— И правда. — Бот исчез. Вернулся спустя пару секунд: — У тебя еще непрочитанная переписка с клиентом по поводу…
— Это не Цепь? — быстро ответила Ксюша.
— Нет, по «Переходным энергиям».
— Ну эта бодяга может долго длиться, — махнула рукой Ксюша. — Веди переписку и назначь подключение к их ботам на завтра на двенадцать часов. И чтобы меня никто не беспокоил.
Бот исчез.
Какое-то время сидели в тишине.
— Ничего не говори.
— Да я молчу.
— Ты не молчишь, а лыбишься.
— Я не могу лыбиться и молчать? Мне что, превратиться в бота и тоже тебя не беспокоить? — хихикнул Миша.
Ксюша ткнула его в бок.
Они проехали ржавую табличку «Добро пожаловать», которая встречала гостей города. За ней было спокойно. В лужах плескалось солнце. Миша согласился заехать в гости к Ксюшиным родителям. По дороге они зашли в магазин купить продукты к столу. Вдоль полок бродили долго: Ксюша сомневалась, будет ли отец свинину, он вроде планировал отказаться от жирной пищи, но Миша ее заверил, что вкусы Степана Степаныча наверняка не изменились. Проблема была и с молочкой, потому что у почти всех якобы свежих продуктов срок годности истек, а пастеризованные Ксюша не хотела покупать, потому что пастеризованное не любила мама. Овощи облюбовали мухи, но с пользой опустошить прилавок все-таки получилось. Уже подходя к кассе, Ксюша посомневалась по поводу цвета вина. Красное хорошо для сосудов, зато белое приятнее на вкус, и голова наутро не гудит. В итоге остановилась на белом, тем более что отец любил предварять ужин белым вином с хлебом.
Их дом выходил окнами во двор, где когда-то был бункер сдавшегося в войну немецкого генерала. Сейчас между обоими входами в бункер была натянута бельевая прищепка, с которой свешивались детские футболки, носки, простыни и наволочки. Солнце просвечивало их насквозь и раскладывало тени по кустам роз и стволам подросших тополей. Странно было только, что белье давно высохло, а хозяева не торопились его забирать — но стоило Ксюше об этом задуматься, из окна дома ее окликнули. Это была мама. Ксюша радостно бросилась к подъезду, едва не роняя на пути тяжелые пакеты с едой, а Миша шел позади, спрятав руки в карманы.
В прихожей — запах лака, мебели из кедра, куриного бульона. Затем объятья, запах жимолости, поцелуй в уголок губ — Ксюше этого не хватало, очень не хватало. Их всех. И видя, как морщинки прорезают мамино лицо, а отец почти поседел, Ксюша еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Иногда она все же жалела, что уехала в столицу и не может видеть родных чаще.
За столом много разговаривали и шутили, но, кроме Ксюши, никто не притрагивался к еде. Оказывается, они уже успели поужинать. Мама стояла в углу и курила «Бриз». Выглядела как актриса с плакатов золотых времен Голливуда. Отец хотел поднять бокал за встречу, но бокал вылетел из его рук и разбился. Вино пролилось на скатерть. Ксюша бросилась убирать, по дороге смеясь, что папочка стал таким неуклюжим, словно бот. Все улыбались.
Миша предложил Ксюше прогуляться где-нибудь вечером, но она отказалась: устала с дороги, и клонило в сон. Еще она думала, что встреча с Мишей пройдет легко и обойдется без воспоминаний, но, когда он ее обнимал, от него так крепко пахло его, Мишиным, потом, что внизу живота Ксюша почувствовала легкую слабость. Договорились встретиться на следующий день.
Ксюша засыпала в комнате, которая когда-то была ее детской. Закрыла уши наушниками, из которых мурлыкал Боуи. Засыпать мешал только шум из окна, которое выходило на шоссе. Ксюша подошла закрыть шторы и увидела, как колонна самосвалов уходит за город, сверкая дорожными огнями. Она вспомнила, как днем край брезента на одном из этих самосвалов загнуло ветром, и она увидела… Но она не помнила, что увидела. И отмахнулась от всяких воспоминаний.
Она вернулась в постель. По горизонту ползла кровавая нить заката.
***
Технология, как и живой вид, должна эволюционировать.
Так, по крайней мере, убеждал его Еремеев. Технология развивается, а этика следует за технологией.
Личность получает огромные возможности для управления своим временем: боты делают все за тебя, пока ты сосредотачиваешься на самом важном. Больше никакого рассеянного внимания, никаких сорванных дедлайнов: боты дополняют тебя, пока ты составляешь комфортное для себя расписание.
Они мечтали об этом. О мире, где в самых тяжелых интеллектуальных обязанностях людей заменяли бы боты. А люди сосредоточились бы на поиске креативных решений. На разработке новых технологий.
На будущем.
Но еще на этапе разработки возникла проблема. Ведь есть ты, а есть другой человек, с которым ты находишься на расстоянии. И у него тоже есть боты. Конечно, вы можете встретиться: твоя электронная копия с его электронной копией, или одна копия встречает другую. Но такие встречи все равно оставляют ощущение чего-то искусственного. Это и есть зона контроля. Термин придумал Еремеев: он играл с копией Фазанова в варгейм, чтобы протестировать возможности бота, и, когда вокруг копии советского солдата красным цветом загорелись клетки, Еремеева внезапно осенило.
