), или «МЕФО» (MEFO), на деле — банк для расчетов между собой посредством «МЕФО» — векселей. Если отбросить оправдания Шахта и сложную цифирь, этот инструмент был, фактически, параллельной рейхсмарке денежной единицей. Она использовалась только для расчетов между крупными хозяйствующими субъектами и при этом не раскручивала инфляцию, ибо не попадала в чужие руки. Уверовавшее в неиспользуемые финансовые резервы монополий (а это было несложно, учитывая ежегодные миллионные отчисления тиссенов, круппов и К° в НСДАП), государство выпускало эти облигации и принимало их для оплаты по произвольно устанавливаемому курсу. Прибыль казны, помимо этого, строилась также на том, что ровно половина из «МЕФО» — ваучеров, выпущенных на 12 млрд рейхсмарок, были поглощены рынком, а значит не потребовали возмещения денежными средствами. Остальные же, если бы и были предъявлены, имели 5-летний срок оплаты. То есть, как и нацистский четырехлетний план, финансовая пирамида «МЕФО» — векселей была привязана к началу грабительской войны в 1939 г. А там, глядишь, военное время: рабочим «надо потуже затянуть пояса» и «быть преданными фюреру и нации», пока капиталисты будут наживаться на военных заказах, дармовой рабсиле из покоренных народов и бесплатном сырье из побежденных стран. В общем, «война все спишет», главное, чтобы не было безработицы…
Много позже, уже после Нюрнбергского процесса, пользуясь иезуитской логикой «цель оправдывает средства», своим определением Сенат в 1952 г. фактически оправдал Шахта с формулировкой: «Директорат Имперского банка действовал в рамках разумных монетарных целей, он принимал во внимание то, что увеличение объема денежной массы приведет также к росту производства. В связи с государственными мерами по созданию рабочих мест система МЕФО-ваучеров была хорошо приспособлена для осуществления этой цели. Она образовывала реальную основу для преодоления экономической депрессии». О том, из каких средств планировалось погашать эти облигации (планировалось ли вообще?) и что «ликвидация безработицы» достигалась раскручиванием военных заказов, шулеры в мантиях и с перьевыми ручками предпочли умолчать. Они «мудро» рассудили, что финансы — не дело «столяров, торговых клерков, регистраторов и секретарей, которые обеспечивали судоустройство трибуналов по денацификации»[274].
Таким образом, источниками финансирования военной программы Гитлера в 1933–1939 гг. были «налоговые ордера» — 3,1; краткосрочные займы — 6,9; «МЕФО» — векселя — 10,5 и долгосрочные займы — 16,7, а также налоги и пошлины — 81,8 млрд рейхсмарок. Помимо этого, проводилась эмиссия. С 1933 по 1939 гг. сумма находившихся в обращении банкнот увеличилась с 3617 до 10 995 млн рейхсмарок[275], которые требовались также для обращения в расширившемся (за счет бывшей Австрии) рейхе.
Но весной 1939 г. у Гитлера появилась еще одна возможность пополнить свои валютные резервы: реализация международных активов Чехословакии, разделенной на протекторат Богемия и Моравия и Независимое государство Словакию. Последней, оставшейся с голым суверенитетом, пришлось в спешном порядке привязывать свои новонапечатан — ные кроны к рейхсмарке. И здесь Гитлеру снова помогла. Британская империя.
В 1930 г. представителями европейских центробанков был учрежден Банк международных расчетов (БМР), главную скрипку в котором играл Банк Англии, ведь все золотые слитки банков — участников БМР физически находились в Лондоне, а бумаги, переписывавшие их с одного счета на другой, — в штаб — квартире БМР в швейцарском Базеле. 21 марта 1939 г., через неделю после окончательного ввода вермахта в Чехословакию и раздела страны, главный кассир БМР получил распоряжение от председателя совета правления БМР Отто Нимейера на перевод 5,6 млн золотых фунтов стерлингов (это более 2000 золотых слитков, которые сегодня оценили бы в 300 млн фунтов стерлингов) с замороженного счета № 2 на счет № 17, которые принадлежали, соответственно, Чехословацкому национальному банку и немецкому Имперскому банку. Запрос был немедленно удовлетворен. В дальнейшем средства были разделены: на счета госбанков Бельгии и Нидерландов ушли 4 млн золотых фунтов стерлингов, а оставшиеся 1,6 млн золотых фунтов стерлингов были проданы Банку Англии. Деньги от этой «долевой продажи» вернулись на счет Имперского банка[276].
