CCCCIX
Я сужу о гении по тому, как он выражает свою мысль.
CCCCX
Надобно часто менять не только гарнизоны, но людей, стоящих у власти, это безусловно. В интересах государства чтобы должностные лица постоянно сменялись: ежели этот принцип не соблюдается, то неизбежно появляются удельные владения и сеньориальное правосудие.
CCCCXI
С тех пор как сами народы выступили на полях сражении, стало уже невозможно иметь наемную армию.
CCCCXII
Государь, который думает о людях и строит собственное счастие на их благополучии, – в каком романе можно найти сие?
CCCCXIII
Что бы ни говорил Макиавелли, крепости не стоят народного попечения и забот.
CCCCXIV
Чернь не отличается здравомыслием, она, по обыкновению, любит повторять все те пересуды, кои говорятся по адресу человека незаурядного.
CCCCXV
Оказывается, что из ста бывших в прошлом королевских фаворитов по крайней- мере девяносто пять были повешены.
CCCCXVI
Деказ раньше служил у моей матери: я замечал его порою в толпе придворных. Эта должность не требовала большого таланта. И он, и подобные ему министры походят на людей, карабкающихся на призовой столб.
CCCCXVII
В 1805 г. у меня имелось восемьдесят линейных кораблей, не считая фрегатов, но не было ни настоящих матросов, ни офицеров; мои адмиралы играли в прятки с англичанами, и это само по себе уже было немало. Линуа[391] показал себя вполне достойно. Вильнёв был добрый офицер, но, несмотря на это, делал одни только глупости. Он покинул Кадис, а смерть Нельсона не стоила потери моего флота. Вильнёв покончил с собой на постоялом дворе в Ренне, и, как всегда, в этом обвинили меня. На самом же деле признаки сумасшествия наблюдались у него еще во время морской кампании[392].
CCCCXVIII
Ах! Свобода печати, свобода печати! Снимите же намордники с ваших парижских журналистов и вы увидите настоящую грызню! Все эти Вадью[393] постоянно будут вмешиваться в управление, а Каритиде[394] станут подавать мнения. К дьяволу весь этот галдеж!
CCCCXIX
Я восстановил дома лионцев, разрушенные во время революции, они были признательны за это, итак, мы – в расчете.
CCCCXX
Государи, которые пользуются услугами исповедников, нарушают тем самым основы королевской власти.
ССССXXI
Слишком мало найдется людей достаточно твердого закала, чтобы судить обо мне беспристрастно и без предосуждений.
ССССXXII
После моих побед в Италии в мою дверь стучались представители самых различных партий. На стук я предпочитал не отзываться, поелику не в моих правилах быть орудием в чьих-либо руках.
ССССXXIII
Битва при Эйлау стоила дорого обеим сторонам и отнюдь не имела решающего исхода. Это было одним из тех неопределенных сражений, когда отстаивают каждую пядь земли: войска схватились врукопашную, действуя большей частию по собственной инициативе; что касается меня, то я не стал бы выбирать такое место для сражения[395].
CCCCXXIV
Великие политики первого апреля хотели лишь сохранить свои замки, вот почему они так легко отступали перед натиском союзников.
CCCCXXV
Посреди всех этих смотров, пушек и штыков я порою оставался философом; среди тех, кто меня поносит, есть немало таких, кои никогда не делали ничего подобного.
CCCCXXVI
Здравый смысл создает одаренных людей; самолюбие же – лишь ветер, который надувает паруса и ведет их корабль прямо к пристани.
CCCCXXVII
Катон совершил великую глупость, покончив жизнь самоубийством из одного страха встретиться с Цезарем[396].
CCCCXXVIII
Если бы Ганнибал узнал о переходе моей армии через Большой Сен-Бернар, он посчитал бы свое альпийское путешествие сущей безделицей[397].
CCCCXXIX
Быть может, мне надобно было подражать Генриху VIII[398], сделавшись единственным первосвященником и религиозным вождем моей Империи; рано или поздно монархи придут к этому.
CCCCXXX
Пушечное ядро, поразившее Моро при Дрездене, было одним из последних вестников моей удачи в этом сражении[399].
CCCCXXXI
После сражения при Лейпциге я мог бы опустошить страну, лежащую между мною и неприятелем, как то сделал Веллингтон в Португалии или как в былые времена еще Людовик XIV повелел поступить в Палатинате: право войны позволяло мне это, но я не хотел подобным образом обеспечивать свою безопасность. Мои солдаты, раздавив баварцев при Ганау, показали, что я могу полагаться на их доблесть[400].