— Это же зона контроля, так?
— Ну да, — нахмурился электронный Фазанов.
— Солдат осознает, что контролирует пространство вокруг него, — продолжал Еремеев. — Как человек осознает, что перед ним бот!
— Мне сообщить об этом Фазанову? — поинтересовался бот.
— Да!
Ты осознаешь, что объект перед тобой нереален, пока не услышишь его, не дотронешься, не попробуешь на вкус, не почуешь запах.
— Чтобы бот казался по-настоящему реальным, нужно, чтобы человек его лизнул — и подумал, что перед ним настоящий человек, — скабрезно хихикал Еремеев.
Несколько лет спустя — это было летом — Еремеев прислал Фазанову бота. Ему хотелось проверить, что будет, если нарушить зону контроля. Вначале было непонятно, как этого достичь, но затем пришли к элегантному решению: если один пользователь бот-браслета хотя бы раз встречал другого, данные обоих браслетов автоматически синхронизируются, сигнал считывается нанороботами в мозгу человека, и боты возникают сами по себе. Они могут существовать даже без личности-носителя, и таким образом бот останется живым памятником своему оригиналу. А если добыть образцы ДНК пользователей новых ботов, то можно дополнить данные программы цепочками кода, которые позволяют автоматически придавать боту свойственный его оригиналу запах и даже такие интимные вещи, как вкус кожи и вкус крови. А то, что программа не сможет воспроизвести, человек «достроит» сам. Воображение — страшное оружие, которое слишком часто оборачивается против нас самих.
Когда Фазанов осознал всю простоту плана, он замер на пороге лаборатории.
— Но ведь тогда боты будут неотличимы от оригиналов, — сказал он.
— Вот именно, — улыбнулся Еремеев. — И пользователи смогут общаться с умершими родственниками, как будто они живые. А делать они это смогут только в случае…
— Если сами согласятся сдать образец ДНК. — Фазанов просиял. — И, таким образом, никто не сможет их обмануть, взяв образцы втайне!
— Зона контроля модернизируется, — сказал Еремеев. — Как я и говорил: этика следует за технологией. Так что если ты сейчас не сильно занят…
Тогда они ушли в лабораторию и сели за вычисления.
Фазанов вышел на остановке. Пропустил свою и теперь шел домой кружным путем. Моросил легкий дождь. С вершины башни Гармонии на город ложились лучи прожектора: сегодня в ночном клубе на сто двадцатом этаже была вечеринка. Когда зажигался прожектор, горожане шутили, что это цеповые включили всевидящее око, чтобы сканировать граждан рентгеновскими лучами. Фазанов знал, что все это была чушь. Цеповые давно полагалась на иные органы чувств.
Было одно бюро урбанистики, которое занималось внедрением новых технологий в логику старых городов. Одним из первых их проектов был город, пострадавший от взрыва химического завода.
На том самом ночном-утреннем совещании выяснилось, что блондин в кожаной куртке как раз представлял это бюро.
Они напичкали датчиками и камерами весь город — то ли заранее догадывались о масштабах предстоящей катастрофы, то ли все так удачно сложилось.
Через месяц у них были все данные всех жителей города. ДНК, группы крови, айпи-адреса. Даже имена будущих детей.
У них не оставалось выбора. Все говорят себе, что выбора нет, но, пока сам не столкнешься с необходимостью нажать на рубильник, не осознаешь, что выбора действительно нет.
Точнее, есть: либо нажимаешь на рубильник, либо неделю спустя тебя найдут под колесами беспилотника, у которого внезапно отключилось бортовое оборудование.
С места, на котором Фазанов отменил зону контроля, открывался очаровательный вид на город. Там, внизу, еще сохранялось разделение на живое и неживое, реальность и симуляцию.
Потом он нажал кнопку, и зона контроля исчезла. Наступила эпоха новых ботов. Смерти больше не было.
По дороге домой Фазанов купил масла, свеклу, кубанских помидоров к борщу, селедку и майонез. Подумал, взять ли ему водки или чачи. Выбрал чачу. Надо было напиться.
Войдя в квартиру, Фазанов услышал, как орет телевизор. Новости. Седой генерал в оранжевой куртке докладывал на камеру, что ликвидация химической катастрофы прошла успешно, никто не пострадал, жители спокойно гуляют по городу. Позади генерала стояла толпа радостных горожан.
— Как дела? Ты чего такой хмурый? — спросила жена. На ней была домашняя зеленая сорочка и фартук с желтым цветочком. В углу фартука — пятнышко. Кажется, оно там было всегда.
Фазанов смотрел на радостные улыбки горожан по телику и ничего не ответил.
Потом они ели борщ. Фазанов погружал ложку в красную жижу и наблюдал, как ложка медленно наполняется борщом. Потом Фазанов опускал ложку в рот. Жена никогда не видела, чтобы он так ел, но ничего не говорила. Она знакомыми, одними и теми же движениями загребала сразу салат, мясо и суп, громко хлюпала, отрепетированным поворотом кисти правой руки клала в борщ сметану (она всегда бахала много сметаны в борщ), рассказывала о работе, но офтальмологи всегда рассказывают о своей работе похожие истории, так что Фазанов не мог сказать, слышал он их раньше или еще нет.