— Не ругайся, доченька, ты же у меня хорошая! Все, люблю-целую!
И мама отключилась. Лиса вздохнула. Чай было жалко, еще жальче коньяк в нем, но что-то она его так нанюхалась, что брать с собой перехотела.
Игореха снова не ответил.
Лису все бесило. И мама, которая все еще притворяется, что ей там в прошлом что-то интересно. Ведь все интеллигентные люди обязательно мотаются на хроно хотя бы раз в неделю, иначе придется признать, что ты такое же быдло, как все остальное население, которое перестало читать, писать, снимать, смотреть и играть. И сокурсники, которые даже не притворяются, что им интересен театр или кино, сразу на дискотеку. И друзья, которые вместо того, чтобы проникать в самые тайные уголки заброшки, нашли полянку побезопаснее и тусят там, делая вид, что опасные парни. И Игореха, который задолбал опаздывать! Каждый! Долбаный! Раз!
Взгляд Лисы упал на Павича на книжной полке. Тот самый, спасенный из «Маков». Она выхватила его с полки и швырнула в рюкзак. Заедет по пути в квартиру, вернет на место.
Тут запиликал телефон, одновременно с ним домофон и раздалось бибиканье с улицы — Игореха подъехал. Лиса закинула рюкзак и ссыпалась по лестнице, лифт сил ждать уже не было.
В спешке она забыла Пафнутия. Потом у нее было много-много времени подумать, что все пошло не так без него.
В квартире почему-то было темно, хотя стоял ясный день. Лиса прошла в комнату и открыла задернутые шторы. Она была в глубине времени, спустя несколько лет после того визита, когда забирала книжку. Интересно, кто их задернул? Может, она сама, но поздняя? Люди в заброшке тоже обнулялись, а вот вещи можно было перемещать.
Свет из окна все равно лился какой-то тусклый, нездоровый, словно солнце устало или забыло помыть иллюминатор, сквозь который выглядывает в мир. В этом свете были видны выцветшие обои, совсем немного пыли на полках, зияющая пустота на тех местах, откуда Лиса потихоньку таскала приметы своего детства и маминой цветной жизни. На этот раз она, наоборот, пришла вернуть украденное, но томик почему-то не влезал на свое место в шкафу, словно вдруг растолстел. Лиса плюнула и положила его на полку сверху.
В коридоре скрипнули половицы. Лиса вздрогнула и оглянулась.
Никого, конечно же, не было. Но она все равно прошла в коридор и включила там свет. Дверь в ее детскую комнату снова была закрыта, и ей почему-то было жутко ее открывать. Она хотела в туалет, но там электричества не было, и не хотелось заходить в тусклую темноту. Решила потерпеть до парка. Там никого нет, в кустики сходит.
Лиса бросила последний взгляд в большую комнату.
Занавески снова были задернуты.
— Ты чего такая взвинченная?
Игореха выруливал из двора и летел по пустым дорогам к парку. Иногда Лисе казалось, что он скучает по возможности пособачиться с соседями по пробке.
— Да ничего… — Не говорить же, что испугалась занавесок.
— Может, домой сразу? Что-то ты не в настроении.
— Не, ну ты что! Когда у меня еще будет время-то?
— Ну как хочешь. — Игореха покосился на Лису.
— На дорогу смотри, а?
— Сам разберусь.
— Слушай… — Лиса выдохнула и немного пришла в себя, сердце больше не колотилось как бешеное. — Ты ведь часто наших возишь?
— Ну, — кивнул он.
— Тебе не рассказывали всякую крипоту про заброшки? Призраков, чудовищ?
— А как же, — оживился Игореха. — Вот, например, считается, что в брошенных домах, куда даже странники не ходят, заводятся Одиночки.
— Типа меня?
— Не, такие типа теней. Ну, в общем, они и есть тени тех, кто жил там. Квартиры не могут без жильцов, поэтому поселяют память о них. Одиночки ходят по комнатам, читают книги, спят в кроватях.
— Мамочки… — передернулась Лиса. — А еще?
— Еще есть Темные. Они живут там, где и в нормальное время никого не было: на старых заводах, в больницах, в закрытых школах. Они как бы перемножают одну заброшенность на другую, и все, что про эти места рассказывали как легенды, становится правдой.
— Ага! — усмехнулась Лиса. — Легенда о легендах. Давай, трави дальше, меня уже отпустило.
— А что там случилось?
— Да ничего, просто… неуютно.
— Еще есть истории про то, что чем дальше в заброшку, тем больше мутируют всякие болезни. Обретают разум, что ли.
— Это старая история, — отмахнулась Лиса. — Разумный рак, заразные переломы…
— Ну вот они объединились и поджидают самых отвязных в глубине времен, прямо перед возвращением людей.
— А ты был там? Перед возвращением? — заинтересовалась Лиса. — Возьмешь меня?
— Чем дальше, тем тяжелее туда добираться, а еще тяжелее тормозить. Когда обратно в настоящее прыгаешь, помнишь этот момент, когда вырубает на секунду? Это когда обратный переход, люди возвращаются. Там сначала чернота, потом яркий свет, а потом камера ломается, — поделился Игореха. — Хороший регистратор был, еще со старых времен, жалко.