Когда все операции были исполнены, и адресаты получили свои деньги, началась драма самовыгораживания и поиска виновных. 22 марта французский представитель передал Комитету казначейства БМР просьбу выступить с совместным протестом против непонятных транзакций, проводящихся по запросу государства, прекратившего свое существование. Но его слова остались гласом вопиющего в пустыне. Ведь. они были направлены в адрес входящих в Комитета старых друзей: имперского министра экономики Германии Вальтера Функа, директора Имперского банка Эмиля Пуля, председателя Управляющего совета «И. Г. Фарбениндустри» Германа Шмитца и управляющего Банком Англии Монтегю Нормана[277]. (Последний, кстати, получит еще один, личный запрос в связи с этим делом. 26 мая 1939 г. советник президента БМР запросил Банк Англии, находится ли чешское золото на его счетах, чтобы операцию можно было «откатить». В ответ последовало молчание.) Лишь 12 июня, когда все сделки были проведены, на очередном заседании правления БМР, его президент сделал заявление, в котором разъяснил своим коллегам, что операции должны выполняться как по часам, а политический подтекст сделок между клиентами его не интересует. Он так и остался крайним, ибо британская корона до сих пор отрицает свою санкцию на эти сделки. Единственное, что сказал официальный Лондон: часть золота на сумму 420 тыс. фунтов стерлингов (из тех 1,6 млн) была продана и отправлена в США, а затем эти средства выдавались британским пилотам — бомбардировщикам и диверсантам — парашютистам, которые отправлялись для выполнения заданий в Германии в годы Второй мировой войны[278]. (Так ли было в действительности и сколько золотых фунтов стерлингов получил Третий рейх обратно от проваливавшихся агентов британского Управления спецопераций, еще предстоит выяснить.) Кстати, президентом БМР в описываемое время был нидерландский банкир Йохан Виллем Бейен — в последующем финансовый советник бежавшего в Лондон от гитлеровской оккупации датского правительства и один из создателей Бреттон — Вудской системы.
Для Гитлера было свойственно не только блефовать и ставить телегу впереди лошади, но и шокировать своей откровенностью. О создании современных (включавших три вида войск) вооруженных сил — вермахта — на основе всеобщей воинской обязанности было объявлено 16 марта 1935 г., т. е. ровно за год до того, как началась разработка четырехлетнего плана.
Но было бы ошибкой полагать, что все эти военные приготовления свершились в одночасье и застигли великие державы врасплох. В странах — гарантах Версальско — Вашингтонского миропорядка отлично знали о том, что происходит в немецкой политической и экономической жизни, в военной сфере. Во французском Генштабе были прекрасно осведомлены о росте численности вермахта[279]. И в британском парламенте на сей счет велись оживленные дискуссии. Еще в 1933 г. главный финансист британского военного ведомства, а затем военный министр и 1‑й лорд Адмиралтейства Альфред Дафф Купер однозначно заявил, что Германия «готовится к войне таких масштабов и с таким энтузиазмом, которых еще не знала история»[280].
Одним из тех, кто сообщал о создании люфтваффе в подробностях, был майор Королевских ВВС Фред Уинтерботэм — начальник авиационного отдела в разведке МИ‑6. Он смог втереться в доверие к одному из высших нацистских бонз — Альфреду Розенбергу, который был не только одним из главных идеологов нацизма, но и руководителем Внешнеполитического бюро НСДАП — структуры, действовавшей параллельно консерваторам из официального Имперского министерства иностранных дел[281]. Не менее как за год до объявления о создании вермахта, об этом было известно, но Лондон (а вместе с ним и Париж) отправил лишь беззубый запрос о количестве самолетов в Германии. Оба гаранта мирной Германии были удовлетворены насквозь лживым ответом — отрицанием и ненадолго прервали дипломатические сношения лишь из — за оголтелого антисемитизма геббельсовских выступлений[282].
О том, что такое нацизм, гарантов Версальского мира неоднократно предупреждали консерваторы из Имперского министерства иностранных дел. О том, какие неприятности они приносили нацистской дипломатии, красноречиво свидетельствуют записи из политического дневника, обличающие выступления в иностранной прессе Альбрехта фон Берншторфа, посла во Франции Рональда Кёстера, посла в Лондоне Леопольда фон Хёша, Хильгера фон Шерпенберга и др.[283] В августе 1938 г. в Лондон даже прибыл бывший дипломат и один из лидеров консерваторов Эвальд фон Клейст — Шменцин. Представлявший группу заговорщиков (Бломберг, Бек, Вернер фон Фрич, Франц Гальдер, бывший министр и мэр Лейпцига Карл Фридрих Гёрделер, статс — секретарь МИД Эрнст фон Вайцзеккер и др.), он вел переговоры с одним из лидеров консерваторов британского парламента Уинстоном Черчиллем и вторым лицом в Форин офис Робертом Вансинартом. Резюмируя переговоры о поддержке эвентуального военного переворота, дипломат рекомендовал своему шефу, лорду Эдуарду Галифаксу «пренебречь многим из того, что он [Клейст] говорит».
В отличие от него, Черчилль был наиболее последовательно настроен против перевооружения Германии. Год спустя после создания вермахта, этот видный депутат парламента, пытаясь пробудить правительство от летаргии, заявлял: «На первом месте стоит проблема ускоренного и широкомасштабного перевооружения Германии, которое не прекращается ни днем, ни ночью и последовательно превращает почти семьдесят миллионов представителей самого производительного