— Знаешь, мне кажется, что я впервые её не совершаю. Я впервые делаю именно то, чего требует моя душа.
— Ты так привыкла к крови, что не можешь прожить без неё?
— Что за ерунду…
— Да, всё именно так, — он не давал мне вставить слова. — Ты превратилась в банального палача, в убийцу, в маньяка, который не может и дня прожить, не отправив кого-нибудь на тот свет, но всё время ищет себе оправдания. Сегодня справедливость историческая, завтра — социальная, послезавтра — экономическая, и так далее. А на деле как? Боишься признаться себе? Боишься признаться в том, что ты, и такие как ты, не цвет твоей любимой нации, а её позор!..
Я не выдержала, нажала на кнопку выключения видеосвязи и велела Джастину и его людям обесточивать камеры видеонаблюдения на этажах.
Через пару часов пленники убили всех своих палачей — разумеется, те, кто ещё мог это сделать. Мы получили контроль надо всем зданием. Я была удивлена — почему Драган не высылает подкрепление? Почему не осуществит силовой захват здания? Дело во мне? В том, что он относится ко мне как к дочери? Нет. Дело было в другом. Он знал, что такое гнев жертв — сербская история была ему известна не хуже, чем мне. Но и отступить он не мог…
Мы с Джастином сидели на полу в одной из секций и разговаривали. Меньше чем за час я, казалось, рассказала ему всю свою жизнь.
— Я поняла, что значит любить — жаль, что поздно.
— Поздно не бывает никогда, да и почему ты так решила? Ты ведь ещё так молода…
— Это снаружи. Слишком велик послужной список…
Джастин отвёл глаза. Я не удивилась — так сделал бы любой на его месте.
— И что же это, в твоём понимании?
— Знаешь, раньше я полагала, что принимать человека таким, какой он есть, со всеми его достоинствами и недостатками — вот её отличительная черта. Сейчас я понимаю обратное — если ты, осознавая огрехи в своей несовершенной природе, в той её части, за которую ответственен не Бог, а человек, готов измениться во имя кого-то, то это и есть то самое чувство, которое крутит нашу планету.
— Ты считаешь, что любишь? Любила?
— Сложно сказать. Да и невозможно это до конца утверждать — разве может любить чудовище? Другое дело, что, благодаря тебе, я впервые задумалась не только о том, что я делаю, но и о том, зачем живу и почему смотрю на вещи так, а не иначе… Пока я была просто приманкой для жертв толстосумов, успокаивала себя тем, что каждый из тех, кого я затащила в эту тюрьму смертников — есть представитель нации, которая, хоть раз в жизни, но оставила свой тёмный след в истории Сербии. Легко рассуждать, пока не подержишь в руках пистолет, пока не прольёшь кровь, свою или чужую, неважно. Я вдруг вспомнила сегодня твои слова о том, что люди в большинстве своём никакого влияния на власть не имеют…
— И не только в Штатах. Так везде. С одной стороны, политиков можно оправдать — если демократия будет демократией, теория общественного договора терпит крах. Никто ни с кем не договорится никогда. А с другой — демократия страшна как раз-таки политикам. Ведь реализуйся она в чистом виде — политиком станет каждый, а профессия политика уйдёт в небытие. Но ведь это утопия. Никто никогда и ни в одной стране мира не допустит такого положения вещей! Политики всегда будут управлять, а людям только и делать, что дурить головы о том, что выполняют их волю. Как говорят русские, «кому — война, кому — мать родна». Правителям выгодно, чтобы люди ощущали себя носителями власти, но это — абсолютный идеал, к которому бесполезно даже стремиться.
— Вот и получается, что моя идея-фикс отмщения за Сербию и сербов не применима к простым смертным.
— Именно. И ещё вопрос — за что именно ты мстишь? Если за геноцид сербов в годы войн, то понятно. А если за принудительные смены власти и казни правителей, включая обожаемого вами Милошевича — то это абсурд…
— Почему? — слова Джастина задели меня за живое.
— Потому что политика всюду есть нечто сродни азартной игре. Коль скоро мы договорились до её бесчестной, грязной сути, то надо понимать, что, ввязавшись в неё, ты можешь либо выиграть, либо проиграть. Цена выигрыша — власть над миллионами, проигрыша — смерть. Вспомни Чаушеску, вспомни Каддафи. А также миллионы им подобных, чья деятельность на руководящем посту далеко не однозначно оценивается историками и современниками! Сейчас принято жалеть «невинно убиенного» Милошевича, а ведь при жизни его действия не у всех, даже внутри Сербии, вызывали одобрение…
— И всё же его считают народным героем!
