Доктор Юдин был счастлив: научная, никакая не мистическая, а вполне материальная разгадка найдена. Теперь осталось только написать отчет. А затем навсегда покинуть этот безрадостный ад.
***
«Уважаемый доктор Юдин, мы благодарим Вас за столь блестяще проделанную работу и будем рекомендовать Вас к получению Ленинской премии за Ваши выдающиеся достижения в нейробиологии, которые позволят нам сделать огромный шаг на тернистом пути…» ─ Доктор пролистывал дежурные славословия в письме из Главного Управления. Сейчас его интересовало только одно: дата. Его немногочисленные вещи уже давно были собраны в небольшой потрепанный чемодан, и он с мучительным нетерпением ждал, когда же его отправят домой, где час смерти пусть и неминуем, но окончателен для каждого.
«Мы ознакомились с вашими доводами касательно целесообразности сокращения пайка для работников сушильного цеха и полном исключении молочных продуктов из рациона во избежание развития патологического состояния. Однако, приняв во внимание ценное свойство открытого Вами микроорганизма (возвращение пациента к жизни, после которого тот в питании и отдыхе не нуждается вовсе), мы решили паек оставить для сушильщиков прежним, а также сделать его общей нормой для всех работников лагеря. Мы вынуждены приказать Вам остаться главным врачом лазарета рудника Чертова Пасть и усовершенствовать методы продления посмертного существования работников, для чего вам будут высланы все необходимые материалы и оборудование…»
Доктор Юдин, не веря, перечитывал последние строки, все еще надеясь, что это его расстроенное воображение искажает смысл прочитанного. Или просто этот равнодушный канцелярский слог столь витиеват и уродлив, что сперва он что-то неправильно понял.
Нет. Все он понял верно.
Родине важна каждая трудовая единица. Нет достойнее участи, чем трудиться на благо Родины. Посвятить Ей, жестокой госпоже, каждое мгновение своей жизни.
И смерти.
Три гордых профиля Ленина укоризненно глядели с почтовых марок разорванного конверта. В дверь кабинета постучался часовой.
─ Там к вам нового принесли! Куда его тащить только? Все палаты заняты.
─ В прозекторской положите, ─ ответил доктор.
Случай с Р. Афанасьевым на целине (автор Андрей Скоробогатов)
Я три минуты молча смотрел на зеленый росток. Наверное, так же смотрят на особу дворянских кровей, если она вломится в двери захудалой пивнушки на окраине спальника в Шацке. Впрочем, нет, Шацк — слишком крупный мир для такого сравнения. Скорее, в двери борделя на планете с дикарским терраформированием, вроде Мангазеи из Новгородья. В порванном платье. С отключенным голомакияжем.
У нас терраформирование не дикарское. Ростки на таком раннем этапе у нас не планировались.
Во-первых, атмосферы пока было только сорок шесть процентов от нормы, по сути, высокогорье. Особо отчаянные уже пробовали снимать шлем, я к таким не относился. В северном полушарии стояло лето, температура в дневные часы подползала к нулю, но ночью падала до минус тридцати. Аэроприонщики, конечно, пытались уложиться в план, но, по слухам из бригады Денисова, с генерацией углекислого и инертных опять затянули.
Во-вторых, для растений нужна вода, а океаны еще только наполняются, в них сбросили всего тысячу капсул, а надо как минимум три. Концерн богатый, тягловое поголовье большое, но, как всегда, поставщики запаздывают со сроками, да и везти от ближайших океанов далековато. Ну и, в-третьих, в этом квадрате планировалось голое поле под промышленное строительство, а квадрат даже под это дело еще не готов. Лес в соседние пока не завезли, его привезут с плантаций и раскидают в шашечном порядке. Затем начнется стадия «шлифовки», начнут допиливать получившийся ландшафт, сваривать швы. Вот тогда-то здесь и будет что-то расти. А пока никакой травы быть не должно.
Черт, да и не может в принципе расти трава в таких условиях! Даже я, троечник, обучавшийся грамоте в трущобах планеты каторжников Дзержинск, понимал, что это бред. Здесь микрофлора местная — и то в грунте, не выше пары сантимов от поверхности.
— Бред, — сказал я и потрогал пальцем росток.
Высотой сантиметров двенадцать. Стебель толщиной миллиметра три. Пять… нет, шесть листков, между ними — почка, или как там оно называется у ботаников.
Посмотрел на бурую пустыню вокруг, тронул иней на камнях. На горизонте виднелась небольшая горная гряда.
— А? — послышался голос дежурного техника.
— Да вон, смотри, — сказал я и послал трансляцию в регистратора.
— Ого! Уже высадили?
— Кого высадили? — спросил я. — Огурцы?
— Я б не отказался от малосольных. Знаешь, марийские, такие в стеклянных баночках продаются по поллитра, — вставил напарник Даня, ковыряющийся в пятнадцати километрах севернее.
— Вы что тут, тупее меня?! Какие огурцы, блин, марийские на третьем этапе полевых? Тут голый этот… суглинок, или как его там. Еще океаны не налили!
— Ну скосячил кто-то, — предположил дежурный. — Раньше засеял.
Боже, с какими дебилами я работаю.
