И весь песок в городе Клеймонд стал чёрным. И все дороги в городе Клеймонд стали чёрными. И даже стены, которые окружали Клеймонд, стали чёрными.
Всё было покрыто мириадами искусных татуировок. Завивающиеся линии, ускользающие точки, древние знаки и символы, тексты на всех языках когда-то живого мира. В черноте татуировок город Клеймонд можно было найти всё. Кроме любых других цветов.
Главное — в городе Клеймонд больше не было слышно ни единого выстрела.
1.8, 0.7
Воины праздновали победу. Очнувшись, придя в себя, переборов боль, они забыли обо мне, с трепетом касаясь чёрной земли, с радостью сотрясая воздух победными возгласами, обнимаясь и плача, ликуя, как они надеялись — последний раз в жизни.
Я прошёл через ворота, у которых уже не было стражников, вдохнул напоследок горячий воздух пустыни и побежал.
Побежал вслед за ними, за отступающими песочниками. Думаю, где-то рядом, возможно, бежал бы за ними же и Адио.
Я ускорялся и не чувствовал усталости, не чувствовал боли, не чувствовал, как песок хлещет меня по щекам.
Всё было готово. Я оправдал сам себя — создал, как говорил Имам, оазис жизни на земле. Не создал — помог. Поспособствовал. Но главное — шёл до конца.
Ладно, как бы там ни было, хватит. Хватит. На большее я не способен. Я не способен больше ждать. И терпеть. Я хочу вернуться к ним — к моим родным.
Я хотел, чтобы они приняли меня. Хотел, чтобы один из песочников стал отцом, другой — Лезеди, третий — Като. Хотел увидеть улыбку, взгляд, почувствовать объятия. Пусть и в последний раз.
Я был уверен, что они справятся. И что это не будет страшно.
Наоборот. Легко. Наверное, я даже успею улыбнуться в последнюю секунду. Успею в последнее мгновение поверить, что они всё ещё живы, а я никогда не брал в руки тот нож.
Они будут не мстить. Лишь принимать. Обратно в наш общий дом.
Наверное, это будет единственный счастливый момент в моей жизни за последние десять лет. Мы снова будем вчетвером. Снова окажемся на кухне под лучами лимонного диска солнца, выползающего из-за барханов. Снова сможем съесть на завтрак молоко с хлопьями. И выпить чаю. Вместе. И они будут со мной. И я буду с ними.
Надеюсь.
Я бежал подальше от Клеймонда ближе к вечеру и на этот раз знал наверняка, что дорога пройдёт без сложностей. Мёртвый песок преподносит сюрпризы, но когда он готов сделать тебя снова живым — препятствий не жди.
Изоморфные структуры (автор Юрий Гогоберидзе)
Мой первый дар — я знаю, где искать выгоду. Ржавый корвет гудит, поглощая бархан за барханом. Полуденный Венец кипятит салон и прожаривает мои внутренности, но инстинкты не обмануть. Я чувствую: уже рядом. Близко. Будто кто-то подцепил меня на крюк и тянет, тянет. Когда зов в голове достигает болезненного крещендо, так что мозг готов лопнуть переваренным яйцом варакса, я закладываю вираж и начинаю снижать обороты. Наконец, дождавшись легкого толчка, хватаю тесловик и прыгаю на песок. Мне кажется, пятки жжет через дюймовую подошву. Я делаю шаг. Другой. И проваливаюсь.
***
Ходо и Вассе удалось побыть нашими родителями неделю. Прежних они убили, хотя отец оказался неплох, перед смертью завалил три рейдерских байка из арбалеста. Я согласился называть Ходо папой, а Вассу — мамой. Идея дрожала и прижималась ко мне.
Будь последние родители скромнее, продали бы нас торговцам, на выручку приобрели влагоуловитель и обустроили кусок земли у Тенистого кряжа. Выращивали бы паслен, жили долго и счастливо.
Но к закату седьмого дня мы оказались под стенами столь высокими, что я не мог найти грань между ними и темневшими небесами. Нас встретил человек в балахоне с длинноносой маской на голове.
— Вы стоите у оазиса Ультима, путники. Чем вы готовы заплатить за проход?
— Своей кровью, — ответили мы заученной фразой.
Нас провели в светлую комнату, взяли кровь из вен и слили в колбы. Затем капнули туда по янтарной капле и, дождавшись кристаллизации содержимого, ударили по колбам деревянным молоточком, словно в камертон. Моя звучала нотой ля. Колба Идеи — нотой си. Колбы Ходо и Вассы издали дребезжащий низкий звук.
— Кровь детей окупит проход всем, — заявил Привратник. — Чтобы пройти дезинфекцию, примите эти таблетки.
Мы проглотили капсулы и ждали. А через десять минут Ходо и Васса разом схватились за горла и умерли с пеной на губах.
***
Гравипояс сбил дыхание, но бережно опустил меня на плиты. Я сделал несколько осторожных шагов. Мне не повезло. Руины еще жили. Очки экстразрения отмечали энергетические сигнатуры и тепловую активность. Ждать не было смысла. Я разрядил тесловик в стену и нырнул в образовавшуюся дыру. Перескочил через догоравшего кибермуравья.
Звук в голове накатывал волнами, я слышал: механоиды просыпались. По подсчетам линз их уже было пятеро на одного. И соотношение менялось не в мою пользу.
Я побежал прямиком сквозь жилые отсеки. Муравьи ждали в столовой: чем просторней, тем легче реализовать численный перевес. Я сжег пару, еще один подорвался позади на мине-ловушке. Пусть притормозят.
