Его особняк в Анкаре бросался в глаза своей роскошью даже снаружи — хотя бы потому, что находился в самом центре, среди обыкновенных домов и офисных зданий, где взгляд прохожего или туриста никак не ожидал внезапного появления восточной жемчужины, построенной всемогущим султаном по приказу коварной Шахерезады. Внутри абсолютно всё говорило о том, что ты попал во времена Ходжи Насреддина. Роскошные сводчатые потолки, низкие диваны, расшитые узорами ковры, огромные комнаты, чаши с фруктами и вином, арыки в самом доме — пока я своими глазами не увидела всё это великолепие, словно бы приготовленное для съёмок исторического фильма или восточной сказки, то думала, что такие экспозиции бывают только в музеях. Это и стало решающим фактором, «сделавшим» из меня на время Елену Петрович. Я окунулась в атмосферу её юности и встречи с Карагеоргием, а уж дальше мысль понесла меня по волнам какой-то неведомой мне доселе реки…
Кеттель дорожил своим прошлым, соблюдал и берёг историческую традицию. В отдельном крыле дома, куда редко кто мог проникнуть из посторонних, располагался его кабинет, который явно резонировал со всем тем восточным великолепием, что было здесь насаждено и приспособлено для отдыха глаз, тела и души хозяина дома. Там Кеттель проводил большую часть времени, пока я наслаждалась видами домашних интерьеров, купалась в роскошном мраморном бассейне во дворе, кормила дивных по красоте павлинов из его личного домашнего зоопарка.
Прислуги здесь было великое множество. Несколько раз мы с Зулейкой, его поварихой, ходили на настоящий восточный базар — признаться, я и не думала, что в таком развитом с точки зрения социальной инфраструктуры городе ещё существуют эти островки сказочной древности. А потом она учила меня готовить гюль и ещё какие-то турецкие блюда, что, надо сказать, получалось у меня достаточно скверно — жизнь в Европе, повсеместное влияние эмансипации, к сожалению, наложили негативный отпечаток на те истинно женские качества, что и без того в небольшом количестве были собраны во мне генетикой.
Как-то вечером, за ужином, сопровождаемым дивными восточными песнями в исполнении местного певца, часто приглашаемого Рашидом в дом, он спросил у меня:
— Вы совсем ничего не готовите, хотя проводите много времени на кухне. Отчего так? Нет тяги к домашним хлопотам?
— Так сложилось. Я долго жила в Европе, где, к сожалению, женская эмансипация совершенно сделала из женщин подобие мужчин. Готовят там только в ресторанах, причём, чаще всего, надо сказать, отвратительно, что, однако же, хорошо сказывается на фигуре…
Рашид оценил мою шутку, улыбнулся и продолжал:
— Вы не разделяете идеалов феминизма?
— Нет. Ни одна нормальная женщина их не разделяет. Никому из нас не хочется руководить и принимать решения, так же, как вам, к примеру, не хочется стоять у плиты. Исторически и генетически женщины созданы для одного, а мужчины — для другого. Попытки обвести вокруг пальца человеческую природу никогда не приводили ни к чему хорошему, не приведут и теперь.
— К чему же они теперь ведут?
— А вы сами не видите? Засилье гомосексуальной культуры с обоих гендерных полюсов уже практически привело к вырождению наций. Однако шуток с собой природа не потерпит — всё это будет остановлено её великой разрушающей силой рано или поздно. И важно уловить этот момент, чтобы не быть погребённой под развалинами того, что называется «идеалы современной европейской цивилизации». Не следует особо близко к сердцу принимать всё, чему учит европейская культура, но и отставать от неё нельзя — опоздавших, как правило, не ждут.
— Интересное рассуждение… Потому вас и влечёт история, что в ней не было этих игр с природой, всё было натурально, живо, естественно?
Я пожала в ответ плечами:
— Не знаю, быть может. И всё-таки я должна сказать вам спасибо за тёплый приём. Обстановка вашего дома, весь ваш настрой, атмосфера, в которую я оказалась погружена, словно бы перенесла меня интеллектуально в Белградский пашалык начала XIX века, во времена Карагеоргия и его вечных противников — османских пашей и янычар; позволила лучше ощутить веяния тех лет, даже в какой-то степени проникнуться мыслями и идеями моего далёкого пращура…
— Вы называете турок его врагами?
— Вы считаете иначе?
— Убили его всё же не турки…
— Да, но сама по себе смерть Карагеоргия есть веха исторического развития, прогресса свободной Сербии, нежели чем трагедия отдельно взятого человека. Трагична эта личность не столько из-за обстоятельств гибели, сколько из-за той великой борьбы, что он вёл всю свою жизнь. Не так ли?
— Конечно, вы правы, но рассматривать турок как его врагов я бы тоже не спешил. Он был гайдуком, много лет получал жалованье от паши и, если бы не определённые события, не возглавил бы борьбу сербов с османами.
