— Спросите у Тимура, дежурного, и у Дани. Они все это в прямом эфире слышали.
Я посмотрел на Сашку, который упомянул дежурного, тот отвел взгляд.
— Не знаю, может, и правда, разыграли вы Степан Артемьевича.
Ясно. С начальством боятся спорить даже по такому пустяку. Нет, Степан Артемьевич парень был неплохой, как я теперь понимаю, просто так сработала пресловутая «стадия отрицания», когда мозг не может поверить во что-то совсем неестественное.
— А может, это четырехмерник? — предположил Тема, сидевший в углу.
— Чего? Ты где видел четырехмерников, которые в атмосферу заходят?
— Ну, в древности, говорят, еще на Земле наблюдали. Тарелочки всякие, сигары.
— Понабрали дебилов. — Бригадир устало откинулся на спинку стула. — Фу-х, вроде бы не перерабатывает никто, откуда такой бред? Все, по каютам. Шлюх не водить, сейчас за этим строго.
Бред. Да, конечно же, все это бред.
* * *
После той смены пронеслось еще пять смен, растянувшихся на две недели. Зеленая женщина продолжала сниться мне. Я сделал простой вывод, что это организм требует своего, и после «крайней» моей смены на вахте, как раз когда «Радуга» швартовалась у нас последние деньки, я сходил в то самое кафе, нашел ту самую мулатку, попросил выкрасить лицо в зеленый цвет, потом затащил на ближайший продовольственный склад и грубовато воспользовался раза четыре.
Ей понравилось, но мне это не помогло.
Когда орбиталку отбуксировали на высокую орбиту, подогнали к атмосфере тяжеловесов и начали ускорять физпроцессы для быстрейшего дозревания коры, работы стало немного. У всех бригад, кроме десятка вспомогательных, контракты приостановили на девять месяцев, жалование платить перестали. У меня было несколько вариантов.
Первый, самый очевидный и правильный — махнуть на полгода домой, через половину сектора, в родной Дзержинск. Плаванье по подпространству заняло бы еще три месяца и стоило бы две трети моих накоплений, если не больше. И оставшееся время мне бы предстояло чем-нибудь занять себя, чтобы прокормиться и продолжить пересылать деньги родным. Да, конечно, можно было бы посмотреть ближайшие планы переездов и запрыгнуть на одну из тех консервных банок, что перевозит народы, беженцев и внутрипланетарные дистрикты. Однако это с учетом пересадок уже пять, а то и шесть месяцев, и половину времени — сидя, а то и стоя в давке, в дурно пахнущей толпе из десятка миллионов человек. Если перевозят бессарабцы или альянсовцы — то еще вдобавок запросто можно угодить в рабы к одному из местных князьков.
Второй вариант — плюнуть на родню, свинтить на соседнюю обитаемую планету, попытать счастья там. Проиграть все деньги в казино или найти какую-нибудь девицу, приручиться, пожить пару месяцев альфонсом, помогая по дому. Сложный вариант, рискованный, распадающийся на кучу других.
Но был и третий вариант — сохранить большую часть денег, переслать ее родителям, а самому оплатить капсулу криосна, оставшись на орбиталке. Я, уставший задроченный техник, выбрал именно это. Как позже я понимал, не столько из-за желания сохранить деньги, сколько совсем по другим причинам.
По сути, аренда самих капсул криосна стоила сущие копейки, большую часть составляла дополнительная плата за периодические разморозки и оздоровительные процедуры — раз в неделю-полторы, по графику. Кто-то из парней обходился и без этого, но тут был риск проснуться с одной работающей почкой или без руки. А на отращивание новых запчастей деньги могли найтись не у каждого.
Так вот, бурные оздоровительные процедуры с той мулаткой, предваряющие мой криосон, не помогли. Зеленая женщина продолжала мне сниться и в промежутках перед разморозками. По сути, это выглядело так. Мне снится, что я бегу за ней по лугу или, например, прыгаю с ветки на ветку, потом я вижу, как у меня перед лицом расстегивают молнию, откашливаюсь, плююсь криогелем, тело сводит судорогой. Потом меня и пару десятков таких же голых мужиков (если повезет, и пару техников женского полу тоже) выводят в облицованное кафелем помещение, где душ, чья струя по мощности близка к выстрелу шарпомета, сбивает с нас криогель и прочее. Мы ложимся на длинный конвейер, нас протаскивают через томограф, тут же обкалывают составами и лечебными наноботами в места, которые плохо разморозились, держат пару часов на восстановлении, дают съесть кислых ирисок с символикой Концерна, провести ряд физиологических процедур интимного плана, потом снова пихают в криокапсулы. Я закрываю глаза, и в следующий миг — хотя на самом деле прошло полторы недели — я снова вижу сладкий сон про мою зеленую фею, мою дриаду. Потом снова перед лицом расстегивают молнию, я кашляю — и так каждый раз.
* * *
Наконец, проведя все те же оздоровительные процедуры, что и в прошлые двадцать раз, нам впервые за эти месяцы дали одеться и отпустили в личные каюты. Я впервые увидел свои родные восемь квадратных метров, обнаружил выросшую плесень в районе воздухозаборника — разноцветную, явно инородную, не земного типа, прибрался, вытер пыль, посмотрел новости.
Сходил, посмотрел в полупустом еще зале планерок большую голограмму текущего состояния проекта. Северное полушарие до самых тропиков было покрыто снегом, ленты молодых океанов сковал лед. Но уже виднелись зеленые участки — там велась высадка леса из питомников. Пока что покров был неровный, но скоро планету закинут под ускорители, промотают пару десятков лет, и тогда леса и луга из зеленых шашечек заполнят все планируемые равнины.
Словно что-то щелкнуло в голове. Я вспомнил те сны, которые мне снились.
Первым делом я звякнул в группу обеспечения криосна и спросил у менеджера, прилагались ли какие-то услуги по управлению сновидениями. После неловкого молчания девушка ответила, что нет, конечно же, такой услуги нет. Вопрос был действительно дурацким — все подобные технологии остались в позапрошлом веке, а когда мода на них прошла, их и вовсе запретили для массового применения, посчитав вредными для психики.
Потом я сходил к Дане, перекинулся с ним парой слов. Спросил, помнит ли он про росток.
— Про огурец, помнишь?
— Какой огурец? Малосольный, марийский?
Я порылся и показал кадр из регистратора. Даня в упор не помнил его, сказал, что это не его голос. Через пару дней, после первой смены, я перекинулся парой слов с Васей, дежурным. Тот тоже ничего не помнил. Сначала мне показалось, что они разыгрывает меня, но потом я с ужасом понял, что это все словно вычеркнули из их памяти. Не могли же они так искусно играть амнезию?
Или, может, это все было ложной памятью? Нет, но регистратор? Наш разговор?
Копать дальше и спрашивать Степ Артемьевича я не решился, меня могли посчитать чокнутым. А идти по специальным врачам и портить свой профиль как-то не хотелось. Я сделал один единственно верный вывод — мне надо будет съездить туда самому. К моему Огурцу. Даже не из каких-нибудь мистических соображений вроде того, что эти сны я увидел как знамение или предсказание. Просто я слышал: бывает так, что какое-нибудь покинутое место или событие снится целыми годами, и, чтобы это прекратилось, надо просто приехать туда. Примерно также было с отчим домом, который я не видел десяток лет.
Конечно, попахивало жуткой авантюрой. Даже если представить, что мне выпадет случай добраться в тот квадрат, над ростком уже не один десяток метров породы. Но, возможно, полезно просто постоять на том месте. «Гений места», все дела.
И я стал ждать удобного случая. Ознакомился с графиком смен на ближайшие недели и продолжил вкалывать. Черкасск к тому времени уже начали мостить лесом. Исполинские куски породы вместе со всеми обитателями привозили на супертанкерах и сбрасывали с помощью четырехмерников. Работа у меня предстояла другая, но похожая — приехать на квадрат, только не в центр, а в один из углов, на местах склейки. Как правило, по границам получалось что-то вроде либо ущелья, либо канала, либо, если рельеф был низким и неровным, часть квадрата заполнялось водой и выходило водохранилище. Дроны собирали данные по ландшафту, затем я выбирал нужный паттерн из предложенных и вызывал припринтеры, чтобы изменить береговую линию, убрать неровности и сделать местность более естественной. Если где-то на предыдущем этапе припринтеры дали сбой и навалили кучу «соплей» — вызывал дезинтеграторов. Собственно, это было даже немного интереснее, чем в голом поле. Как-никак, работать можно без маски, где-то под боком — зелень, настоящая зелень, природная, и гораздо ярче ощущение того, что ты делаешь полезную работу для будущих обитателей. Деньги деньгами, но порой куда важнее видеть результаты своего труда.
Шестнадцать квадратов за смену. Девять участков, из них только три — на северном материке. И только два сравнительно близко от Огурца.
Это случилось на моей тринадцатой смене, никогда не верил в магию цифр и сейчас не верю, но именно тринадцатую. Мой дневной маршрут проходил всего в трех квадратах южнее. Зима закончилась, началась весна, но все еще было холодно; пронизывающий, сырой ветер дул с холмов, образованных подсаженными лесными массивами. Комбез-скафандр сменился утепленной рабочей курткой, уже изрядно износившейся, шлем — легким респиратором. Я старался переработать, закончить план быстрее, чтобы выгадать лишние полчаса. И мне это удалось. За пару часов до заката я полетел обратно к точке сбора, но на середине пути переключил глайдер в ручной режим и поменял маршрут.
— Рэм, ты куда? — послышался вскоре голос дежурного. — Тут не твой участок.
— Плохо слышно, что-то со связью, — соврал я.
Врать было нехорошо. Снять телеметрию и посмотреть устойчивость сигнала можно было в любой момент. Это не домашние терминалы, которые можно заглушить любой архаичной штуковиной, — квантовая связь куда надежнее.
— Так, остановись, не сворачивай, мы вышлем ремонтников через полчаса, тебя подхватят.
Сообщение продублировали текстом. Я не прореагировал, перевел мессенджеры в статус «занят».
На месте я оказался через сорок минут. Квадрат, где вырос Огурец, теперь был зажат с трех сторон тремя плитами, на которых рос редкий, низенький хвойный лес, или, скорее, лесотундра. С четвертой стороны квадрат еще не привезли, а края имеющихся были не обработаны. Водопады струились с обрывов, наполняя получившийся залив водой. Глубина была небольшой, метра два-три, поверхность, которую я спроектировал, вышла слегка неровная, и то тут, то там виднелись крохотные островки.