был намерен посадить свои войска на суда; если же тот, напротив, собирался (на что указывало все) удержаться в Португалии, то французам не следовало идти далее Коимбры. Они должны были занять впереди этого города, или даже в нескольких переходах, выгодную позицию, укрепить ее, выслать отряд для овладения городом Опорто, обезопасить тылы и коммуникации с Алмейдой и выждать взятия Бадахоса и прибытия армии из Андалузии на Тахо.
Дойдя до лисабонских укреплений, французский генерал не решился атаковать их, хотя должен был знать об их существовании, потому что противник производил работы в продолжение трех месяцев. Общее мнение таково, что если бы он тотчас по прибытии атаковал укрепления, то овладел бы ими. Но спустя два дня было уже поздно. Между тем в Лисабоне англо-португальская армия усилилась значительным числом батальонов ополчения, так что французский генерал, не добившись никакого успеха, лишился 5 тысяч раненых и больных и своих коммуникаций. Под стенами Лисабона он заметил, что у него мало снарядов. Он не обдумал своего предприятия.
Наступательной кампанией, которая также велась против всех правил, была и война Карла XII в 1708 и 1709 гг. В сентябре 1707 г. этот государь во главе 45 тысяч человек выступил из Альштадтского лагеря под Лейпцигом и прошел через Польшу. Двадцатитысячный корпус Левенгаупта высадился в Риге. 15 тысяч стояли в Финляндии; следовательно, он[231] имел возможность сосредоточить 80 тысяч человек лучших в мире войск. Оставив 10 тысяч в Варшаве для защиты короля Станислава, он в январе 1708 г. прибыл в Гродно, где и расположился зимовать. В июне, пройдя минские леса, он подступил к Борисову, перешел Березину и разбил 20 000 русских, укрепившихся по ту сторону болот; переправился в Могилеве через Борисфен[232] и 22 сентября разбил шестнадцатитысячный корпус московитов при Смоленске. Он достиг границ Литвы и готовился вступить на территорию собственно России; встревоженный царь сделал ему мирные предложения. До того времени действия Карла сообразовались с правилами военного искусства, – коммуникации его были обеспечены, он владел Польшею и Ригой, находился в десяти переходах от Москвы и, по всей вероятности, вступил бы в нее, если б не сошел с большой дороги на эту столицу и не двинулся на Украину – на соединение с Мазепою, который привел ему только 6 тысяч человек. Такое движение обнажало с фланга, – на протяжении 400 лье, считая от Швеции, – его операционную линию; он не был в состоянии удержать ее и потерял возможность получать подкрепления. Левенгаупт, через 12 дней после него, перешел Борисфен у Могилева с 16 000 человек и 8000 повозок и, едва сделав четыре перехода в направлении Украины, был атакован русским царем во главе сорокатысячного войска. 7, 8, 9 и 10 октября он мужественно сражался, но потерял все обозы, 11 000 войска и только с 5000 присоединился к своему государю на Украине, нуждаясь во всем.
Между тем царь создал значительные магазины в Полтаве. Карл XII в мае 1709 г. осадил этот город, но в июне прибыл царь с 60 000 человек для снятия осады. У короля оставалось только 30 000, в том числе украинские казаки. Он атаковал русскую армию и был разбит; катастрофа его армии была полной; он с трудом добрался до Турции, переправившись через Днепр[233] с одною тысячею солдат.
Если Карл XII намеревался идти на Москву, то движение его было сообразно с правилами военного искусства вплоть до Смоленска. Коммуникации его с Швецией и Ригой были прикрыты Двиною до Борисфена – у Могилева. Если же он хотел перезимовать на Украине, чтобы набрать там казаков, то не должен был переправляться через Неман у Гродно и двигаться через Литву. Ему следовало выступить из Кракова, двинуться к нижнему Днепру и через этот город, через Вислу и Одер, установить сообщение с Швецией; ему нельзя было предполагать, что он будет в состоянии поддерживать сношения со своим государством по коммуникационной линии, которая на протяжении 400 лье шла вдоль русских границ и оставалась открытой с фланга. Между тем ему не трудно было сохранить ее, проведя через Краков, прикрытый Литвою, Неманом и Вислой. Он не воевал подобно Ганнибалу, то есть, обходясь без всякого сообщения со своим государством; ведь Левенгаупт следовал за ним в двенадцати переходах со столь значительным отрядом, сопровождая столь важные для него обозы, и Карл надеялся, значит, на его прибытие. К этой первой ошибке, которая повлекла за собой гибель Карла, он прибавил другую, именно ту, что атаковал русскую армию под Полтавою. Находясь всего в 12 лье от Днепра, он мог в два перехода отступить за эту реку и очутиться на Волыни и в Подолии, ибо к чему было вступать в это сражение? Если бы он одержал победу под Полтавой, то что мог бы он предпринять с войском, в котором насчитывалось бы лишь 18 000 шведов, в сорока переходах от Москвы? Он не мог более надеяться нанести противнику решительный удар. Все обстоятельства требовали, чтобы он, пользуясь летним временем и страхом, который внушал еще московитам, перешел в мае через Днепр и возвратился в Польшу. Ему следовало дать сражение, чтобы обеспечить свое отступление, собрать суда и соорудить форт в 12 лье от Полтавы, на Борисфене. Но он вел войну неорганизованно. Он был просто храбрый, неустрашимый солдат. Оставив большую дорогу на Москву, он тотчас же лишился коммуникационной линии, перестал получать известия из Швеция. О поражении Левенгаупта он узнал уже от самого этого генерала. Уверяют, что порочный характер предпринятой им операции не ускользнул от ряда офицеров его штаба, которые, потеряв надежду отклонить короля от похода на Украину, долго убеждали его подождать в Смоленске прибытия отряда Левенгаупта с его столь драгоценным обозом.
