— Зачем ты читаешь меня? — Она отвернулась к окну, чтобы собраться.
«Это она… — думал он, — пять лет без нее. Я просто позабыл ее».
Внутри сделалось больно. В горле застрял ком.
«А может, ее все же… — Он взглянул на Кристину еще раз. Он не знал эту чужую женщину. — Может, ее совсем нет?»
Это сделало бы все намного проще.
«Ты просто пьяный дурак». — Верхушкин выпил еще.
— Саша? — Она вновь развернулась к нему.
Они выезжали из пятого округа. Еще сорок минут, и они будут на месте, у его апарта. А может, быстрее. Эти острые тачки носятся под двести, без светофоров и знаков.
— Ты мне поможешь?
Он смотрел на нее и понимал, что не способен ее нормально считывать. Слишком много чувств, эмоций, он не может быть объективен.
— Я не хочу на них работать.
— Работай на меня.
— Ты работаешь на них.
— Это не одно и то же.
— Ты знаешь, что одно и то же.
— Зачем тогда ты пришел? — Она сказала эту фразу медленно, почти что по слогам.
— Я уже отвечал.
Кристина потерла виски. У нее раскалывалась голова. Ему никогда и ничего не доказать. С ним невозможно разговаривать. Он всегда все усложняет и делает назло.
— Ты представить не можешь, чего мне стоило одно упоминание твоего имени.
Верхушкин почувствовал себя раздавленным. Тот трепет, даже благоговение, которое он испытывал в первые минуты их встречи, от этого ничего не осталось. Он ненавидел себя за то, что высунулся из дома в этот паршивый день. За то, что своими же руками уничтожил единственный волнующий его образ, представление, которое наделяло его жизнь хоть каким-то смыслом. От Кристины ничего не осталось. Она вся превратилась в полую, совершенно пустую куклу. И этот факт обесценивал все их совместное прошлое. Он не понимал, кого он тогда любил? Неужели все эти десять лет их совместной жизни она искусно притворялась живой, являясь на самом деле очередным истуканом?
Его вдруг скрутило. И спустя пару секунд вырвало прямо на колени Кристины.
— Не стоило пить. — Он вытер губы.
Кристина молча вытерла колени.
— Прости, — продолжил Верхушкин. Он теперь испытывал к ней не то жалость, не то брезгливость.
— Крышу на ноль. — Она откинула голову назад.
Крыша автомобиля стала полностью прозрачной. Верхушкин тоже поднял голову наверх. Небо было ясным, солнце смотрело прямо на них. Он сощурил глаза.
— Мне конец, если ты не поможешь. — Кристина вытянула ноги.
Он повернулся к ней. Да, та самая Кристина. И как он мог подумать, что это не она. Она невидящим взглядом смотрела перед собой и водила языком по внутренней стороне зубов, медленно, словно пересчитывая их.
— Если ты не поможешь, я не знаю, сколько я протяну, — повторила она.
Верхушкин знал, что она говорит искренне. Впервые за эти несколько часов.
— Я не могла сразу сказать, попросить тебя, после всего… я надеялась, что тебе будет нужнее. А тебе, как всегда, ничего не нужно.
Они подъехали к его апарт-отелю. Кристина с любопытством посмотрела в окно.
— А у вас тут не так плохо.
— Не была ни разу в десятом?
Она отрицательно покачала головой.
— С почином.
— Выпьем?
Не дожидаясь ответа Верхушкина, Кристина достала бутылку шампанского из бара. Ловко открыла ее. Наполнила два бокала.
— За десятый.
— За десятый.
Оба залпом опрокинули бокалы. Кристина еще раз посмотрела на Верхушкина, почти так же, как раньше. Она выглядела очень уставшей.
— Меня уберут, если я не считаю игрока. Помоги мне.
— Спасибо, что подвезла.
Верхушкин вышел из автомобиля и, не оборачиваясь, зашагал ко входу в апарт.
Дело было не в убеждениях, не в принципах. Ему по большому счету было плевать на игрока. Да, он испытывал уважение к масштабу личности. Но сколько их было. Личностей. И сколько их еще будет. Еще утром он и правда был готов к чему-нибудь такому. Ради нее. Для нее. Но ведь от нее ни черта не осталось. Ни черта.
Он приложил пасс к двери и сразу оказался в клаустрофобической кабинке лифта. Нажал на кнопку Апартамент 1929. Кабинка стала подниматься вверх. Перед остановкой на девятнадцатом этаже кабинка развернулась, двери лифта открылись, и он оказался прямо перед входом в апарт. Пасс сработал автоматически, дверь в апартамент поднялась наверх, и он шагнул из лифта в свою нору, соту, ячейку этого улеобразного здания.
Жизнь, казалось, больше не имела смысла. Он только сейчас понял, что все эти пять лет фактически жил только ради нее. Он подошел к единственному в апарте окну, короткому и узкому, — машины уже не было. Он знал, что она позвонит еще раз. А потом еще. Будет умолять, потом угрожать. Такие, как она, до последнего цепляются за любую возможность. Он вывел на стену Викторию. Этот водопад действовал на него как наркотик. Вообще Верхушкин ненавидел шум воды, он его раздражал, но под Викторию ему всегда удавалось отключиться.
