Вино, любовь и вдохновенье,
Кто жизнь иную уловил
Сквозь эти тусклые мгновенья…
Сей миг приветствую, как праздник…
Суровый час грядущей казни.
Вы легкие! И больно мне —
И радостно полет ваш милый
Следить – в огромной тишине
Моей тюрьмы, моей могилы.
«Грядущая казнь» (расстрел) встретила его ровно через десять лет.
Белая ночь
Двух бледных зорь немая встреча.
И крылья чайки, и залив…
Всю ночь не умирает вечер,
С часами утренними слит.
Плывут в изменчивом движеньи
Вдоль искривленных берегов
Расплывчатые отраженья
Зеленоватых облаков.
И так томителен над нами
Двойной зари двуличный свет…
Обманчивое упованье —
Забытой страсти мертвый след.
Соловки, 1928
Баллада о карельской сосне
Карельская глушь… Лесные сны…
Озерная сторона…
Корнями опутывая валуны,
Росла кондовая сосна.
И ветер пел, и ствол скрипел,
И в ветвях завывала пурга,
Пробиралась пурга по незримой тропе,
И в сугробах дремали снега…
Но день пришел. Разгоралась вдали
Рассветная полоса…
В молчаливую чащу внезапно вошли
Человеческие голоса.
И кто-то, сумерками объят,
Сказал: «Начинать пора». —
И кто-то, одетый в серый бушлат,
Сталью сверкнул топора.
Стучал топор. Тяжело человек
Дышал – и им сражена,
Грузно рухнула в рыхлый снег,
Ломая кустарник, сосна.
И вскоре пароход, под рычание волн,
Под шторма полярного стон,
Уносил прямой, оголенный ствол
В далекий Саутгемтон…
Ветер, волны и чаек крик…
Парусов напряженный брезент…
Шел по Белому морю британский бриг
«Каунти оф Нортумберленд».
Даль – мутна, холодна волна.
Моря враждебен шум…
Тяжестью стали и чугуна
Темный наполнен трюм —
Это к карельским берегам,
В край лесов и трясин,
Шеффилд шлет и шлет Бирмингем
Мерную силу машин…
И стояла в убранстве брезента и рей
Над палубою судна
На оснастку сменившая хвою ветвей
Карельская сосна.
И ветер пел, и ствол скрипел,
И рождались глухие сны —
Об озерах сны, о лесной тропе —
В смолистом сердце сосны.
И сосна задрожала ветвями рей —
Небосклона сломалась дуга,
И вышли из тумана навстречу ей
Гранитные берега.
Соловки, 14/X 1929
́Сага об Эрике, сыне яльмара, и о последнем из его потомков
I
Светлою, чешуйчатою сталью
С головы до ног облечены,
На ладьях дубовых вылетали
Мужи фьорда, возжелав войны.
Вдоль бортов тяжелые висели
Воинов округлые щиты,
Волны бились в пенистом весельи
В свежепросмоленные борты.
И над выпуклой равниной моря
Завывали хриплые рога,
И скрывались в утреннем просторе
Затуманенные берега…
Были алчны, веселы и смелы,
Юной волею опьянены,
Крепче ясеня упругим телом
И душой стремительней волны.
От болот Фрисляндии холодной
До сирийских знойных берегов
Возникали из пучины водной
Толпы белокурых смельчаков.
Ревом стад, возов протяжным скрипом
Наполнялись колеи дорог,
И вороньим неумолчным криком
О беде вещал угрюмый рок.
А в монастырях, в полдневных странах,
Ко Христу взывал дрожащий клир:
– Да хранит от ярости норманнов
Верный церкви христианский мир.
II
Я седые разбираю руны
Потаенной памяти моей,
Старой арфы слышу говор струнный,
Весел плеск и ропоты морей.
Тень встает в туманах полунощных,
Опирающаяся на меч, —
Узнаю тебя, мой пращур мощный,
Запевала грабежей и сеч.
Рослый, меднокудрый, бородатый,
Ты молчишь, приемля волн хвалы,
Шрам от сарацинского булата
Вьется вдоль обветренной скулы.
И кольчуга холодно мерцает,
Пены брызгами орошена,
И ладья твоя летит, качаясь,
Сквозь пространства, ветры, времена…
А над Балтикой, – ты помнишь, Эрик? —
Вечер молчаливый угасал,
Шли ладьи, родной покинув берег,
Шли ладьи, раскинув паруса.
Стаей кречетов ладьи летели,
Кровь зари стекала по щитам,
Паруса, вздуваясь, шелестели,
Волны льнули к выгнутым бортам.
О богах родимого Готланда,
О морских глубин холодной мгле,
О свирепых скрялингах Винланда
Пели скальды на крутой корме.
Пели скальды, рокотали воды,
Уносился ветер наугад,
Тускло рдел предвестник непогоды —
Раскаленный докрасна закат.
Так, по воле паруса и ветра,
Словно жизнь, прекрасен и жесток,
Плыл с дружиной старого Хрорекра —
Эрик, сын Яльмара, на восток.