— Мы не можем предугадать, как развивалась бы наша история, случись то или иное событие позже или раньше. И всё-таки любовь сподвигла его взять в руки оружие и повести за собой массы. Всё ведь началось с убийства того самого турка…
— …который, по легенде, является моим родственником…
— Да, — я смерила Кеттеля оценивающим взглядом, — принимая во внимание вашу харизму, я даже понимаю Елену Петрович. Если ваш предок был столь же привлекательным, как и вы, то ей и вправду сложно было сделать выбор…
Глаза турка блеснули.
— Вы делаете мне комплимент, благодарю вас.
— Я привыкла всегда говорить правду.
— Скажите, а у вас не создалось ощущение пленницы?
— Что вы под этим понимаете?
— Вы с такой первозданной смелостью приняли моё приглашение посетить этот дом и пожить здесь, что это даже удивило. В то время как европейские девушки внимают сказкам о том, что здесь можно оказаться в плену, в рабстве, стать жертвой пресловутого исламского варварства и шовинизма, вы, одна из них, добровольно погружаетесь в эту атмосферу без какой-либо опаски.
— Я ведь вам уже говорила, что те ложные идеалы, которые исповедует основная масса моих сверстниц, от меня далеки. Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, и, уж поверьте, умею за себя постоять в случае чего, — я уже явно блефовала, да и он поднимал запретные темы — видимо, сказывался алкоголь.
— Ваши слова подкупают… Так хочется сделать вам самое важное предложение в жизни, право, останавливает только алкоголь — такие слова должны произноситься в трезвом уме и твёрдой памяти…
Мы были порядком пьяны — каждый отвечал блефом на блеф, который слышал от своего визави.
— Как знать, может быть, я и приняла бы ваше предложение, подбери вы соответствующую для него атмосферу.
— Но какую? Какой она должна быть, по вашему мнению?
— Ещё не знаю. Я подумаю.
Вечера мы обычно проводили на раутах или в ресторанах, отправлялись в театры или казино, где он представлял меня своим партнёрам и друзьям, и где моё сияние сливалось с сиянием софитов и бриллиантов дам, пришедших также украсить своим присутствием этот вечер. Сегодня же мы остались дома. Алкоголя было выпито уже предостаточно, кровь кипела в нас обоих, тем более что он до сих пор выполнял своё обещание и не притронулся ко мне и пальцем. И потому, чем абсурднее были предложения, тем легче они принимались в состоянии, близком к состоянию сжатой до упора пружины, которая вот-вот разожмётся и больно ударит сидящего рядом экспериментатора. Всю ночь я не спала и обдумывала его слова. С улицы через открытое окно веяло прохладой, но я буквально сгорала от какого-то внутреннего жара, томясь идеей отправиться к нему в спальню и непонятно как сдерживаясь от этого очевидно опрометчивого шага. Только под утро усталость взяла своё, и я погрузилась в пучину мучительного сна.
Мне снова снились мои недавние видения и ощущения. Снился Карагеоргий и его убийство, Елена Петрович как живая стояла отражением в зеркале. Я поняла — атмосфера, в которую погрузил меня этот восточный калиф из наших дней, пробудила во мне ту доселе неведомую сторону эмпатии, которая отныне будет моим вторым я, моим альтер-эго. Отныне в мозгу моём буду существовать не только я, Эмма Мюнхэ Арден Лим, но и та великая женщина, которая олицетворяет собой саму Сербию и её борьбу. Сегодня это — Елена Петрович, завтра — Наталья Кешко, потом — Йованка Броз. Я поняла, что смогу чувствовать и понимать этих женщин по зову крови, что смогу прожить и пропустить через себя всю историю своей страны. Но вот только не поняла ещё, сможет ли моя психика всё-таки обычного, слабого человека пройти это испытание и нужно ли мне оно…
Проснулась я в абстинентном жару. Рашида не было — он уехал на работу, офис его располагался на другом конце города и возвращался он обычно поздно. Я оделась при помощи горничной, которую он щедро выделил мне в пользование на период проживания в его доме, и решила отправиться в город на прогулку.
Правда, надолго меня не хватило — жара и вчерашнее возлияние давали о себе знать, и потому, удобно устроившись в кабачке у арыка, я решила отведать кофе по-турецки, предаваясь размышлениям о будущем — всё же нельзя жить у него бесконечно, пора и возвращаться. Как по мановению волшебной палочки появился Чолич — ощущение было такое, что последнее время он меня буквально преследует.
— Здравствуй, — кивнул он, присаживаясь рядом.
— Ты всё ещё здесь?
— Завтра собираюсь уезжать.
— Счастливого пути. Передай привет Лукасу.
— Ты всё ещё не поняла…
— Скорее, всё ещё не поверила. У тебя ко мне какой-то разговор?
— Хотел осведомиться о твоих впечатлениях от Турции?
— О, впечатления просто великолепные. Хотела бы ещё не раз вернуться сюда. Видишь ли, мы привыкли думать об этой стране как о курортной зоне, а о том, что здесь есть великолепные исторические традиции, памятники истории и архитектуры — кто знает? Увы, мало времени, чтобы всё как следует изучить, но для моего исследования это было бы полезно. Всё-таки Сербию с Турцией связывают пусть и не радужные, но длительные взаимоотношения, которые обойти и забыть нельзя…