Вспомните результаты эксперимента, во время которого лучшие результаты показала группа, которая успешно преодолела угрозу отвлечения внешними факторами. Как вы можете осознанно относиться к тому, что бесполезно рассеивает внимание, и научиться бороться с раздражителями? И как вы можете выделить хотя бы полчаса в день, чтобы дать своему сознанию отдохнуть от токсичного влияния мобильных устройств?
Часть третья: Знание
Глава 5. Грани экспертного мнения Как оставаться экспертом, сохраняя критическое мышление
Вы заходите в аудиторию. Ваши одногруппники тихо переговариваются, рассаживаясь по местам. Вы уверенно проходите к своему столу и переворачиваете экзаменационный билет. От первого же вопроса вас бросает в холодный пот. «Назовите рекогносцировочные характеристики высшего руководства Великобритании перед вторжением Германии в Чехословакию». Вы снова и снова перечитываете вопрос. «Рекогносцировочные» — это вообще реальное слово? Вы что, обязаны его знать? Вы переходите к следующему заданию, в котором вас просят перечислить ударные инструменты яванского гамелана. Вы помните, что как-то много лет назад смотрели выступление этого индонезийского оркестра, но разве вы проходили его на этом курсе? Третий вопрос и вовсе написан пиктографическим языком, который вы в жизни не видели. Что происходит? У вас промелькнула мысль, что вы забыли подготовиться к экзамену. На самом деле вы даже не посещали занятия последние шесть недель. Вы начинаете паниковать, а затем просыпаетесь.
Прийти неподготовленным на экзамен — один самых распространенных ночных кошмаров людей со всех уголков Земли. Оказаться в ситуации, когда столько поставлено на кон, а вы совершенно не подготовлены к испытанию, пугает практически всех. Исследователь сновидений Тони Задра считает, что эти ночные кошмары видят не только те, кто априори не считает нужным готовиться к жизненным трудностям, но и те, кто усердно учатся или добились определенного успеха. Этот кошмар настолько популярен, настолько часто терзает нас, что ученые предприняли множество попыток выработать защитный механизм для его предотвращения. По сути, несданный экзамен — не такая большая проблема, так почему это так гложет нас? Исследователь Дэвид Фонтана уверен, что этот кошмар — своеобразная попытка нашей психики предупредить нас о неприятностях, которые может повлечь за собой беззаботное отношение к возможным жизненным испытаниям. Эти сны, говорит он, «подталкивают нас к осознанию последствий, которые мы старательно пытаемся игнорировать[41]».
В течение долгих лет я был одним из тех, кто постоянно просыпался в холодном поту из-за этого кошмара. Несмотря на пугающие видения, я находил нечто приятное в них. Да, сам сон был ужасен, но как же приятно было проснуться и осознать, что я закончил школу много лет назад и давно уже работаю в области, в которой, как мне кажется, у меня достаточно компетенции.
Глубоко внутри нас сидит такой страх совершить ошибку и обнажить свое невежество, что наше подсознание воплощает его в ночных кошмарах. Конечно, нам доставляет особое удовольствие указать на ошибку «экспертов», которые предсказывают доминирование летающих машин и сигвеев на рынке транспортных средств, кричат о пользе курения, не способны предсказать экономический кризис или бросаются отмечать победу Хиллари Клинтон на выборах, основываясь лишь на данных опросов. Но страх оказаться на их месте вполне обоснован. Практически невозможно найти креативное решение проблемы, которую мы не понимаем. И это, по мнению исследователей, применимо не только к высокотехнологичным отраслям, вроде генной инженерии или авиастроения, но и для более творческих областей, вроде искусства или бизнеса.
Этому нетрудно найти подтверждение. Тереза Амабайл, описывая свою модель креативного мышления, ставит «релевантный для области опыт» на первое место. Лауреат Нобелевской премии, психолог и первооткрыватель в области искусственного интеллекта Герберт Саймон уверен, что знания, практический опыт решения проблем и технические навыки, которые мы можем получить только методом проб и ошибок, определяют нашу «сферу возможных поисков». По сути, этот поэтический термин говорит о том, что именно экспертиза становится нашим проводником в неизвестность. Изобретение чего-то нового, по мнению Саймона, начинается с понимания сферы, после которого становится возможным совместить все то, что уже известно и понятно, для создания альтернативной перспективы.
Поначалу, такой упор на экспертизу в креативном процессе казался мне маловоодушевляющим. Я хотел верить в концепцию всемогущего новичка, который плюет на правила и переворачивает индустрию с ног на голову благодаря нетривиальному взгляду на положение вещей. Если бы в этом заключался секрет творческого мышления, мы бы сэкономили себе кучу времени на обучении и усердной работе. К сожалению, опыт показывает, что дилетанты приносят лишь относительную пользу в решении проблем.