III
Нежная, покорными глазами
Княжишь ты, бездумна и ясна,
Сладости безмолвные лобзанья,
Невзначайной ласки тишина.
Твой призывный, ветрами звучащий
Голос древние приносит сны,
Тихий шорох непробудной чащи,
Плеск прозрачной ильменской волны.
А когда нежданными слезами
Затуманится твой светлый взор,
Восстают забытые сказанья,
Затаенные на дне озер.
Помнишь, слушая, как вьюга злится
И терзает чахлые поля,
Ты в своей бревенчатой светлице
Пряжу до полуночи ткала.
А весною, на заре туманной,
Над изгибом медленной реки,
На вершине Чудского кургана
Ты сплетала бледные венки.
Помнишь, как в испуганной печали
Протекали на пиру часы,
Как подруги с песней расплетали
Кольца русой девичьей косы,
Как, дрожа, легла ты ночью хмурой,
Внемля влажным возгласам дождя,
На покрытое медвежьей шкурой
Ложе рыжекудрого вождя.
IV
За ладьей моей веселой стаей
Волны-псы не гонятся, ворча,
И рука моя не обнимает
Кованую рукоять меча.
Ветер, песни, сны, воспоминанья,
Тихий отзвук жизни вековой,
Лишь закат, как боевое знамя,
Развевается над головой.
Но, бессилен и обезоружен,
Слышу все ж дружин суровый зов.
Все же я с широким морем дружен,
С крыльями беспечных парусов.
Я люблю прибрежною тропою
Пробираться при мерцаньи звезд,
Я люблю суровый рев прибоя,
Яростно дробящего утес.
Черную люблю крутую спину
Мерно вырастающей волны,
Шквалами разломанные льдины,
Тронутые оловом луны.
А когда, как гость на новоселье,
Тьма придет и скроет небеса
И когда медлительно застелет
Роковой туман мои глаза —
Рухнет шумная волна на берег,
И, сверкая взора синевой,
Из тумана прародитель Эрик
Царственно возникнет предо мной.
Мощью, равной ясеню иль буку,
Встанет он, кольчугою звеня,
И протянет жилистую руку,
И в ладью свою возьмет меня.
И помчимся, с черной зыбью споря,
В непроглядной тьме, сквозь ураган,
По волнам неведомого моря
К сумрачным, скалистым берегам.
И, взойдя на облачные скалы,
В синем блеске ледяных лучей
Я вступлю в высокую Валгаллу
Под бряцанье арф и лязг мечей.
V
Не томи напрасною тревогой
Сердце юное и слез не лей,
Если ночью выйду на дорогу,
Вьющуюся меж пустых полей.
Если долго буду слушать волны
И прибоя вспененного шум,
Если, ветрами и ночью полный,
Возвращусь рассеян и угрюм,
Мне ль покинуть сонные озера,
Леса шепчущую глубину,
И зелено-дымчатые взоры,
И твоих улыбок тишину?
Нет, навеки я тобой окован,
От тебя мне некуда уйти,
Тихим волхованьем зачарован,
Старых странствий я забыл пути.
Слушай тихие повествованья,
Дочь страны озерной и лесной,
Слушай эти смутные сказанья,
Для тебя лишь сложенные мной.
Знали викинги одну отраду —
Бег ладьи да пиршество меча,
Жемчуг, злато – смелому награда,
Пахнущая мускусом парча.
Были алчны, веселы, упорны…
Только, знаешь, не ушел домой
От страны славян, от глаз покорных —
Эрик – сын Яльмара – пращур мой.
Песнь о возвращении
Разбиваются в море льды,
Вдоль тропы прорастает трава,
Острый запах соленой воды
Обволакивает острова.
Разбиваются льды, звеня,
Хриплый ветер кричит, смеясь…
Ты едва ли узнаешь меня
В нашей встречи вечерний час.
Снег блестит на моих висках.
На лице морщины легли —
Ибо тяжко ранит тоска
На холодном краю земли.
Слишком долго к тебе одной
Белой вьюгой рвалась душа,
Когда сполох мерцал надо мной,
Как прозрачный твой синий шарф.
Слишком много ночей я вникал
В зимних звезд ледяную игру —
Ожерелья твои вспоминал,
Упадающие на грудь…
Я приду – и внесу в твой дом
Запах водорослей и смолы,
Я приду поведать о том,
Что узнал у замшелой скалы.
И прочту я тебе стихи
О стране, где не пахнут цветы,
Не поют по утрам петухи,
Не шуршат по весне листы.
Расскажу тебе про народ
Неприветливых этих мест —
Он отважно и просто живет,
Бьет тюленей и рубит лес.
Догорят в камине огни,
Затуманится голова…
Все равно, ни к чему они,
Человечьи пустые слова…
Замолчу. Оборву рассказ.
Попрошу для трубки огня.
Может быть, хоть на этот раз
Ты сумеешь услышать меня.
Соловки, 1931
Испей вина созвездий и лучей,
Цветов и трав. И радостно спокоен
Да будешь ты, как неистомный воин,
В бушующем скрещении мечей.
Растущий ствол судьбы могуч и строен —
Таков и ты, слух напряженный чей
В замедленном движении ночей