Замечание 10-е. Сражение при Эслингене[234]
Дай бог, чтоб враги Франции совершали всегда такой искусный маневр, как, например, занимали бы позицию, растянутую вдвое против того, что они могут оборонять, не подвергаясь опасности прорыва в центре.
Если бы не разрыв моста, – что заставило Наполеона остановиться и ограничиться оборонительными действиями, – то линия австрийцев была бы прорвана и одна половина армии отброшена в Венгрию, а другая в Богемию. Растягиваться по местности – совершенно в духе австрийской тактики, но это противоречит подлинным правилам военного искусства. Левому крылу австрийской армии не надо было заходить за селение Эслинген, правое следовало примкнуть к Дунаю; в таком случае для обороны ее позиции хватило бы войск. Растянув левый фланг до Энцерсдорфа, неприятель не мог сделать и шагу вперед, не подставляя себя под огонь с острова Лобау; так получилось, что этот фланг не двинулся с места: лишь только он предпринимал попытку двинуться вперед, как картечь с острова Лобау поражала его в тыл и заставляла возвращаться на прежнюю позицию.
Не надо противоречить себе. Было ли Эслингенское сражение проиграно потому, что мы атаковали центр неприятельской линии в колоннах? Или же мы проиграли его вследствие военной хитрости эрцгерцога Карла, который сорвал наши мосты, напал на нас в этом критическом положении, имея 100 000 человек против 45 000?
Но, во-первых, мы не проиграли Эслингенского сражения, а выиграли его, потому что поле сражения от Гросс-Асперна до Эслингена осталось в нашей власти, во-вторых, герцог Монтебелльский атаковал не в колоннах, а в развернутом строю; на поле сражения он маневрировал искуснее всех других генералов армии; в-третьих, не эрцгерцог сорвал наши мосты, а Дунай, который за трое суток поднялся на 14 футов.
После Экмюльского сражения французы подступили к Вене; эрцгерцог Максимилиан начальствовал в этой столице, приведенной в оборонительное положение. Артиллерийский генерал Ларибуасьер поставил ночью 30 гаубиц, сведенных в батарею, позади одного дома в предместье, и зажег город, который отворил свои ворота. Между тем эрцгерцог Карл приближался по левому берегу Дуная. Наполеон решился упредить его и переправиться через эту широкую реку.
Расположение на правом берегу было выгодно, только пока армия имела предмостное укрепление на левом берегу; без этого инициатива оставалась в руках неприятеля. Это соображение было столь важным, что Наполеон возвратился бы к реке Энс, если б не нашел возможности утвердиться на левом берегу. Но последнее предприятие было крайне затруднительно. Дунай имеет до 500 туазов в ширину, 15, 20, 30 футов в глубину и отличается очень быстрым течением. Переправа через такую реку вблизи большой неприятельской армии требовала тем больше искусства, что нельзя было удалиться от реки из опасения, чтобы противник, имевший два понтонных парка, не переправился сам через Дунай и не направился к Вене. Наполеон намерен был произвести переправу в двух лье выше города. В 1805 г. он заметил там довольно большой остров, отделенный от правого берега главным рукавом Дуная, а от левого берега рукавом в 50 туазов[235]. По овладении этим островом можно было утвердиться на нем, после чего оставалось бы переправиться через реку шириной уже не в 500 туазов, а только в 50 туазов; это означало осуществить переправу через Дунай как бы посредством правильной осады.
16 мая[236] герцог Монтебелльский послал 500 человек на этот остров; армия эрцгерцога находилась еще в одном переходе позади; но после 1805 г. была сооружена плотина между левым берегом и островом, так что последний перестал быть таковым. Генерал Бубна, стоявший вблизи, двинулся с 6000 человек навстречу 500[237] и опрокинул их; часть была взята в плен, остальные переправились обратно, под прикрытием тридцати 12-фунтовых орудий и гаубиц. После неудачи этой операции Наполеон направился в пункт, находящийся в двух лье ниже Вены, напротив острова Лобау. Этот остров имеет в длину 1800 туазов и отделен от правого берега главным рукавом шириной в 500 туазов, а от левого – малым рукавом шириной в 60 туазов. Он