинное христианство, писал он, можно найти в словах бедного еврея, сражающегося – в теологическом, если не в буквальном смысле – против римлян, захвативших его страну. Какой путь предлагает Иисус оккупированным евреям? Следует ли им попытаться приспособиться или следует бороться? Следует ли им изолироваться? Следует ли им задавить в себе негодование? Нет, утверждает Иисус: они должны быть кроткими и смиренными, и в то же время помнить, что царство Божие внутри них. Им не нужно смотреть на римлян или ненавидеть римлян, чтобы найти решение. Им нужно только смотреть внутрь самих себя.
Во время путешествия по полуострову Индостан Турман наблюдал расовые различия, которые иногда были более глубокими и жестокими, чем те, которые он видел каждый день в своем черном окружении. Христианство не привлекало индусов, большинство из которых были индуистами или мусульманами, потому что обращение было бы сродни присоединению к определенному классу: пусть не по цвету кожи, но тем не менее к правящему классу британцев. Турман всегда замечал особенности взаимодействия между черными и белыми людьми – и дома, и за границей – и спрашивал себя, может ли религия сломать оковы цвета кожи. Через тринадцать лет после беседы с Ганди он написал небольшую книгу на эту тему, об Иисусе и Лишенном наследства (Jesus and the Disinherited). В ней Турман вспоминает утверждение Ганди о том, что человеку нужен крепкий внутренний стержень самоуважения, чтобы он смог совершить личное и тем более общественное изменение. «Вполне возможно, что у человека вообще может не быть чувства личной неполноценности, – писал Турман, – но, в то же самое время он может испытывать чувство неполноценности социальной. Сознание того, что он дитя Бога, ведет к стабилизации эго, и в результате человек становится мужественным, бесстрашным и сильным». Человек, который знает, что он дитя Бога, не боится ни плена, ни смерти. В его сердце нет места ненависти к тем, кто угнетает его, потому что он испытывает глубокое чувство «моральной ответственности» перед своим Создателем. Такой человек не рвется на части из-за ограничений общества.
Когда белый человек пытался унизить его, называя «черным», решимость и самоуважение Турмана укреплялись сознанием того, что в глазах Бога все люди равны.
Там, в Индии, сидя в палатке на полу, Турман понял, что вера в Бога, самооценка и способность посвятить себя социальным изменениям неразрывно связаны вместе; когда одна из этих колонн разрушается, остальные тоже падают. Турману повезло: он всегда знал, что он – особенный в глазах Бога. Но для большинства его сверстников все было иначе. Они выросли в убеждении, что не являются полноценными гражданами и что не могут добиться равенства, даже если захотят. Мог ли Турман сделать так, чтобы они поняли, как понял он: они – дети Бога, и у каждого есть внутри сила для преодоления препятствий?
Прежде чем их группа села в поезд, отправлявшийся обратно в Бомбей, «маленький коричневый индиец», как ласково называли в мире Махатму, внимательно оглядел их. «Что ж, – сказал Ганди, – может быть, именно через негров истинное послание о ненасилии будет передано миру». Это были проницательные прощальные слова человека, которого многие считали почти святым.
Десятилетия спустя послание Турмана стало известным всему миру и определило поступки многих борцов за права человека. Известно, что Мартин Лютер Кинг-младший читал книгу «Иисус и Лишенный наследства», когда готовил выступление или марш протеста.
В конце книги Турман пишет: «Когда люди смотрят в лицо Иисуса, они видят неизгладимые следы своих собственных возможностей, и их сердца шепчут: “Спасибо тебе, и спасибо Господу!”»
ПриродаИстория У. Вордсворта
Духовный захват не обязательно обусловлен верой в божественное. Подобную роль для нашей души могут сыграть и другие источники благоговения.
Пять лет прошло; зима, сменяя лето,
Пять раз являлась! И опять я слышу
Негромкий рокот вод, бегущих с гор[25].
Вернувшись после долгого отсутствия на берега реки Уай, Уильям Вордсворт обнаружил ландшафт блаженно неизменным. Для поэта прошедшие пять лет были связаны с серьезными изменениями, и политическими, и личными, но знакомый ландшафт в окрестностях аббатства Тинтерн оказался невосприимчивым к течению времени. От «хмурых утесов» до «хижин, садов и огородов» все осталось прежним.
Утратив жизненную силу молодости, Вордсворт нашел утешение в этих пейзажах. Естественная, неизменная красота аббатства стала для него источником духовного утешения, бегства от неизбежных разочарований повседневной жизни, от «унылой комнаты» и «городского шума». По мере того как внимание поэта постепенно охватывает всю природу, он поднимается, хотя бы только на миг, над царством времени, освобождаясь от границ собственной личности и сливаясь с окружающим миром:
…Я ощущаю
Присутствие, палящее восторгом,
Высоких мыслей, благостное чувство.
Чего-то, проникающего вглубь,
Чье обиталище – лучи заката,
И океан, и животворный воздух,
И небо синее, и ум людской —
Движение и дух, что направляет
Все мыслящее, все предметы мыслей,
И все пронизывает.
После прочтения поэмы Вордсворта «Аббатство Тинтерн» Сэмюэл Кольридж едва сдерживал восторг. «Мы проникаем в Смысл Вещей, – лихорадочно записывал он в дневнике. – Глубоко переживая, мы делаем свои Мысли неясными – и это то, что мы понимаем под Жизнью – себя… (позвольте мне) думать самому – мыслящему Существу – Идея становится смутной, какой бы она ни была – такой неясной, что я не знаю, что это такое, – но Чувство глубоко и постоянно, и это я называю – отождествление Воспринимающего и Восприятия».
Сильное эстетическое переживание – безмерность океана, как и взгляд на него глазами поэта – сплавляет воедино объект и субъект, воспринимающего и восприятие. Для многих поэтов, музыкантов, художников, а также для их зрителей это мимолетное переживание альтруизма предлагает личное утешение в жизненных невзгодах. Для Вордсворта духовное переживание не связано с официальной религией или даже с существованием Бога. Эстетическое переживание может также привести к остановке потока времени, размывая границу между отдельной личностью и окружающим миром.
Древнегреческий философ Лонгин называл этот аспект эстетического переживания Возвышенным. Отточенное до совершенства искусство риторики или поэзии, заметил Лонгин, часто внушает особую форму благоговения, которая является не просто реакцией на энергию содержания. На самом деле Возвышенное считалась исключительной принадлежностью языка, который обладает силой убеждения своим величием.
Два тысячелетия после смерти Лонгина философы и художники пытаются осмыслить Возвышенное. Почему – и как – красота трансформирует наши взаимоотношения с окружающим миром? В восемнадцатом столетии ряд европейских философов – Иммануил Кант, Джозеф Аддисон и Эдмунд Берк – вернулись к идее Возвышенного, доказывая, что возвышенность отличается от простой красоты: она зависит от переживания ужаса, от «представления о боли и опасности», хотя и особого рода. По словам Аддисона, Возвышенное было «ужасом подходящего вида» и часто вдохновлялось усердной работой в искусстве, музыке или, в ином случае, величественными видами природы: альпийскими пейзажами, яростными штормами, беспредельным морским простором. Такие переживания пробуждают в нас страх, но в то же самое время вызывают в нас ощущение единения с космосом.
Конечно, существуют некоторые противоречия в переживаниях такого рода. По своей природе Возвышенное сплавляет, а возможно, даже аннулирует кажущиеся противоположности: личность и мир; изменение и постоянство; опасность и восторг. Это одновременно подъем и падение, мгновение и вечность; нас влечет к этому с непреодолимой силой, даже если обещает полностью уничтож