— Правильно. Так что же мешает остаться и изучить всё более пристально?
— Это дорого. Боюсь, что пока мне это не по карману.
— Могу помочь.
— Не люблю подачек.
— Это не подачка. Это заработок.
— Вот как? И что же я должна буду делать?
— Ты же помнишь мой рассказ о той организации, что я возглавляю в последнее время?
— А, эту сказку? Ну, допустим.
— Мне поступил заказ на турка. Но не на обычного, а на видного, представительного, имеющего отношение к бизнесу и политике этого государства.
— И ты решил похитить Кеттеля? — я по-прежнему легко и непринуждённо разговаривала на эти темы, ведь не верила до конца в то, что говорил мой собеседник.
— А ты никак в него влюбилась?
— Ещё чего. Он, конечно, представительный мужчина, но я пока далека от того, чтобы принять роковое для себя решение. Это помешает моему исследованию.
— Так как тогда? Мне стоит рассчитывать на твою помощь?
— Смотря сколько это будет для меня стоить.
— Ты будешь довольна.
— И всё же?
Чолич сделал несколько штрихов ручкой на бумажке и пододвинул её мне. На листке красовалась надпись «200 тысяч».
— Долларов? — уточнила я.
— Разумеется, не динаров.
— И что я должна делать?
— Ничего особенного. Пригласи его в Белград.
— А дальше?
— А дальше — моя работа.
Нет, нет, то ли я была слишком молода, то ли слишком пьяна, чтобы поверить в то, что говорил мне этот добрый с виду человек своим вкрадчивым, нежным голосом, способным открыть любую дверь. Мне всё ещё казалось, что он и Хебранг всего лишь какие-нибудь международные аферисты, которые, скажем, делают долги, а после скрываются из дорогих отелей и от своих партнёров, колесят таким образом по миру, объегоривая менее удачливых игроков в жизнь, и что все его слова — не более, чем вуаль некоей невинной авантюры, в которую меня настоятельно хотят втянуть. Ведь, если верить ему, то он относится ко мне очень тепло, а с таким отношениям к человеку ты вряд ли захочешь сделать его соучастником похищения или убийства.
Я взглянула ему в глаза — вернее, в очки, глаз как всегда было не видно.
— Я согласна. Я приглашу его, и в ближайшие дни мы с ним отправимся ко мне на родину. Но я очень хотела бы увидеть там Лукаса. Мне есть что ему сказать ещё.
— Хорошо. Ты увидишь его. Обещаю.
«Ну, точно, врал», — смекнула я, и со спокойной душой отправилась домой к Кеттелю.
За ужином в ресторане я решила пригласить своего благодетеля в город, где его предок некогда пал от руки самого Карагеоргия. Интригующая просьба Чолича или мой азарт, связанный с его недавним предложением — сложно сказать, что было здесь определяющим для меня. Но решение моё было твёрдым.
— Скажите, Рашид, вы хорошо помните ваш вчерашний вечер?
Он немного впал в краску, глядя на меня.
— Более чем достаточно.
— Не спешите с критическими оценками своих слов. Мне они не кажутся столь предосудительными. Я хотела бы заново вернуться к нашему разговору о вашем предложении, которое вы вроде бы собирались сделать, но так и не сделали. Но для этого мне нужна соответствующая атмосфера. Вы уловили мою страсть к истории родной страны и словно бы погрузили меня в условия, в которых зарождалась борьба Сербии за независимость — в Белградский пашалык. А я, в свою очередь, отвечая на ваше гостеприимство, хотела бы обставить наш с вами разговор ещё более декоративно. Я приглашаю вас в Белград — туда, где вершилась судьба вашего предка и моего пращура, где Елена Петрович владела сердцами сильных мира сего, а храброе сердце Карагеоргия заставило малочисленный народ подняться войной против целой империи! И там мы продолжим наш разговор…
Кеттель буквально воспарил.
— Вы серьёзно? Всё, что вы сейчас сказали, не шутка?
— Ничуть.
— В таком случае я согласен. Вылетаем завтра же.
Уже вечером он заказал билеты, а утром белоснежный лайнер уносил нас из аэропорта Анкары на мою родину, где нас ждали непредсказуемые, но наверняка интересные события. Если честно, я и сама плохо отдавала себе отчёт в своих действиях, не до конца понимая, что происходит между мной, Кеттелем и Чоличем, но какая-то неведомая сила влекла меня в сплетённую этим человеком паучью сеть. Нет, это не традиционное девичье любопытство и стремление найти приключений на свою голову и голову того, кто с тобой рядом. Это было нечто иное — я как будто перестала руководить своими действиями. То самое альтер-эго, что ещё некоторое время назад заставило меня почувствовать себя Еленой Петрович, ощутить как наяву те исторические интерьеры, о которых я доселе и читала-то поверхностно, сейчас владело мной и подсказывало интуитивно правильное решение. А в правильности его я не сомневалась — разум уступил место подсознанию, которое приняло на себя главенствующую роль.
