Все масштабные мировые революции, которые, так или иначе, приводят к разрушению государственности державы в интересах «мирового сообщества», всегда сопровождаются одними и теми же декорациями. Сначала народ доводят до полного истощения длительной войной. Потом, когда он уже не понимает, что к чему и кто виноват в тех злоключениях, что свалились на его голову, происходит диверсия — хорошо идеологически подготовленный, лучше, если из числа эмигрантов, лидер приезжает в страну и собирает под своим крылом мало что понимающие массы с целью свержения действующей власти. Так было в России в 1917-м. Так было в Республике Сербской в 1997-м. Иное дело, что потом эти люди, никогда ничего не евшие слаще морковки, начинают всерьёз думать, что они не ставленники Запада, а полновластные хозяева своей страны. Ленина у немцев не получилось свергнуть лишь потому, что ментальность русских значительно отличается от ментальности всех других наций — они (во всяком случае, тогда) не хотели мирно жить, они хотели искать виноватых и лить кровь, что Ленин и предоставил им в избытке. Сейчас всё изменилось, да и мы жили не в России.
Присланная Западом, Биляна Плавшич сделала своё дело — отстранила Караджича от власти и позволила объявить его в международный розыск на территории его же родной страны. Потом, когда она всерьёз возомнила себя президентом, её саму арестовали и осудили.
Был такой антагонист и у Слобо. Его звали Зоран Джинджич. В 1996 году он победил на выборах мэра Белграда, но демонстративно «эмигрировал» в Черногорию — сделав вид, что его политически преследуют, а на самом деле замаскировав огромное число нарушений и вбросов, что имели место на выборах. Ну разве Слободану было тогда до него? Кто бы стал его преследовать? Но американцам нужен был туз в рукаве — и они приберегли Джинджича для появления под гром аплодисментов именно тогда, когда народ окончательно устанет от военно-полевой жизни и задумается над сменой власти.
Он появился в сентябре 2000 года — когда Слободан, отвечая народному требованию, решил провести досрочные выборы. Сам он, как правило, на такую должность не претендовал — он в своё время и с городом-то не справился, чего говорить про страну? Его выдвиженцем был демократ и писатель Воислав Коштуница, он и стал оппонентом Слободана на выборах.
Первый тур показал равенство голосов — решили провести второй. Ну, казалось бы, если ты демократически избираешься, чего тут бояться? Но нет, заговорщики понимали, что второго тура им не выиграть — кто-кто, а они явно уступали Слободану по всем позициям. И в первую очередь потому, что он всё время войны был со своим народом и никуда не убегал, точно так же рискуя жизнью, как сотни тысяч белградцев и сербов по всей Югославии. А они отсиживались в эмиграциях и подпольях.
Второй тур был для них невозможен — и, чтобы избежать его, они подняли волну народного возмущения. Десяток-другой хороших агитаторов в местах, где избиратели действующего президента проявляли наибольшую политическую активность — и всё, дело сделано.
Эти беспорядки к 5 октября докатились и до Белграда. Потом мировые СМИ назовут это «бульдозерной революцией» — восставшие ворвались в телецентр, управляя бульдозером. Силы Слободана были на исходе — не каждый лидер государства выдерживает за свою политическую карьеру такое количество ударов со всех сторон. Он подал в отставку.
А уж потом дни его были сочтены — 1 апреля 2001 года его арестовали. Наша дочь, Мария, стала отстреливаться от пришедших за её отцом, но тщетно — операция была спланирована и подготовлена. Понимая, что народ растерзает виновников, Коштуница трусливо уехал из страны в этот день, свалив потом вину за арест Слободана на Джинджича, который занимал пост премьера и неформально руководил страной. По стране прокатилась волна манифестаций — никто не хотел расставаться со Слобо, который стал для населения народным героем. По традиции, сербы остались неуслышанными. А уже в июне Слободана передали Международному трибуналу, где сейчас он произносит свою знаменитую речь. Я слушаю его и понимаю, что запомню каждое слово. Это буквально «Репортаж с петлёй на шее» образца 2002 года…
— Русские! Я сейчас обращаюсь ко всем русским, жителей Украины и Беларуси на Балканах тоже считают русскими. Посмотрите на нас и запомните — с вами сделают то же самое, когда вы разобщитесь и дадите слабину. Запад — цепная бешеная собака — вцепится вам в горло. Братья, помните о судьбе Югославии! Не дайте поступить с вами так же!
Зачем вам Европа, русские? Трудно найти более самодостаточный народ, чем вы. Это Европа нуждается в вас, но не вы в ней. Вас так много — целых три страны, а единства нет! У вас есть всё своё: много земли, энергия, топливо, вода, наука, промышленность, культура. Когда у нас была Югославия, и мы были едины, мы ощущали себя великой силой, способной свернуть горы. Теперь, из-за нашей же глупости, национализма, нежелания слышать друг друга, Югославии больше нет и мы — прыщи на политической карте Европы, новые рынки для их дорогого барахла и американской демократии.
