Чтобы прояснить его, надо сказать, что это был за человек. Он прослужил послом целых 17 лет. Тактичный, вежливый, образованный, глубоко знающий историю и культуру Сербии, он, ко всему, был прирождённым политиком — император Александр не мог назначить малоопытного чиновника на столь ответственную должность. Я удовлетворила просьбу Персиани, но к тому моменту была ещё столь не искушена в политических делах, что искренне удивлялась цели визита — чем я могу ему помочь?
С порога Александр Иванович стал раскланиваться.
— Ваше Величество, от лица своей страны и от себя лично поздравляю вас с наступающим Рождеством и желаю всех благ вам и семье вашей в новом 1882 году.
— Вы, право, ошиблись, граф, — поправила я. — Я не Величество, я же не королева, а всего лишь княжна.
Персиани лукаво улыбнулся в ответ, поправляя окладистые седые усы. Он уже тогда что-то знал.
— Стоит ли эта ошибка суровой кары…
— Ну что вы, граф, — я даже несколько смутилась. — Прошу вас, присаживайтесь. Я от всей души благодарю вас за столь тёплые слова и прошу, в свою очередь, передать мои глубочайшие уважения государю императору и императрице. Но всё же я не понимаю — чем я могу быть вам полезна?
— Можете, Ваше Величество, — нарочито повторил Персиани. — Очень можете. Мы ведь помним, что вы имеете малороссийские корни…
Он был прав — родители мои были выходцами из Малороссии. Мы жили там, когда я была совсем ребёнком, и я мало что запомнила из того периода, но светлые и тёплые воспоминания о дружественном и добром народе, что населял ту землю, я сохраню в душе своей на долгие годы.
— Это так.
— И потому я пришёл к выводу, что вы могли бы помочь мне вот в каком вопросе… — Он присел, снова погладил усы, и осторожно начал: — Видите ли, свободная и независимая Сербия — а именно такой видит вашу страну мой император — сейчас только становится на ноги после многовекового турецкого владычества, которое, так уж сложилась жизнь, по сути, ликвидировало сербскую государственность. А по собственному опыту мы знаем, что независимой и сильной державе нужны свои дороги, в том числе и дорога железная. Это позволит Сербии свободно торговать не только с Россией, но и с более отдалёнными странами на выгодных стране условиях, а значит, в свою очередь, быть независимой от Австро-Венгрии, её кабальных торговых сделок и навязываемых торговых пошлин…
Я задумалась.
— Пожалуй, вы правы. Но так ли мы сильны сейчас? Настолько ли окрепли экономически, чтобы взяться за столь грандиозное строительство, когда долги страны перед другими государствами ещё столь велики?
— Наше правительство готово целиком взять на себя все расходы по строительству, за исключением той небольшой обязательной части, что прогарантировало бы нашим военным — а строительство ведётся силами отчасти армии — расквартировку и питание в Сербии.
Я не поверила своим ушам и даже, кажется, не смогла сдержать эмоций.
— Если так, то мы готовы. Всё, что от нас зависит, я полагаю, и князь будет не против. Вот только он приедет, как я немедленно обговорю с ним этот вопрос и, уверяю вас, он будет решён в самую лучшую для России сторону. Конечно, со временем мы погасим все долги, которые ваша страна так щедро нам раздаёт…
— Я не спешил бы с выводами, княжна. Дело в том, что ваш супруг тоже дошёл уже до этой мысли, но склоняется к тому, чтобы строительство осуществляла французская компания «Юнион Женераль». Меж тем, если вы примете нашу сторону в данном вопросе, то смело можете парировать ему тем, что расценки, которые требуют французы, несоизмеримо выше тех, что просим мы. По сути, Сербию это предприятие вгонит в долги. Я не решился говорить ему об этом прямо, ибо, сами знаете, решение главы государства не нуждается в согласованиях послов, но, учитывая очевидную экономическую выгодность нашего предложения, умолчать об этом тоже не решился. Наш военный министр граф Милютин уже провёл все согласительные процедуры со строителями и с государем, так что вам, если, конечно, сможете, останется только отклонить супруга на нашу сторону, отчего и вам, и России, и Сербии будет одна только прибыль.
— Я непременно поговорю с Миланом и обещаю приложить все усилия к тому, чтобы проект, очевидно выгодный для Сербии, был принят в работу. — Я говорила очень уверенно, поскольку тогда ещё свято верила, что Милан прислушается к моим словам. — Но что-то мне подсказывает, что не только один этот вопрос привёл вас ко мне…
— И снова вы правы. Видите ли, князь ещё не объявил об этом решении, но в кругах, близких к правительству… — Он замешкался.
— Говорите же!
— Он собирается отлучить от престола патриарха!
Я вздрогнула. Сами можете представить — Сербия веками была православной страной, православная церковь привела её к освобождению от турецкого гнёта, митрополит венчал нас с мужем и вдруг… услышать такое!
— Но как такое возможно?