Он вытянулся на полу, закинулся пачкой рекса и закрыл глаза.
Завтра будет новый прекрасный день.
Земляк в иллюминаторе (Анна Бурденко)
— Как? — ошарашенно спросил меня Нонго. — Совсем нет никаких ритуалов?
Алое оперение на его голове поднялось, отчего мой напарник окончательно стал напоминать очень худую птицу.
— Только не надо квохтать, — предупреждающе сказал я, но было поздно. Шея Нонго раздулась, и из маленького рудиментарного клюва донесся звук, похожий на перестук множества попискивающих камней.
Я в очередной раз поклялся сам себе, что непременно отправлю рапорт ксенопсихологам и ксенобиологам, чтобы те дали ответ на два вопроса: почему этот звук заставляет потомков землян (или конкретного потомка) корчиться от смеха и почему раса авемов (или конкретный авем) так тяжело реагирует на смех землян.
— Обидно, — сказал Нонго. — Очень обидно. Думаешь, я не знаю, почему ты смеешься?
Напарник сгорбился, расправил маховые перья на руках и прошелся по рубке туда-сюда, характерно двигая головой.
— Ко-ко-ко. У нас тоже есть доступ к вашим базам данных.
Что же, одним вопросом меньше.
Я поднял руки над головой, демонстрируя универсальный знак извинения.
— Твои достойные предки не зря срыгивали еду в зобы своих детей, — сухо произнес Нонго дежурную фразу, принимая извинения.
Только я расслабился, как он запрыгнул на стол и принялся плясать, поочередно задирая то одну ногу, то другую. Для утонченного Нонго с его осторожными выверенными движениями это было настолько дико, что я сразу заподозрил неладное.
— Ты меня только что сравнил с кем-то из вашей фауны? С кем-то очень некрасивым?
— Все живое прекрасно, — назидательно ответил Нонго, легко спрыгивая со стола, — только не все одинаково разумно. Кому-то для выживания хватает совсем немногого.
К разговору о ритуалах мы вернулись через несколько циклов, когда я устал смотреть материалы про фауну Ксарруби, на орбите которой мы несли вахту.
***
Система, к которой принадлежала планета Ксарруби, была уникальной по многим причинам.
Во-первых, она лежала в значительном удалении от Дуги Сеятеля — части рукава Ориона, вдоль которой удивительно кучно располагались планеты, на которых есть жизнь, в том числе и разумная.
Во-вторых, в этой системе была еще одна обитаемая планета, что было совсем уж редкостью.
В-третьих, один из видов, населяющих планету, оказался разумным. А вот такого, чтобы в одной системе параллельно развилось два разумных вида, больше нигде не встречалось.
Раса авемов, населяющая Ксарруби, в эволюционном плане была значительно старше своих соседей. Те только-только вступали в эпоху индустриализации, что по умолчанию означало отказ Галактического сообщества от любого рода контактов. Авемы же успели не только создать аппаратуру, способную принять и расшифровать запись, содержащую информацию о других разумных видах, но и выйти в космос.
Надо заметить, что выход в космос авемов наделал шороху. Их первые космические корабли отвергали понятие рациональности и целесообразности. С планеты взлетали хрупкие ажурные аппараты, похожие на своих создателей.
— Почему вы, земляне, никак не украшаете свои корабли? — спросил меня как-то Нонго.
Он рассматривал проекции космических кораблей, подолгу останавливаясь на каждой модели.
— Дай угадаю, — сказал я. — Под украшениями ты подразумеваешь солнечные батареи в виде гребней и раскраску, имитирующую авема в период ухаживания?
Напарник развернулся и вперил в меня свои золотистые круглые глазища.
— Хотя бы их. Что-то, что напоминает о важном вдали от дома. Вы, земляне, старая раса и одновременно молодая. Многие из вас так давно покинули родную планету, что успели забыть песни ваших предков.
Я посмотрел на свои длинные руки и короткие ноги — на конечности человека, который родился в космосе и был приспособлен для жизни в кораблях с пониженной или отсутствующей гравитацией. Мы, земляне, умели меняться — нам только предоставь новые условия для жизни, и через несколько поколений появится новая человеческая порода.
— Ты прав, Нонго. Я принадлежу к старой расе, которая расселилась по галактике давным-давно. Для меня понятие дома гораздо шире одной планеты. И мои предки разговаривают со мной не посредством ритуалов, песен или сказок, а через геном.
Нонго замолчал и принялся раскачиваться, издавая тихий тревожный клекот. Затем, словно приняв какое-то решение, он встал и отправился в свою каюту.
В ту ночь я подробно описал в рапорте случившееся, постаравшись как можно подробнее передать содержание нашего диалога. К сожалению, ответа нужно было ждать больше суток, так что я решил действовать по обстоятельствам.
***
Следующая вахта началась необычно. Нонго позвал меня в свою каюту. Необычным это событие было потому, что до этого я посещал каюту напарника только однажды — когда инспектировал корабль. Разумеется, сейчас каюта отличалось от того, что я увидел