Далее. Все страны, которые оказались в положении ограниченного суверенитета, с правительствами, находящимися под влиянием иностранных сил, со стремительной быстротой становились нищими. До такой степени, которая исключает надежду на более праведные и гуманные социальные отношения. Великий раскол на большинство нищих и меньшинство богатых — это картина Восточной Европы последних лет, и все мы её можем видеть. Эта судьба не обошла бы и нас. И мы под контролем и командованием собственников нашей страны быстро приобрели бы огромное количество очень бедных, чья перспектива выбраться из нищеты была бы очень и очень далёкой и неопределённой. Меньшинство богатых состояло бы из элиты контрабандистов, которой было бы разрешено быть богатой при условии, что она будет в любом смысле лояльна по отношению к команде, которая решает судьбу их страны.
Общественная и государственная собственность быстро трансформировалась бы в частную, но владельцами этой собственности, учитывая опыт наших соседей, становились бы, как правило, иностранцы. Небольшое исключение составили бы те, кто купил право собственности путём лояльности и соглашательства, что вывело бы их за пределы элементарного представления о национальном и человеческом достоинстве.
Самые ценные национальные богатства при таких условиях станут иностранной собственностью, а те, кто до сей поры ими владел, в новой ситуации будут служащими иностранных фирм у себя на родине.
Вместе с национальным унижением, расчленением государства и социальным крахом будут наблюдаться различные формы социальной патологии, среди которых первой станет преступность. И это ни в коем случае не предположение, но живой опыт тех стран, которые прошли этот путь и от которого мы пытаемся уклониться любой ценой. Столицы криминала находятся отнюдь не на западе, как то было прежде, а на востоке Европы.
Одна из главных задач марионеточного правительства — если таковое придёт к власти, — заключается в разрушении национального самосознания. Государства, которыми управляют извне, относительно быстро расстаются со своей историей, со своим прошлым, со своими традициями, со своими национальными символами, со своими обычаями, часто и с собственным литературным языком. Незаметная на первый взгляд, но очень эффективная и жёсткая селекция национального самосознания свела бы его к нескольким блюдам народной кухни, каким-нибудь песням-танцам, да к именам национальных героев, присвоенным продуктам питания и косметическим средствам.
Одним из несомненных последствий захвата территории какого-либо государства со стороны сверхдержав в XX веке является разрушение национального самосознания народа, живущего в этом государстве. Из опыта таких государств видно, что народ едва в состоянии уследить за скоростью, с которой он начинает употреблять чужой язык, как свой, отождествлять себя с чужими историческими деятелями, забывая своих, лучше разбираться в литературе оккупантов, чем в родной литературе, восторгаться чужой историей, понося при этом свою, походить на чужаков, но не на самого себя…
Я посчитал своей обязанностью предупредить о последствиях деятельности, которая финансируется и поддерживается правительствами стран НАТО. Граждане могут, но не обязаны, мне верить. Мне только хочется, чтобы они не слишком поздно уверились в моих предостережениях, то есть тогда, когда будет трудно исправить те ошибки, которые граждане совершат по своей наивности, заблуждениям или верхоглядству. Но эти ошибки трудно будет исправлять, а некоторые из них, возможно, так никогда и не удастся исправить…
Процесс переносили 22 раза — Слободану было всё хуже и хуже, в Гаагской тюрьме он перенёс инфаркт. В просьбе о лечении в России ему отказали — да и русские не особо на этом настаивали. Спустя пять лет изнуряющего процесса, так ни к чему и не приведшего, Слободана не стало.
Джинджич, забывший, кто его истинные хозяева, был убит в марте 2003 года — слишком уж часто он стал в разговорах с должностными лицами НАТО использовать столь ненавистное им слово «Сербия», которую они никак не могли простить лишь за то, что она существует под небом.
17 марта 2004 года стал трагическим и ужасающим днём для всей Сербии. В Косове и Метохии албанцы с оружием в руках поднялись против оставшегося в Крае сербского населения. На глазах многочисленных международных сил они уничтожали православные храмы, поджигали сербские дома, убивали людей… Сотни погибших и раненых и «независимость» Косова на крови сербов…
Почти все, кого я сейчас вспомнила, ушли из жизни. Нет больше Слобо, нет Ельцина, Примакова, Черномырдина, Джинджича, отбывает 40-летний срок Караджич. Иногда я спрашиваю себя — зачем же я живу, когда тот, кого я любила и кто был смыслом моей жизни, ушёл? И ответ нахожу только один — чтобы засвидетельствовать и передать другим: Бог есть. В противном случае Черномырдин и Ельцин ушли бы из жизни под аккомпанемент слёз, а не свиста и улюлюканья своего же народа. В противном случае не подало бы в отставку правительство Сербии на второй день после ареста Слобо. В противном случае жил бы и процветал Зоран Джинджич, а Биляна Плавшич так и была бы президентом Республики Сербской. Конечно, не до всех ещё дошли Его руки. Что ж, в справедливости я не сомневаюсь и потому подожду — мне теперь торопиться некуда.