Мое внимание расщепилось. Один глаз следил за боевой обстановкой. Второй наблюдал картинку с камеры минидрона. Колобок проскочил в вентиляцию, через нее — в тоннель с силовыми линиями и волокном внутренней связи… прямая дорога на мостик.
А у меня становилось реально жарко. Потолок расплавился в доли секунды. Я едва успел убраться из-за кухонной стойки, прежде чем туда с верхней палубы упал альфа. Хорошо, дрон докатил до командного узла и присосался к нему отростками. Вовремя!
Очки треснули, и я почувствовал себя голым перед сорокоглазым чудищем с сотней шарнирных ног. Мне стало не до манер. Я скомандовал колобку гасить систему защиты и ядро. Руины погрузились во тьму.
Грузил добычу я не час и не два: улов был богатый. Десяток импульсников, прицеп киберостанков, мелочь из машинарни и самое ценное — блестящая сфера метрового диаметра. Резервное ядро руин. Подключи к ней кабеля — и полсотни пасленовых ранчо не будут знать недостатка в энергии целый сезон, а уж моей берлоге хватит на всю жизнь. Теперь главное — не перенапрячь движок и не вляпаться в историю на обратном пути.
***
Привратник явился сразу, стоило мне оторвать голову от подушки. Свет резал глаза, я сощурился. Он заметил это и притушил лампы.
— Я рад сообщить, что ты и твоя сестра прошли все карантинные процедуры. И вскоре станете полноправными тонами Гармонии. Вам выберут подходящие семьи…
— Семьи? Что значит — семьи… мы не будем вместе?
— Вскоре вы поймете, молодой человек, что кровь — это только начало. Каждому из нас предназначена своя роль.
Запястьем я почувствовал укол и уснул.
А наутро понял, что знаю такое…
Великая пустыня занимала не всю планету, а едва ли больше половины! Расскажи я об этом хоть кому-то из пустынников, меня бы засмеяли. Для них пески были всем. Стервятничество было всем. На своих байках и дюноходах они могли ехать неделями и не видеть ничего, кроме барханов. Челнок Ультимы пересекал пустыню менее чем за сутки. Правда, лучшие новости на этом заканчивались. Около трети поверхности занимали горы и полярные шапки. Пригодный для жизни мир — лоскут плодородной земли — открывался на западе за Роковой грядой и на юго-востоке за Гигантским разломом. Там имелись и леса, и реки, и озера. И люди. Почти столько же, сколько в пустыне. И сорта того же. То, что оставили им предки в качестве наследия, они использовали только с целью разрушения. Уничтожения врагов. Угнетения слабых.
Однажды будущие жители Оазиса поняли, что не хотят более быть частью этого варварского мира, и удалились глубоко в пустыню, чтобы там, на осколке минувшего, выстроить общество процветания, где каждый достойный мог найти приют.
На что мне казался похожим Ультима? Пожалуй, на дивный город из древних сказаний кочевников. С улицами, парками, каналами, семьями и стратами. Вдохнув благоухание деревьев, увидев, как лучи Венца играют в хрустале небесного купола, я понял, что сделал правильный выбор.
Люди, которые приняли меня в дом, улыбались мне. Пэйл, седой мужчина с всепонимающими глазами, представился социальным инженером. Элен, его спутница, сварила фруктовое рагу, которое я поглощал ложку за ложкой и не мог насытиться. Мэри, их дочь и моя новая сестра, засыпала меня вопросами о пустыне и рейдерских нравах. О поселках фермеров и легендарных уробрах, крупнейших хищниках песка. Я рассказывал часа три, пока не обнаружил, что вру напропалую. Тогда она схватила меня за рукав и потащила из дома. Выше и выше, мимо фонтанов и каменных изваяний на край купола, к ночным звездам. Я смотрел на них зачарованно, алчно, а она держала мою ладонь и смеялась. Вокруг ходили взрослые, но никто из них не пытался вмешаться в мое счастье. Некоторые отводили взгляд, другие склоняли головы. Тогда я понял, что занял высокое положение. И это мне понравилось.
***
Мелочь с последних руин разошлась мгновенно, а на ядро у меня были планы, и я приступил к поискам. Как в дооазисном детстве, я брел во тьме, надеясь только на свое чутье. Вокруг свистел ветер. Песок забивал рот, уши и глаза. Но мне повезло. В пустыне говорят: кликни песчаного демона — и он тут как тут. Пытается меня уболтать.
— Катись в преисподнюю со своими советами, Тень. Мне пушки нужны. Это Великая пустыня. Великая… — демон добавляет крепкое словцо. — Здесь всегда один сезон.
Я опустил взгляд на кувшин забродившего молока дромеда.
— Говоришь, все отдал за воду и топливо? Чем собираешься платить?
Скряга мог себе позволить парчу, но всегда тяготел к бронекоже и патронным лентам. В Гейте ему распахивали двери лучших борделей, а он предпочитал ночлежку на окраинах.
— Ты ведь всегда странными штуками интересовался.
Касим хлопает в ладоши. Из-за шкур, имитирующих стены, вылезает молодой, еще и следа усов нет, падальщик. Череп наголо, кожа сухая, загорела до темнобурого. Метка ребенка, взращенного песком. Я тоже носил ее когда-то, теперь же дыхательная маска стала мне второй кожей. Дымчатые линзы скрывали глаза. Если бы Касим имел возможность как-нибудь заглянуть под респиратор, его бы это позабавило. Парня рядом с ним, впрочем, тоже.