С другой стороны, если экспертиза так необходима, почему профессионалы столь часто сбиваются с верного пути? Почему они так медленно адаптируются к изменениям и отказываются менять свою точку зрения? И почему эксперты проигрывают новичкам даже на своей территории? Критически важно найти ответы на эти вопросы, ведь креативный процесс постоянно заставляет нас делать выбор: ставить ли под сомнение собственный опыт, полагаться ли на свои знания, или открыться новым идеям, смотреть на мир глазами профессионала или дилетанта. Мой поиск показал, что правильного ответа на эти вопросы не существует, но есть множество способов остаться экспертом, сохранив критическое мышление новичка. Миф о преимуществе новичка
Кртин Нитиянандам с трудом мог поверить, что простой поиск в Google, собственное исследование и взятое напрокат оборудование заведут его так далеко: 15-летний ученик 10-го класса изобрел способ ранней диагностики болезни Альцгеймера, который позволит выявить болезнь примерно на 10 лет раньше, чем все другие известные способы. Конечно, если он ничего не упустил. У Кртина не было опыта проведения медицинских исследований — идея потенциального теста пришла ему во время поиска в Интернете.
«Я много играю в сквош, — рассказывает он, — но после серьезного перелома бедра у меня появилась куча свободного времени, которое я решил потратить на изучение науки». У Нитиянандама особые отношения с наукой. В детстве он перенес сложнейшую операцию, без которой он бы оглох еще в детстве — о ней напоминают крошечные импланты в его ушах. В том возрасте наука казалась ему белой магией; сейчас он уверен, что это безграничное пространство для исследований.
Идея Нитиянандама состояла в том, чтобы найти болезнь, поражающую миллионы людей, а затем провести небольшое исследование, чтобы попытаться найти лекарство от нее. Почему бы и нет? Он выбрал болезнь Альцгеймера и довольно быстро нашел описание антител, способных проникать в мозг. Это натолкнуло его на мысль: что, если соединить эти антитела с флуоресцентными частицами, которые в состоянии связываться с белками, присутствующими в мозге уже на самых ранних стадиях болезни (это он тоже узнал в Google). При сканировании эти нейротоксичные белки станут заметны, и их количество и расположение станут первым симптомом у пациента, который пока ни на что не жалуется.
«В моей школе не было подходящей лаборатории для эксперимента, — рассказывает Кртин. — Плюс многие скептически относились к идее 15-летнего школьника, работающего на дорогом оборудовании и с опасными химикатами. Я получил много отказов».
Но Нитиянандам, как настоящий оптимист, не опускал руки. Он связался с благотворительными организациями, которые спонсируют научные исследования подростков. Его идея заинтересовала представителей этих организаций, и он получил $15 000 на продолжение исследования, а Кембриджский университет позволил ему использовать свое оборудование.
Первый опыт оказался невероятно удачным. Как Нитиянандам и ожидал, его «троянские кони» проникали в мозг и соединялись с нейротоксичными белками, подсвечивая их. Его идея сработала!
Но затем начались проблемы. Через несколько дней связи между белками начали распадаться, а потом исчезли совсем. Он не понимал, с чем это могло быть связано.
Нитиянандам признается, что было неприятно наблюдать, как рушится его идея. С другой стороны, ему было нечего терять — он не профессор, чья карьера зависела бы от результатов эксперимента, поэтому откровенной паники удалось избежать.
Он продолжил исследование, более пристально наблюдая за процессом потускнения частиц. И в один день ему удалось понять, что происходит: его частицы вели себя, как бомбы с замедленным действием. Вместо того чтобы подсветить токсичный белок, они со временем уничтожали его. То, что он поспешно посчитал провалом, в реальности оказалось революционным открытием. Нитиянандам изобрел не только способ диагностики, но и многообещающий метод лечения ранее неизлечимой болезни. В 2015 году за свою работу он получил престижную премию Scientific American Innovator Award.
Нитиянандам не считает, что изобрел что-то принципиально новое. Да, он внес свои корректировки, но другие ученые уже открыли антитела, флуоресцентные частицы, нейротоксичные белки. Они уже пытались создать лекарство из этих ингредиентов, но ранние результаты казались бесперспективными, и ученые прекратили опыты.
«Мой прорыв не основан на том, чего не было раньше. Но важно помнить, что то, что не сработало сегодня, может сработать завтра», — считает Нитиянандам.
Он подчеркивает, что не смог бы зайти так далеко, если бы попробовал реализовать проект лет 15 назад, когда доступ к научным исследованиям был ограничен. Его метод не уникален, а лишь включает в себя все то, что было изучено и открыто другими. С другой стороны, он проигнорировал информацию, что его опыт, скорее всего, обернется полным провалом.
Преимущество новичка — распространенное явление в научной среде. Обычно все проходят одинаковый путь. К 18 годам будущие ученые получают среднее образование, а затем лет до 30 концентрируются на определенной сфере, набираясь знаний и изучая все тонкости выбранной специальности. Затем несколько лет в лаборатории — и вуаля! — прорыв. Именно так авторы недавнего исследования, посвященного победителям Нобелевской премии, объясняют, почему большинство лауреатов совершили свои открытия в возрасте 30+ (средний возраст — 36 лет). Почему спустя всего несколько лет? Авторы исследования объясняют это так: