Выбегаю наконец в магазин. Завтра Стиви привезет детей и спросит: ну как тебе Рик, уже опробовала? И что я ему отвечу? Да, Стиви, спасибо, что отказался от отпуска и подарил нашим детям и мне эту штуковину, но я вынуждена тебе кое в чем признаться! Я закачала в него программу для сексуальных утех и сломала его. Нет, он, конечно, не совсем уж прям сломан. Но теперь он ни черта не видит и разве что сможет сидеть в кресле-качалке и травить детям байки. Дедушка, которого у нас никогда не было.
Захожу в магазин. Продавец уже изрядно расслаблен и никак не может понять, чего я хочу. Приходится самой лезть за прилавок. Беру «Пэлл Мэлл». Раза в два дороже моих «Клангерс». Посмотрим, что в них такого особенного. Заодно прихватываю несколько банок пива. Выхожу из магазина, не заплатив. Укурок сам виноват. В мире, где все пытаются наебать тебя, нужно быть предельно осторожным.
Шлепаю по лужам и думаю о Стиви. Он хоть и сукин сын, но меня любит. Спустил на Рика весь бонус. Лишь бы я перестала ныть, что устаю с детьми. Детей он тоже любит. Особенно старшую. Он в этом не признается, но я-то вижу. Старшая похожа на меня. А младший — на Стиви. Вообще, Стиви вряд ли бы меня бросил, не будь я такой стервой. Он терпел бы меня растолстевшей, расплывшейся, отупевшей. Улыбался бы мне после работы: «Привет, дорогая, как прошел твой день?» И внимательно слушал бы ту несусветную чушь, которую я бы несла. Мы бы прожили вместе до самой старости. Он бы тоже в конце концов расплылся, и отупел, и возомнил бы себя самым умным. К моменту поступления младшего в колледж мы были бы уверены, что входим в зрелый возраст достойно и правильно, ведь мы создали крепкую семью, терпели лишения для вот этого всего и любили друг друга все тридцать лет брака. Так бы и было. У нас бы просто мозгов не хватило подумать о том, что мы попросту проебали жизнь. Все-таки это правильно, что мы разошлись.
«Пэлл Мэлл» на вкус хуже моих «Клангерс». Как всегда, дерут втридорога за рекламу и маркетинг. С тех пор как мы разбежались со Стиви, я все чаще стала задумываться о деньгах. Вернее, о том, что будет со мной, когда Стиви встретит какую-нибудь алчную суку, которая быстро покончит с дополнительными тратами на бывшую жену. Типа отпуска или нового телефона. На что жить тогда? На одни алименты особо не пошикуешь. Возможно, стоит подумать о том, чтобы выйти на работу. Но я ведь ни черта не умею. Мне тридцать пять, и максимум, на что я способна, — составить список продуктов для похода в «Волмарт» или посчитать налоговый вычет. И в этом тоже виноват Стиви, если разобраться. Это он посадил меня дома и внушил мне, что мне не нужно ни о чем беспокоиться. Что я могу расслабиться. Рожать детей, заниматься домом или еще чем-нибудь. Чем хочу. Проблема в том, что я никогда ничего не хотела. С самого детства. Я была лишена желаний и амбиций. Я росла идеальным ребенком, который часами сидел перед теликом или лежал в постели с пачкой журналов. Я не таскалась по вечеринкам и не искала себя. Родители внушили себе, что я умница и мной надо гордиться, я ведь совсем не доставляю хлопот, но я-то знаю, что им просто было удобно.
Скоро все утонет в темноте. Птицы, распевшиеся после дождя, наконец заткнутся. В баре в паре кварталов от дома заорет музыка, сосед снизу традиционно выйдет на балкон, чтобы раскурить свою трубку мира, а я, как обычно, буду мучаться бессонницей, свернувшись на своей продавленной кровати. Оставалось совсем чуть-чуть до того момента, когда она окончательно сломалась бы и я бы ее поменяла, но Стиви ушел.
Я и не заметила, как опрокинула пару пинт пива — где-то между магазинчиком с сигаретами и моим подъездом. Жалкая и потерянная я вжалась задницей во влажную бетонную стену. Прямо в лицо закованному в цепи уродцу с тремя глазами, он еще пах краской, и цветные слезы стекали по его лицу. Мне тоже захотелось плакать. Но я не могла. Мне всегда казалось, что слезы не для меня. Они для более нежных, и ласковых, и трогательных, и чистых. Для тех, кто не может иначе. Неуютный воздух заползал в одежду, пробирался до самых костей — я жалась и ненавидела это холодное влажное лето. Да вообще это лето. Пустое, бессмысленное лето, которое я коротала за теликом с пивом, лето, в которое у меня совсем прошел запал. Не то чтобы у меня он когда-то был. Но были намеки на него. Вот теперь не осталось даже этих намеков. Я поняла, что в принципе вот оно. И так еще тридцать лет. А если повезет, и все пятьдесят. И окончательную точку во всем этом ставил тот факт, что, несмотря на перспективу этих унылых однообразных пятидесяти лет, я не хотела жить меньше. Видимо, когда ты переступаешь тот возраст, когда о тебе могут сказать, что ты умер молодым, ты окончательно становишься слишком зависимым от жизни. И не готов ни за какие коврижки с ней расстаться. Если ты, конечно, не совсем псих. Жизнь — удивительная штука, ты продолжаешь за нее цепляться несмотря ни на что, она врастает в тебя, полностью овладевает тобой, как наглая красивая девица, а потом кидает тебя или делает вид, что кидает, в общем, всячески мотает тебе нервы, не отвечает на звонки, спит с твоим лучшим другом, посылает тебя на все четыре стороны. А ты продолжаешь следовать за ней и признаваться ей в любви. Долбаная бесхарактерная тряпка.
Моя апокалиптичное настроение стало еще апокалиптичней, когда я увидела торчка из магазина, который смеясь вышел на улицу и растянулся на влажном табурете, бессмысленно уставившись в небо. Миниатюра всей истории рода человеческого. Я снова вспомнила о Рике и обо всем, что произошло. Мне вдруг показалось, что эта странная тупая бестолковая история уж точно не про меня. Она в принципе маловероятна. Абсурдна. Робот-помощник. Пиратская программа для секс-услуг. Выпавшие глаза как символ позора и порока. Весь этот жалкий круговорот бессмысленных телодвижений… Для чего? Может, меня вообще только что выплюнуло из матрицы, и я отделена от реального мира этим плотным влажным воздухом. Кажется, ткни пальцем, и вляпаешься в его зефирную текстуру — липкую и тягучую.
Во дворе припарковалась машина, скользнув по мне фарами, — серый «Форд Таурус» 2007 года. Слишком чистый для такой погоды. Впрочем, с этой тачкой все не так, начиная с того, что она «Форд». Не то чтобы я враг страны, но, черт подери, более уродливой линейки, чем у «Форда», я никогда не видела. А «Таурус» так вообще разработал конченый психопат и неудачник. Унылая, печальной формы, фары — как глаза голодного котенка, опущенный нос, трусливый бампер — вся она словно олицетворение никчемности и бестолковости. Из машины вылез парнишка — высокий, с короткой стрижкой, черные рейбаны скрывают глаза. Как он вообще оказался за рулем этого драндулета? Парень кивнул мне и улыбнулся. Белоснежные зубы смотрелись неестественно на его загорелом лице. Да и сам он выглядел не к месту. Словно сошел с обложки какого-нибудь журнала прямо в наш дворик.
— Это ваша тачка? — не удержалась я.
— Нет, вынужден был подобрать эту колымагу на шердрайве.
— Не похоже, чтобы у вас не было своей машины.
— У меня есть. В ремонте. Какой-то идиот три часа назад протаранил меня в паре миль отсюда.
— А у вас какая? Хотя стойте. Дайте угадаю. Какой-нибудь гламурный немец?
— Е класс. Купе.
— Так и знала. Так и знала.
— Ну что ж, счастливо.
Он снова улыбнулся и исчез в подъезде. Пора бы и мне взять себя в руки и вернуться домой. Я сделала пару шагов по направлению к подъезду, но у меня закружилась голова. Мне никогда не нужно было много, чтобы напиться в хлам. Хватало двух стопок водки или одного «Лонг-Айленда», половины бутылки вина или нескольких банок пива. И все — я готова. Пьяна и плоха. Засыпаю лицом в подушку и обещаю больше никогда не пить. Вот это вот неприятие алкоголя и позволяет мне не считать себя алкоголичкой, несмотря на то что я всегда выпивала несколько раз в неделю, а после ухода Стиви — каждый день. В конце концов, чем еще заниматься сытому белому человеку?
Еле поднялась на свой этаж. В квартире напротив играла романтичная музыка и слышался женский смех. Стало понятно, зачем тут этот мальчик в черных очках. Хотя все могло быть и не так однозначно. Джоан, несмотря на свои пятьдесят пять, выглядела отпадно, а потому еще могла позволить себе бесплатный секс. Стройная, невысокого роста, белые короткие волосы, джинсы в обтяг. Она как-то пошутила, что в свое время снималась в порно. Я почему-то думаю, что это правда. Мне снова захотелось расплакаться, но ничего не вышло. Я вошла в квартиру и рухнулась на кровать прямо рядом с безглазым Риком. В голове проплывали разные мысли, но ни одна из этих мыслей не могла задержаться достаточно долго для того, чтобы сподвигнуть меня на какое-либо действие. Эти мысли, словно подхваченная ветром бумага, беспорядочно кружились, заменяя одна другую, пока окончательно не унеслись в неизвестное мне далеко.
Проснулась я среди ночи от ноющего чувства тревоги и ощущения неизбежности наказания за совершенное преступление. Я ощутила себя зажатой в углу. Выхода нет. Если «Дендра» обо всем прознает, мне сто процентов светит штраф, а может, и еще что похуже — я тут вспомнила, что разок за преступление против этики дали и реальный срок. Есть, конечно, небольшая вероятность того, что Стиви просто не заметит. Забросит детей в дом и не спросит, как там Рик, обкатала? Не спросит об этом у детей и через выходные, в третью субботу месяца — когда они пойдут в аквапарк. Он будет мокнуть в бассейне и скользить по горкам и совершенно позабудет уточнить у детей, нравится ли им их новый помощник. Да и дети вряд ли спросят его, зачем он подарил им помятого безглазого Рика. А потом они все и не вспомнят об этом подарке, как будто он не стоил как два мустанга, и я запросто попрошу Стиви подарить мне еще одного. Но даже если Стиви заметит, я ведь могу рассказать ему обо всем. И он в таком случае не потащит Рика на экспертизу. Возможно, он разозлится, скорее всего разозлится. Нет, он будет просто в бешенстве. Разорется на меня. Пообещает стереть меня в порошок. Скажет, что я совсем из ума выжила. Слетела с катушек. Но, в конце концов, спустит мне с рук эту маленькую шалость. Мне, конечно, после этого не видать никакого