— Ты считаешь?
— И я в том числе.
— Я ведь не о нём. Я говорю в целом о том, что народы — это народы, а правительства — это правительства. Мстить за них негоже. Представь себе, что тебя обобрал карманный вор, а после пошёл с твоими деньгами в казино, где его обобрали куда более матёрые преступники. Станешь за него мстить? Вот. Это то же самое.
— Ты слишком всё упрощаешь…
— А ты слишком любишь спорить даже там, где это совсем не нужно и даже категорически противопоказано, — Джастин не терял жизнелюбия даже в такой момент. Ещё бы, быть на волосок от смерти, а потом оказаться спасённым своим же палачом! — Мы с тобой преодолели смерть, и это уже повод для радости.
Я улыбнулась — прав мудрец, сказавший, что тот, кто хочет добиться чего-то от женщины, должен её рассмешить, ибо в таком состоянии она практически на всё согласна. Мы поцеловались.
Я не заметила, как он набросился на меня и повалил прямо на пропитанный человеческой кровью пол — как знать, может в этой секции терпела пытки и приняла смерть одна из моих жертв. Вокруг нас бушевала смерть, лились реки крови, люди убивали друг друга самыми изощрёнными и извращёнными методами, а мы только предавались любви. Нет, не такой, какую так любил мой милый американец, а неистовой, всепоглощающей и, как правило, рождающей новую жизнь. Это был протест против смерти, который всегда становится ответом убийствам и казням.
Нас прервал громкий звук с улицы:
— Говорит комиссар Краишник! Я обращаюсь к людям, захватившим здание завода пластмасс! Выходите с поднятыми руками, вы окружены! Тем, кто сдастся сам и сдаст оружие добровольно, будет сохранена жизнь, и я лично гарантирую, что он будет депортирован в свою страну и понесёт ответственность только по её законам! В противном случае все будут уничтожены! Предлагаю всем выйти добровольно! Даю на принятие решения 10 минут…
Мы с Джастином бросились вниз, в подвал. Здание было окружено полицией. Драган пошёл на крайнюю меру… Я услышала в громкоговорителе его голос:
— Мюнхэ! Я обращаюсь к тебе. Да, это я, Драган Чолич. Ты видишь, что я согласен на всё. Я отдаю себе отчёт в том, что все, кто останется жив, станут свидетельствовать против меня и хочу лишь, чтобы ты поняла — нет справедливости в мире среди людей, а если ты считаешь иначе, то под суд пойдём мы оба. Я проведу в тюрьме остаток дней, но ты будешь удовлетворена — идея справедливости восторжествует! Я сдаюсь и принимаю твои правила. Так выходи же и обними меня!..
Голос его срывался. Я готова была выпорхнуть из здания, но Джастин держал меня:
— Нет, он обманет. Зачем ему оставлять нас в живых? Проще выманить и убить. Пока мы в здании, и он не может сюда проникнуть — мы в безопасности. Надо подождать. Завтра обо всём узнает Интерпол и приедет сюда. Уничтожить здание он тоже не может — сразу будет шум. Надо дождаться.
— Нет, — улыбаясь, отвечала я. — Драган Чолич не может меня обмануть…
— Ты с ума сошла! Сама же говорила, что у него связи в полиции! Он специально привёл их сюда, чтобы выманить нас! В здании нас не перебить, а снаружи — легко! Он обманывает тебя, останься, умоляю! — на глазах Джастина были слёзы. И как верить плачущему мужчине?..
— Нет, — как заведённая, повторяла я. — Драган Чолич не может меня обмануть!
Я вышла и пошла ему навстречу — навстречу тому человеку, которого за эти месяцы всерьёз сочла отцом, ведь родного я практически не знала. Я видела слёзы в его глазах, и когда он вышел ко мне из-за открытой двери автомобиля, и когда в руке у него сверкнуло что-то похожее на пистолет и смотрящее дулом в мою сторону. Этому плачущему мужчине я, пожалуй, готова была поверить.
Солнце ослепило меня, и я уже совсем не видела, что у него в руке. Я не верила, что он может меня обмануть. На улице было тепло как весной, а весна — всегда начало новой жизни, когда так хочется верить во всё хорошее!