Костюм разбух от крови. Снова бос, и на языке черт-те что.
С неожиданной силой старик рванет на себе рукав и, не переставая рыдать, ме-е-едленно, как в диком похмелье, перевернется набок. Никто не сможет прикоснуться к изуродованному: он поползет по парковке, оставляя тягучий след, к зеленому пятачку открывающегося парка. Лелея воспоминание об этой девочке, ее дивных понимающих глазах, он кулем скатится вниз, к вечерним террасам, разворошит охапки листьев и скошенную траву.
Старик сделает петлю. Добравшись до заветного переулка и ощутив прохладу брусчатки, он примется шарить под тусклым фонарем. Потом вдохнет прохлады и, опустошенный, заберется в обувную коробку.
Ночная разгуляй-жизнь будет греметь до утра, но старик проспит крепко.
Воспоминания вернутся на заре и — верится ему всей душой — будут светлыми.
Нужно живым (Лин Лобарев)
Солнце било сквозь листву прицельно и мощно. Моховая подушка слегка подавалась под шагами, над головой зудело что-то насекомое, а вокруг на много километров был совершенно безлюдный карельский лес. Алишер топал, ориентируясь по солнцу, и с трудом верил своему счастью.
Еще с утра, назагоравшись и наплававшись, он обрядился в дачный комбез и отправился пешком в сторону Старой Выри. До самого поселка Алишер доходить не планировал, просто места в ту сторону были чистыми, светлыми и, по отзывам, совершенно не заселенными. Ему, собственно, и хотелось тишины и природы, а людей не хотелось никаких. Он запланировал флаер прийти на сигнал за час до заката, нацепил браслет на загорелое запястье и пошагал через медвяно пахнущий луг к опушке. И вот теперь, после пары часов несложного марша, он, пожалуй, был готов остановиться.
Вверху зашебуршало, и перед Алишером в траву свалилась обгрызенная шишка. Он задрал голову. В ветвях мелькал пушистый беличий хвост.
Алишер засмеялся.
— Белки — обезьяны северных лесов, — сообщил он зверьку.
Вместо ответа вниз полетела еще одна шишка.
Переплетенный вьюнком и колючкой ржавый забор с распахнутыми наружу воротами появился перед ним неожиданно. Деревья подступали вплотную, сквозь полуоторванную створку пророс молодой орешник. Алишер резко остановился, вдохнул новый, непривычный запах и медленно, внимательно огляделся. Он не ждал ничего подобного, но удивляться совпадению тоже было странно.
Алишер осторожно прошел в ворота.
Внутри оказалось несколько свободнее: деревья словно жались к периметру, зато кустарник разросся вольно: обвалившиеся кирпичные стены еле выступали над зеленью. Если от ворот когда-то и вела дорога, сейчас от нее уже ничего не осталось. Алишер загородил ладонью глаза от низкого солнца и осторожно пошел к развалинам.
Когда прилетевший флаер тихо засвистел сигналом, Алишер неподвижно сидел на холодной гранитной плите, наполовину вросшей в землю посреди единственного здесь пустыря. Это был осколок старого монумента, Алишеру даже удалось, отбив плотную корку земли, расчистить остатки надписи. Надпись была сделана по-русски.
Флаер снова призывно засвистел, и Алишер встрепенулся. Огляделся, заново осознавая, где он и почему, потом вскочил на ноги, махнул флаеру и, когда тот завис в метре над землей, забрался внутрь. Машина в два круга набрала высоту, прежде чем ложиться на обратный курс, а он все смотрел вниз на развалины.
Букв на граните отсюда видно уже не было, но Алишер помнил их и так.
ПОМНИМ ВСЕХ…
ГОРЕМ ……
…НУЖНО ……
…НУЖНО ЖИВЫМ
…Все началось в позапрошлом году, когда Алишеру исполнилось пятнадцать. На профориентации он отметил минералогию, астрономию и биомеханику. Отметил бы еще психологию искусства и лингвистику, если бы разрешалось выбирать больше трех направлений. Маргошка, которая сразу взяла одну-единственную медицину, острила по этому поводу, что современные мужчины путаются только при выборе больше чем из двух пунктов, что делает их значительно умнее буриданова осла.
Астрономия отсеялась первой, оставив только интерес к новостям о звездных экспедициях и необоснованное чувство причастности к освоению дальнего космоса. Алишер решал, чем заняться теперь, биомеханикой или минералогией, когда две кузины по маминой линии озадачили его составлением фамильного древа. Тогда, пару лет назад, этим вдруг начали увлекаться все подряд, престиж профессии историка-документалиста взлетел на небывалую высоту, а сервера евразийского архива сутками вывешивали жалобную надпись: «Подождите, пожалуйста, ваш запрос обязательно будет выполнен через несколько минут». Алишер тогда демонстративно отворачивался от одноклассников, старательно вычерчивавших схемы родства, но отказать энергичным ровесницам не смог.
Собственно, все его участие ограничилось полетом к родственникам в Ашхабад. Настырные девицы добрались до начала XXI века, до родившегося в Москве в две тысячи четырнадцатом прапрапрадеда — и застопорились. Было известно, что родители прапрапрадеда приехали в тогдашнюю столицу из Туркменистана, Алишер же и сам до шести лет жил с родней в Ашхабаде, и кузины справедливо полагали, что в личных архивах может храниться что-то отсутствующее в центральных.
Их ожидания оправдались, из Ашхабада Алишер привез еще кусок семейной истории.
Выяснилось, что в Ашхабад предки перебрались из Караганды, где оказались сразу после Второй мировой. Вычисленный кузинами прапрапрадед был в свою очередь правнуком человека, по имени которого до сих пор звали домик в старом районе в Караганде — дом Романа. Строитель этого дома, старшина Роман Семенович Кулишной, и был родоначальником среднеазиатской ветви их семьи. В жены он взял местную девушку, из троих их детей двое умерли в младенчестве, а третий прожил до конца семидесятых годов XX века. Его-то сын, будущий отец прапрапрадеда, и переехал в Ашхабад, а потом и в Москву.
Таким образом, история семьи Алишера продолжилась в прошлое еще на столетие — и снова оборвалась. О матери Романа Кулишного ничего известно не было, а отец сгинул в войну.
Тут бы все и кончилось, но за эти несколько дней Алишер умудрился влюбиться в одну из кузин. Большеглазая и импульсивная Леночка мгновенно это просекла и завернула изыскателя обратно, уговорив «разведать ну хоть одно еще поколение»…
Ничего у нее не вышло: во второй раз Алишер вернулся мрачный и молчаливый, разговаривать не стал и выпроводил загостившихся кузин восвояси.
В тот месяц его впервые в жизни мучили по ночам кошмары.
Верный кот Бутуз перестал приходить спать к нему на грудь, потому что во сне Алишер теперь ворочался и толкался.
Просто раньше он никогда не задумывался, как такое может быть, чтобы множество людей медленно умирали от голода и холода в огромном городе.
Он вообще раньше не слишком думал о смерти…
Старик двигался по коридору, очень медленно перебирая руками вдоль стены и стараясь не отрывать ноги от пола. О том, как он будет спускаться по лестнице, он даже не думал. Об этом думать было рано. Предстояло еще надеть пальто. Он уже сумел натянуть один на другой несколько свитеров, но их не хватало. Холод давно поселился внутри, в самых костях и никак не желал выходить. В несколько приемов он всунул руки в рукава, потом втащил воротник на плечи и, чтобы перевести дух, занялся несложным: начал застегивать пуговицы. Он двигался очень медленно и, не переставая, убеждал себя, что медлительность — от тщательности, а не от того, что пальцы почти не слушаются.
Наконец он закрыл за собой входную дверь, и шаги его гулко зашаркали снаружи.
А через несколько минут в опустевшей квартире зазвонил телефон.
Когда Алишер понял, что в голове не переставая бьется тот, изувеченный, словно посеченный осколками, текст, то решил, что ждать дальше не станет. Смысла нет. Тем более что отпущенные ему когда-то самим собой на размышление два года как раз заканчивались.
Курсовик он отложил на следующие выходные. Клятвенно пообещав Маргошке, что в понедельник увезет ее во Владик купаться в океане, Алишер с головой нырнул в сеть. Проще всего оказалось выйти на транспортные сервисы: большой контейнер для перевозки биоматериалов освобождался в Волжском терминале через два месяца, и до следующего марта заказов на него не было. Алишер оставил заявку и полез на сайт линии доставки.
Там его ждало первое серьезное препятствие. Форма заказа не понимала объемов, выраженных в числе едоков большем, чем пять десятков человек. Для оптовых заказов требовались допуски администраторов проектов. Где и как регистрируются проекты, Алишер примерно представлял, но провернуть такое в одиночку было уже сложнее.
Требовался сообщник.
Друзья у Алишера были. Но предстояло не только понять, кто согласится участвовать в его безумной авантюре, но и решить, кого он сам готов втравить в серьезные неприятности. Несколько раз Алишер тянулся к видеофону, но отдергивал руку и принимался грызть ногти. Потом наконец решился.
— Тоха? Привет. Это я…
Собеседник — светловолосый серьезный парень — не влезал плечами в экран.
— Свинья ты, Алиш! — не здороваясь, рявкнул он. — Я уже три дня как приехал, сижу у тебя под боком, а ты и не чешешься!
— Все, чешусь. — Алишер, сдаваясь, поднял ладони. — Я не знал, что ты здесь, — уезжал без комма, только что вернулся. Тох, ты мне нужен. Не по связи. Если можешь — приезжай сейчас.
Тоха демонстративно задрал брови, но Алишер не среагировал, продолжил смотреть серьезно и прямо. Светловолосый фыркнул и выключился.
Заявился он меньше чем через час. Усадив гостя и впихнув ему в руки грушу с соком, Алишер заходил по комнате, придумывая, как начать разговор. Тоха с минуту наблюдал за ним, потом снова возмущенно фыркнул и потребовал:
— Так, короче, давай быстро одной фразой суть дела.
Алишер кивнул. Посмотрел на гостя, склонив голову, и кривовато улыбнулся.
— Я хочу, чтобы ты помог мне совершить преступление…
…Неделю проведя в мрачных размышлениях, Алишер вычеркнул минералогию и пошел на поклон к куратору. Смена профпредмета стоила ему очень неприятного разговора с учителями, двадцати часов занятий сверх нормы и очередной порции Маргошкиного ехидства. Последнее его, впрочем, скорее взбодрило, во всяком случае, в университет он летел, вполне настроенный на победу.