Мы прилетели в обед, перекусили, устроились в отеле «Центральный парк», отдохнули с дороги — и сами не заметили, как наступил вечер. Мы отужинали в ресторане отеля, и тут вдруг на меня нахлынуло нечто сродни эмоциональному всплеску осознания и сожаления. Почему-то только сейчас я вдруг задумалась о том, что слова Чолича могут оказаться правдой — и что тогда? Назад пути нет, убежать мы не успеем, да и некуда бежать. И что будет, если я открою ему сейчас всю правду о моих истинных намерениях? Сможет ли он простить меня? Нет, нет, твердил разум, закрой на это глаза, этого не может быть, но изнутри меня всю переворачивало. Несколько бутылок вина не могли исправить положения — я словно перестала контролировать саму себя.
Придя в номер после ужина, я буквально набросилась на Рашида. Давно не помню у себя таких всплесков либидо. Он пытался отстраниться от меня первые минуты, бормотал что-то насчёт целомудрия до свадьбы и исламских традиций, которые я вроде бы уже научилась соблюдать, но я его уже не слушала. Я понимала и не могла ему сказать, что каждая следующая минута может стать для нас последней — и потому эту, конкретную, надо использовать на всю катушку, чтобы взять от жизни всё, что можно взять в столь малый промежуток времени.
Мы повалились на постель, не видя ничего от страсти и тусклого освещения гостиничного номера. Одежда летела в разные стороны, а я рвалась к его естеству словно зверь, и только одна мысль царила у меня в голове: «Только бы нам дали закончить!» Я не простила бы ни себе, ни другим, если бы сейчас у меня отобрали его, лишили возможности ощутить его в себе по полной программе. И — да — он меня не разочаровал. Его нежные, но глубокие проникновения словно бы пронзали мою душу изнутри, я рыдала от счастья и предчувствия скорой разлуки, вечной разлуки. Никогда ещё у меня не было подобного секса с мужчиной! Секс перед смертью, как это заводит и как это убивает одновременно! И только один вопрос в итоге — хотела бы я это повторить? — не предполагал никакого другого ответа, кроме положительного. Этот оргазм, который постигаешь на краю пропасти, не сравнится ни с чем в этом мире.
…После столь бешеной страсти всегда приходят покой и сон. Мы спали в объятиях друг друга, когда дверь еле слышно отворилась. Чьи-то сильные руки схватили меня, зажав мне рот, и оттащили в дальний угол номера. Я не могла сопротивляться, но видела всё отчётливо. Видела, как несколько человек в чёрных куртках связывают Рашида и тащат куда-то под его истовые вопли. Я же не могла издать ни звука, проронить ни слова. Осознание собственной ошибки пришло ко мне, выключив все остальные мысли и чувства. Или это была не ошибка? Или я всего лишь восстановила историческую справедливость, отправляя в небытие потомка врага того, кто освободил мой народ от гнёта таких вот Кеттелей? Они жаждут до сих пор поработить нас — чего стоят хотя бы его слова о мусульманской традиции! Он жаждал меня, но думал о том, что я слишком грязная для него, ведь уже не девственна. Он позволяет в отношении меня такие мысли, потому что исторически и генетически считает себя лучше меня, чище, умнее, сильнее. И так было и триста лет назад, и двести, и сейчас. Будь у него сила Османской империи — стал бы он церемониться с грязной сербкой или сделал бы из неё наложницу, гурию? Странные мысли посетили меня в ту минуту. Странными они стали с тех самых пор, как исчез Лукас, и со мной стало происходить нечто, выбивающееся из моих привычных представлений о психическом равновесии. Но и жалость имела место — мне, как любой женщине, было нестерпимо больно от жалости к тому, кого я сейчас так вероломно подставила… Меня потащили куда-то вслед за ним, наверное, чтобы тоже расправиться, но я не сопротивлялась и не жалела — я заслуживала этого.
Больше Рашида я не видела. Меня привезли в дом Чолича под Белградом. Я была в исподнем, и кто-то из моих охранников набросил на мои плечи свою кожанку. Я была не в силах вымолвить ни слова.
Машина остановилась перед большим роскошным дворцом, принадлежавшим Драгану. Несколько красивых бойцовых терьеров гуляли по саду вокруг дома. Меня проводили внутрь.
Драган сидел в кабинете, отделанном красным деревом, и смотрел в монитор компьютера.
— Что всё это значит? — едва дыша, вымолвила я, садясь в кресло напротив него.
— Поздравляю, ты прекрасно выполнила работу. Ты, как видно, профессиональная женщина, даже просить ни о чём не пришлось. Сама знаешь, как безо всякого клофелина выключить объект и отдать его нам в руки тёпленьким… Кстати, вот твои деньги, — он пододвинул мне чек.
— Что ты несёшь? Это что, всё правда? Правда то, что ты говорил мне там, в Анкаре?
— Конечно. А ты сомневалась?
— А где же тогда Лукас? Ты обещал мне показать его!
— Ты точно к этому готова? Может, для начала, выпьешь вина?
— Да.
Он налил мне и себе в тонкие стаканы немного «Rosso», протянул мне бокал и стал ходить по кабинету взад-вперёд.
— Не вини себя. Ты не сделала ничего предосудительного. Ты лучше меня знаешь, что турки веками порабощали и мучали нас. И, если бы не Карагеоргий, продолжали бы делать это и по сей день. Счёт убитых, изнасилованных, искалеченных вёлся не единицами — а ты взяла лишь одного.