Они уже подъехали к парку. Лиса залезла в карты, покрутила их и велела ехать к западным воротам. Игореха послушно поехал.
— Может, подождать тебя?
— Я часа на два, — удивилась Лиса. — Ты со скуки сдохнешь. Тут даже радио нет.
— Почитаю что-нибудь, — пожал плечами Игореха. — Мне так спокойнее.
— Ну как хочешь, — ответила Лиса и выбралась из машины, громко хлопнув дверью. — Ой!
— По голове себе хлопни! — привычно взревело внутри.
Квартиры еще держались — парки дичали быстрее. Они почему-то не торопились захватить построенное людьми: павильоны и беседки, будки проката и лавочки не были оплетены вьющимися растениями, трава не разбивала стены и фундамент, мох не заползал неумолимо и упрямо. Зато природа отвоевала остальное. Стриженые газончики превратились в луга с травой выше головы, в пруду расплодилась рыба и выпрыгивала, посверкивая на солнце, между деревьями отрос подлесок, и пробраться сквозь него было невозможно. При этом дорожки сверкали, словно их кто-то специально поддерживал в чистоте. Или — так показалось Лисе — словно трава брезговала касаться человеческих творений.
После обратного перехода парки почему-то перестроили моментально. Даже больницы и поликлиники сначала лет десять постояли пустыми, пока все привыкали, что они больше не нужны. Даже театры приспособили, превратили в музеи — постепенно, но безвозвратно. А парки перестроили в первые же годы. На месте этого теперь был стадион, Лиса там сдавала нормативы. Отсюда и до колеса обозрения. Колесо оставили.
Здесь, в заброшке, она предпочла обойти его по дальним дорожкам, но даже оттуда слышала, как оно скрипит, раскачиваясь на ветру.
Мама рассказывала, что сначала беременная, а потом с коляской часто гуляла в этом парке, ела сахарную вату и мороженое, пережидала дождь в ажурных беседках и нюхала шашлык, который ей начисто запретили врачи.
«Первый раз ты меня толкнула у пруда, рядом со сценой. Там шел какой-то дурацкий конкурс, ведущий предлагал вспомнить как можно больше американских президентов, и тут на Никсоне я вдруг почувствовала бабочек в животе».
Фанерная крыша сцены обвалилась, наверное, под тяжестью снега, но разноцветные, совсем не облупившиеся скамейки все еще ждали гуляющих. Пруд зарос осокой и камышом, тонкая полоска земли между ним и цепочкой фонариков, вмурованных в мостовую, ощетинилась колючими кустами, и Лиса не стала лезть, постояла у края. В середине пруда на островке распахивали могучие крылья белые лебеди.
«В мое время там уже были заброшенные здания, в основном в северной части парка» — и Лиса пошла на юг. Дорожки петляли и разбегались, разворачивались и вновь бежали прямо. Наверное, чтобы не скучно было ходить. Лису это раздражало. Хотя с утра все раздражало.
«Я стояла у детской площадки с коляской и думала, как ты будешь копаться в этой горе песка».
Парк решил, что гора песка — его собственность. На нее вскарабкались голые колючки, переплелись и растопырились во все стороны. Зато к качелям вела тропинка между кустов малины.
А вот кафе «Оттепель» просто не было.
Лиса несколько раз перепроверила координаты, сверила паутину дорожек с бумажной картой, нашла остальные приметы: и беседку, и маленькую танцплощадку. Но на том месте, где должно было быть кафе, в котором мама ела пирожное «картошка», стояли могучие столетние дубы.
Народ на тайном форуме странников иногда жаловался, что пропадали здания или даже целые дороги. Нечасто, и в основном это списывали на ошибки позиционирования, спутники-то не ловились, но было, было.
Зато метров через двести нашлось здание, которого на карте не было. Сначала Лиса подумала, что оно служебное, какая-нибудь трансформаторная станция. Но рядом стояли мусорные баки с надписью «Кафе „Минутка“», о котором она никогда не слышала. На самом здании вывески не было.
Лиса обошла его со всех сторон и так и не смогла определить, где был фасад. Входа было два, оба на торцах: маленькие узкие дверки, заколоченные досками. Окна закрыты резными ставнями с ярко-синими петухами на них. И только уже разворачиваясь, чтобы уйти, Лиса заметила, что одна из ставен висит криво.
Она пробралась к этому окну и осторожно, стараясь не нахватать заноз, открыла ставню — стекла под ней не было, только решетка, а за ней темнота. Лиса решила сфотографировать то, что там внутри. Включила вспышку и навела телефон, прислонив к просвету в решетке.
В тот момент, когда телефон щелкнул и моргнул ослепительным диодом, изнутри на Лису резко пахнуло холодным и влажным ветром, словно что-то вырвалось оттуда наружу. Она отшатнулась, вдруг охваченная иррациональным страхом.
Призраков не бывает. Все это просто байки.
Вдруг почему-то заболела голова и защипало глаза. Аккуратно отступая, стараясь не поворачиваться к темноте спиной, Лиса вернулась на дорожку. Ей было зябко, кожа покрылась мурашками. Черный провал окна следил за ней.
В галерее телефона была абсолютно черная фотография, как будто вспышка не сработала. Лиса покрутила контраст и экспозицию, но фон был совершенно ровный. Такого эффекта можно добиться, только закрыв камеру.