— По синодальным канонам — нет, но власть князя практически не ограничена в этом отношении. Согласно Конституции 1869 года, он может не советоваться по этому вопросу с парламентом и с народом, и потому принял решение, основываясь на том, что отец Михаил слишком много влияния оказывает на политику государя. По его мнению, такое положение дел недопустимо.
— Но ведь он государь именем Божьим!
— Именно. И, кроме всего прочего, его в таком качестве воспринимает народ. Возможен ли престол без Бога? Ответ на этот вопрос и произносить страшно, а потому умоляю вас приложить все усилия, чтобы отговорить супруга от такого решения.
— Я… я… обещаю вам, граф, всё, что будет в моих силах…
Персиани видел, в какое расстройство повергли меня его слова, а потому поспешил закончить аудиенцию. Надо ли говорить, что после его ухода предпраздничное настроение, в котором я пребывала все эти дни, было безнадёжно испорчено?! Я не могла думать ни о чём, кроме как о том, что мы останемся без митрополита — и тогда уж точно вся страна будет брошена на произвол судьбы. Мерило нравственности, оплот государства — будет удалён с престола решением того, кого он сам же на престол и возвёл?! И ещё нечто беспокоило меня и точило душу все дни до приезда Милана — это пошатнувшееся доверие. Да, мы были очень юны, когда вступили в брак, и потому я, не видевшая и не знавшая ещё жизни, доверяла своему мужу. Но могла ли я подумать о том, что и вовсе его не знаю? Отца своего сына, главу государства! Нет, я не верила в то, что он сам дошёл до такого решения — его не иначе подговорили эти треклятые напредняки. Ну да, остаётся лишь дождаться его, чтобы всё прояснилось и утряслось. Повторяю — я верила, что смогу изменить ситуацию…
Милан появился в нашем дворце в Нише только после Нового года. Вид у него был потрёпанный и усталый, пахло алкоголем. Несколько дней кряду он под разными предлогами уклонялся от серьёзного разговора, но наконец, мне удалось прижать его к стенке.
— Нам нужно поговорить.
— Я и сам собирался, но, как настоящий мужчина, уступлю.
— У меня в твоё отсутствие был Персиани.
— Вот как? Любопытно. Что же ему надо?
— Во-первых, он приходил поговорить о строительстве железной дороги. Он хочет, чтобы её строили русские, и заверял, что это будет куда дешевле, чем «Юнион Женераль».
— Много он понимает в этом вопросе. Я наводил справки и консультировался и с французскими, и с русскими представителями — кстати, с его же коллегами. Поверь мне, если я принял решение относительно того, что строить будут французы, то в первую очередь учёл интересы сербской казны.
— Что ж, быть может, однако, второй вопрос, поднятый им, заботит меня куда больше.
— ???
— Это правда, про Михаила?
Милан поморщился.
— Так и знал. Этот поп и в его лице нашёл поддержку.
— Да полно же! Что на тебя нашло? Ведь он венчал нас с тобой, он воплощение Господа на земле, сама скромность, люди любят его…
— А здесь правит князь, а не люди! — Милан повысил голос. Впервые за семь лет нашего брака я видела его таким. — Никакой поп никогда не будет вмешиваться в мою власть и мою политику! И если они избрали тебя щитом в отстаивании своих грязных антигосударственных интересов, то просчитались — если потребуется, я перешагну через собственную мать, если того потребует от меня венец государя!
И, хлопнув дверью, вышел из приёмной. Я не понимала своего мужа — по возвращении из Франции его будто подменили. Иногда мне казалось, что эти новости и это поведение — не я этому свидетельница, этот дурной фарс происходит не со мной и не в моём присутствии.
Вечером Милан, под давлением вины, решился извиниться и стал объяснять мне свои утренние эскапады. Лучше б он этого не делал…
— Ты должна простить меня. Страну лихорадит, и я не могу оставаться в стороне от этих процессов. Радикалы вот-вот вырвут власть, уж слишком много мы им дали свобод в парламенте, а уж тогда русские меня раздавят. Пойми, наша страна никогда не была и не будет полностью независимой — две державы используют её как игрушку, как театр военных действий. Каждой нужно усиление влияния на Балканах, а добиться этого можно только путём закрепощения Сербии. Сохранять нейтралитет — вот что должно делать государю в таких условиях. Как я могу оставить здесь митрополита, когда он связывает меня по рукам и ногам, заставляя во всём следовать указаниям Александра?! Я должен учитывать интересы России, и я буду это делать, но так, чтобы и с Австро-Венгрией не ухудшать отношений. Она ближе, и военная мощь её целиком сосредоточена у наших границ. Русские уже предали Карагеоргия в 1813 году, договорившись с Наполеоном, я не хочу, чтобы это повторилось. Нам нужна срединная, центральная политика…
— Так почему же тогда «Юнион Женераль»?
Милан опустил глаза — было нечто, о чём он старательно не хотел говорить, но жена — не тот человек, от которого можно утаить что-либо.
— Я расскажу тебе, но с условием… Я жду от тебя поддержки. Ты моя жена, ты клялась перед алтарём поддерживать меня во что бы то ни стало, и потому…