CCCCXXXII
Ничего необыкновенного в побеге Мале не было, другое дело – арест Ровиго или бегство Ласкье. Все потеряли голову, начиная с самих заговорщиков[401].
CCCCXXXIII
Много ‘Критиковали мою статую на Вандомской площади и велеречивые надписи о моем царствовании. Однако ж надобно, чтобы короли позволяли делать все по причуде художников, – ведь Людовик XIV отнюдь не приказывал, чтобы поместили рабов у ног его статуи, и не требовал, чтобы Ла Фёйлад начертал на пьедестале: «Бессмертному человеку». И когда увидят где-нибудь надпись «Наполеон Великий», то поймут, что не я сочинил эту надпись, а лишь не запрещал говорить об этом другим[402].
CCCCXXXIV
Я советовался с аббатом Грегуаром[403] касательно конкордата 1801 г., его мнения показались мне весьма здравыми, однако ж я лишь принял их к сведению и в пререканиях со священниками уступил только в нескольких пунктах. Но именно в этом я и был не прав.
CCCCXXXV
Тот, кто не стремится снискать уважение современников, не достоин его.
CCCCXXXVI
Карл Пятый годам к пятидесяти начал молоть всякий вздор; в отличие от него многие короли всю свою жизнь только и делают, что болтают всякую чепуху[404].
CCCCXXXVII
Говорят, что Этъенн занимается политикой, в мое же время он сочинял комедии, – это был весьма необходимый государству человек[405].
CCCCXXXVIII
Я отнюдь не повлиял на возвышение Бернадотта в Швеции, а ведь я мог тому воспротивиться; Россия, помню, поначалу весьма была недовольна, ибо воображала, что это входит в мои планы.
CCCCXXXIX
Хоть я и хотел возродить достопамятные времена древности, но это никогда не простиралось столь далеко, чтобы восстановить афинскую демократию[406]. Правление черни никогда не привлекало меня.
CCCCXL
Говорят, что священники и философы Франции имеют миссионеров, кои разъезжают по провинциям. Это, должно быть, напоминает бывшие некогда диспуты августинцев с кордельерами. Похоже, что правительство уже более не существует?
CCCCXLI
Лондонские газетчики прохаживаются насчет моего здоровья и здешнего образа жизни. Воображение у них, мягко выражаясь, сильно отдает поэзией. Но всем же надобно добывать себе пропитание, даже насекомым.
CCCCXLII
У королей нет недостатка в людях, которые находят случай возразить. Я никогда не допускал этого. Врач нужен для того, чтобы лечить лихорадку, а не писать на нее сатиру. У вас есть лекарства? Так дайте их; если нет, помолчите.
CCCCXLIII
Надобно следовать за фортуной со всеми ее капризами, поправляя ее, насколько это возможно.
CCCCXLIV
Дух независимости и национальности, который я пробудил в Италии, переживет революции сего века. Мне довелось свершить в этой стране более, нежели дому Медичи[407].
CCCCXLV
Всякий человек делает ошибки, делают их и государи. О мертвых судят частию, пожалуй, справедливо, не то что о живых. При жизни Людовика XIV современники осудили войну за Испанское наследство, ныне же ему воздают должное; беспристрастный судия должен признать, что было бы подлостью с моей стороны не согласиться на отречение Карла IV от испанского престола.
CCCCXLVI
Если хочешь сохранить за собою хоть какое-то превосходство, нужно менять военную тактику каждые десять лет.
CCCCXLVII
Люди прошлого для меня отнюдь не предпочтительнее людей нынешних, но прежде пустой и никчемной болтовни было много меньше, нежели в теперешние времена.
CCCCXLVIII
Надобно, чтобы природа поставила гения таким образом, чтобы он мог сделать из этого должное употребление, но часто он не находит себе надлежащего места и, как засушенное семя, остается бесплоден.
CCCCXLIX
Можно с избытком жаловать ленты куртизанам, но сие отнюдь не делает из оных людей.
CCCCL
Эта французская Минерва порою весьма неповоротлива, и ее оружие прямо-таки изъедено ржавчиной. И немудрено, ведь ныне Европа ничем не обнаруживает себя, и кажется, что она просто отдыхает.
CCCCLI
Место военных действий – это шахматная доска генерала, именно его выбор обнаруживает способности или невежество военачальника.
CCCCLII
Я присоединяюсь к Эпиктету, сказавшему: «Когда говорят о тебе плохо и это – правда, исправься, если же это – ложь, посмейся над этим». Я научен ничему не удивляться: остановившись на отдых, я не обращаю внимания на разных шавок, которые лают по дороге