— Кого? Огурцы засеял? — Я поднялся с корточек, подхватил левитирующую в двух метрах над землей консоль и подтянул к себе. — Ты много видел засеянных по плану огурцов в зоне промышленного строительства? И вообще, куда сеять, тут целина, над ним еще будет метров пятнадцать всяких пород навалено слоями. Я вот как раз сейчас припринтер запускать буду.
Припринтер, он же нуль-принтер — принтер прионного синтеза. Простейшие сущности-четырехмерники скрестили с нанороботами и засунули в печатающие 3D-головки. Если им подсунуть кусок прототипа, то начинают клепать чистые химические элементы и простейшие породы оксидов из подпространственного эфира по заданному шаблону.
Даня в окошечке на проекции шлема поддакнул:
— Да и некому было тут сеять. Ты в этом квадрате первопроходец, однозначно. Ну, разве что бессарабцы могли заглянуть до нас или пираты какие. Но им-то это зачем?
— Выкопать его, что ли? — предположил я. — Только не донесу, он завянет же.
— А другие рядом есть? Разведдроны что-то показали?
— Вот, только его и нашли. Я и приехал сюда. Может, остальные не проклюнулись еще.
Проклюнулись. Слово-то какое дурацкое.
— Да засыпь все на хрен, чего ты грузишься. Никто и не узнает. Ну вырос и вырос. В инструкциях нет ничего на этот счет. Ладно бы реликтовое что-то, местное, а то — земной огурец.
Я, конечно, не какой-нибудь зеленый сектант или что-то в этом вроде, но, стыдно признаться, у меня что-то шевельнулось в душе. Видимо, сработали гены — как-никак, три поколения планетарных ссыльных из сословия агротехников. Плюс воспоминания из детства, когда у меня прямо на глазах за утро снесли десяток квадратов джунглей за поселком, где мы любили бегать. Я немного помялся, потом озвучил:
— Жалко что-то его. Один такой вымахал.
Дежурный заржал.
— Чего тебя на сантименты пробило? Ну давай Степ Артемьичу доложим, он примет решение. Скорее всего, то же самое.
Степан Артемьевич — наш бригадир, отвечает за начальные этапы терраформирования северной половины этого континента. Сарказм в предложении я проигнорировал и принял его вполне всерьез. Сделал аудиовызов — отклонен, видать, занят. Написал предложение: «Степан Артемьевич, тут странное что-то, росток вроде огурца, хотя почва еще не готова и температура нулевая».
Принимать решение предстояло самому и прямо сейчас, задача есть задача. Разведка и разметка дронами по квадрату произведена, автоотчет составлен. По плану нужно было проинициализировать обновление почвы, и я не нашел ничего лучшего, как подогнать глайдер к ближайшим скалам, отломить манипулятором пару кусков породы помощнее и завалить росток камнями так, чтобы над ним осталось свободное воздушное пространство.
— Рэм, ты долго возишься, по графику следующий квадрат через восемь минут, — напомнил дежурный.
— Сейчас, ага.
Я и без него видел, таймбар на проекторе шлема уже горел красным. Отъехал на полкилометра, вызвал в консоли припринтера программу саморепликации и фрактальной генерации слоистых почв и запустил. Позади меня расцвел бутон шевелящихся нанороботов, которые стали строить конструкт опорной сетки с квадратами по пятьдесят метров. Завалит зелень — и завалит, я хотя бы попытался, совесть чиста.
За ту смену я прошел еще восемь квадратов и в итоге из графика не выбился.
Вернулся на точку сбора уже затемно — сутки длились двадцать семь часов, из которых я проработал тринадцать и еще два часа на обратную дорогу до места взлета. Вытащил регистратор с программатором и бросил в пасть грузового отсека челнока глайдер с консолью. Поднялся в пассажирский, на третий уровень, хлопнул по плечу Даню, спросил:
— Как смена?
— Да ничего. На два квадрата перевыполнил. И что-то все думаю про тот росток. Какой-то он мутный, ненастоящий. Надо бы сказать кому.
Несмотря на усталость, мысли об Огурце действительно не выходили из головы. Бригадир, судя по всему, спал и сообщение мое не прочитал. Звонить по аудио и сон его тревожить по таким пустякам негоже — как-никак, Степан Артемьевич был в звании инженера — куда до него нам, рядовым техникам со стажем работы в пару земных лет. У него таких, как мы, сто двадцать хлопцев. Можно, конечно, сказать его заму по подбригаде, но, зная трусливый характер Кима Александровича Сонга, тот наверняка ничего нового не скажет — забыть, засыпать, сильно не распространяться. Впереди было сорок часов «отсыпных» и отгульных — можно дважды, а то и трижды вдоволь выспаться и погулять.
— Надо. Успеем еще.
Челнок был большим, сюда согнали двести техников из четырех бригад. Пристегнулись, дождались выравнивания атмосферы, сняли шлемы. В грузовом скрежетал тромбователь, прессующий глайдеры и выкусывавший из них микроэлектронику, ценную органику и синтетику. В других компаниях уже давно перестали экономить и возят глайдеры челноками. У нас же до сих пор для облегчения взлета и ремонта выбрасывают металлические корпуса и шлепают их заново перед каждой сменой. Затем пасть грузового отрыгнула излишки металла, объявили готовность к взлету. Кресло воткнуло обезболки в затекшие мышцы, и нас тут же потащило вверх с двумя «же» — о рабсиле на стройках особо не парятся, плавный взлет оставлен бортам разного «бизнес-класса», дворянским и офицерским сословиям.